– Ну, сволочь… Он занес клинок. Гаррет знал, что закончит жизнь в схватке, но не представлял такого бесславного конца: распростертый на полу, залитый чужой кровью, а вдобавок – придавленный тушей стражника. Внезапно в висок худощавого стражника ударил метко пущенный каменный пестик. Стражник упал как подкошенный – то ли убит, то ли оглушен. Гаррет выдернул нож из глазницы толстяка, встал и перерезал горло единственному оставшемуся противнику. Дрожащий Джолан скорчился в углу, глядя на кровавую бойню, и быстро, прерывисто дышал. – Ты собирался меня убить, – сказал он, не отводя глаз от трупов. – Да. Джолан вздохнул и посмотрел на Гаррета: – Ну, убивай. 17 Бершад Земли скожитов, Вепрев хребет После гибели Йонмара путники двигались быстрее. Фельгор с каждым днем становился все бодрее и выносливее, несмотря на долгие лиги пути и скудную еду. Часть краденой соли помогла Роуэну завялить кроличье мясо, чтобы было что пожевать в дороге. Вира полюбопытствовала у Фельгора, что происходит. – Это все солнышко, – ответил он. – Балары – как подсолнухи. Все, что нам нужно, – солнечные лучи и немного воды. – Значит, мы на тебе еды сэкономим, – сказал Роуэн. – Я сказал «как подсолнухи». Это метафора. Ну, когда говорят об одном, а на самом деле это символ… – Я знаю, что такое метафора, – буркнул Роуэн. – Да-да, – закивал Фельгор. – Конечно, дражайший Роуэн, ты знаешь, что такое метафора. Роуэн забормотал себе под нос что-то о подсолнухах, похлебке и придурочных баларах, но Бершад заметил, что его треклятый щит перестал относиться к вору с неприязнью. Роуэну всегда нравились изгои и бунтари. Вот уже который день они шли звериными тропами, избегая дорог пошире, которыми наверняка пользовались скожиты. Земля была каменистая, кое-где поросшая колючей травой и покрытая нетающим снегом в тени скал. Когда Бершад впервые оказался на этом перевале, балары схватили его у озера, недалеко от вершины горы. Бершад пытался отыскать взглядом два утеса, высившихся над озером, но со стороны Галамара горы выглядели иначе. А когда его выпроваживали из Баларии, он не удосужился запомнить обратную дорогу. Бершад остановился напиться, и Фельгор, пыхтя, подошел к нему. – Давно хотел тебя поблагодарить, – заявил Фельгор. – За что? – буркнул Бершад, утирая пот с бороды. – Если б не ты, мне проломили бы черепушку, – сказал Фельгор и прищурился, всматриваясь в даль. – Так что спасибо. Бершад опустил бурдюк с водой, внимательно поглядел на Фельгора. Ничего не сказал. – Слушай, а чего ты такой угрюмый? – спросил Фельгор. – Ты ж целыми днями только и делаешь, что всех спасаешь. Вон, город спас. Меня спас. Только Йонмара не спас, но, если честно, он меня достал. Так что этого благородного мудака мне не жалко ни капельки. Бершад по-прежнему молчал. Фельгор отошел. – Вот однажды все переменится, – проворчал Бершад ему вслед. – И мне к горлу приставят клинок. – Он протянул Фельгору бурдюк. – Вот тогда и отблагодаришь, если сможешь. Договорились? После нападения скожитов все согласились, что ночью не стоит разводить костров. Вместо этого Бершад, Роуэн и Фельгор сидели, кутаясь в накидки, и жевали вяленую крольчатину. Вире холод был нипочем. По ночам она накрывала Альфонсо запасной накидкой. – Знаешь, вот ты первая женщина, которая переносит холод лучше мужчин, – сказал Роуэн. – Моя жена всегда жаловалась на сквозняки. – У тебя была жена? – спросил Фельгор. – А что, в это трудно поверить? Фельгор не ответил, только поплотнее закутался в свою накидку. – Холод – понятие относительное, – сказала Вира. – Я знаю, что такое настоящая стужа. – Откуда? – Папирийский архипелаг тянется далеко на север. – А ты оттуда родом? – спросил Фельгор. – Нет, там уже давно никто не живет. Но вот уже сотни лет, как там обучают вдов. На острове Рорику, в северной оконечности архипелага, есть гора, которая даже в самое жаркое лето покрыта толстым слоем льда. Там я провела восемнадцать лет. – Ну и как оно? – спросил Роуэн. – В смысле, обучение. – Холодно. Очень холодно. Так холодно, что многие мои сестры-вдовы замерзали насмерть. – А зачем тогда обучение? – спросил Бершад. – Те, кто проходит обучение, заслуживают право на акулий доспех. Жизнь вдовы посвящена защите королевского рода. Папирийскую императрицу денно и нощно охраняют сто восемь моих сестер. – Вира пожала плечами. – Я мечтала стать одной из них. – А теперь, наверное, ссышь кипятком от возмущения, потому что вместо этого бегаешь по горам с чужеземными мужиками, гоняешься за альмирской принцессой, – сказал Фельгор. – Можно и так сказать. – Она поправила выбившуюся прядь волос. – Но во всяком случае, здесь не холодно. Все рассмеялись. Бершад, пристально смотревший на Виру, вдруг увидел, что по ее лицу скользнуло странное выражение. Печаль. Роуэн тоже это заметил. – Я только сейчас сообразил, что, наверное, ты – вдова Каиры, – сказал он. Вира медленно кивнула. – Да. Я была с Каирой почти с самого ее рождения. – Она осеклась и уставилась на свои кулаки. – И никогда себе не прощу, что ее похитили у меня из-под носа. – Ну, твоей вины в этом нет, – сказал Роуэн. – Никто не в состоянии ни на секунду не упускать человека из виду. – Дело не в этом. Я дала слово ее защищать и нарушила эту клятву. Мне нет прощения. Все умолкли. Бершад представлял себе, как тяжело Вире. Ему была хорошо знакома эта боль – он и сам испытывал нечто подобное. – Каира жива, – прервал молчание Бершад. – И ты тоже. Не кори себя. Слезами горю не поможешь. Лучше думай о предстоящем деле. Вира ничего не сказала, но немного приободрилась. – Когда меня заклеймили, – сказал Бершад, пытаясь развеять всеобщее уныние, – Каира была совсем малышкой. А какой она стала, когда подросла? Поразмыслив, Вира ответила: – Красавица. Веселая. Кого хочешь насмешит. На нее всегда обращали внимание – на любом пиршестве, на любом празднике. В нее влюблялись с первого взгляда. – Такая принцесса как раз по мне, – пробормотал Фельгор. Вира пожевала губу. – Но она часто бывает шальной и безрассудной. Обиды помнит долго, а коварством превосходит сестру. У нее порывистая, страстная натура. – Дайте две, – заявил Фельгор, мечтательно зажмурив глаза. – Эй, ты поосторожнее, баларин. За такие слова я однажды сломала руку какому-то молодому барону. Фельгор умоляюще сложил руки, но глаз не открыл.