– Я с ранней юности привык к драконам, еще до того, как меня заклеймили. В Дайновой пуще курносых дуболомов больше, чем бездомных котов в Незатопимой Гавани. Перед появлением дракона все вокруг замирает. Словно бы цепенеет. – Он пожал плечами. – Как только научишься это замечать, ни один дракон не застанет тебя врасплох. Вот и все. – Не верю. – Ну, как хочешь. Вира прищурилась: – На твоем месте многие похвалялись бы тем, что убили красноголова. Ты спас жизнь сотням людей. И ни капельки этим не гордишься. Почему? – Аргельцы выставили труп дракона напоказ, на городской стене. Если бы такое сотворили с твоим любимым, как бы ты поступила? – У меня нет любимого. – А ты представь, что есть. Вира задумалась. – Ну, поубивала бы всех. – Вот и я тоже. А нам пришлось убить дракониху. По необходимости. Вира вгляделась в лицо Бершада: – Гм, такого я от тебя не ожидала. – А чего ты вообще ожидала? – Грубияна и пьяницу, который только и умеет, что тыкать копьем. Ну или елдаком. – Ты погоди судить, вот как познакомимся поближе, еще не то увидишь. Вира фыркнула и отвернулась к костру, но Бершад успел заметить, как ее губы сложились в улыбку. Лорнарский Рубеж был стеной смерти. Каждые полсотни шагов виднелись груды сосновых ветвей, на которых лежали искореженные человеческие скелеты с выбеленными костями и черепами, выкрашенными в красный цвет. Рядом валялись связки ржавых мечей, обмотанные полусгнившей пеньковой бечевой. На соснах сидели огромные черные птицы с белыми кончиками крыльев и тяжелыми загнутыми клювами. Птицы перекликались короткими печальными криками. – Чьи это кости? – спросила Вира. – Галамарских солдат, которые забрели за Рубеж. – Я мечтал увидеть это своими глазами. – Йонмар дрожащей рукой коснулся горки костей. – В детстве старшие братья запугивали меня рассказами о стене скелетов, говорили, что здесь в горах до сих пор бродят духи погибших, которые превратились в демонов. – Тут не демонов бояться надо, – хмыкнул Бершад. – На всякий случай я слеплю божка. На удачу. – Йонмар потянулся к тотемному кошелю. – Только попробуй! Я тебе его в глотку запихну, – пригрозил Бершад. – Собери оружие – и вперед. Огромные птицы, как стражи, следовали за путниками, перелетая с одной сосны на другую. Под их весом трещали и клонились ветви. Горный склон порос бумажными березами, галамарскими ясенями и белыми дубами. Там и сям виднелись громадные замшелые валуны в пятнах лишайников. Бершад обходил их стороной. – А зачем их обходить? – спросил Фельгор, тяжело дыша, после того как путникам пришлось минут двадцать пробираться по крутому откосу через заросли колючего кустарника. – Затем, что любой валун может оказаться затаившимся каменным чешуйником, который только и ждет, когда добыча подойдет к нему поближе, – ответил Бершад, хотя и знал, что близость дракона отзовется у него ломотой в костях, но понапрасну рисковать не хотелось. Каменные чешуйники – те еще сволочи. Фельгор ойкнул и при виде каждого валуна стал прятаться за спину Роуэна. Повсюду были заметны признаки весны – из-под земли пробивались первые горные цветы, на ветвях набухли зеленые почки. Бершад погрузился в размышления о грядущем Великом перелете – через несколько недель драконы устремятся в Зыбучую падь. Времени оставалось совсем немного. Чем выше в гору поднимались путники, тем у́же становилась тропа, испещренная следами оленей и лис. В лесу было очень тихо. Бершад шел впереди, а Вира прикрывала тыл. Правой рукой она сжимала кинжал, а левой – пращу, готовая отразить любое нападение сзади. Роуэн, Фельгор и Йонмар шли посередине. Йонмар цеплялся за меч так, что любому было ясно – ему никогда не приходилось отбиваться от врагов. Бершад не знал, злиться на молодого барона или завидовать ему. Сам Бершад так сжился с насилием, что не мог даже представить мирной жизни. К вечеру с горных вершин спустились тучи, сеяли мелким холодным дождем. Путники остановились на ночлег между двумя раскидистыми соснами, чьи кроны тесно переплелись над головой, давая хоть какую-то защиту от непогоды. Здесь было не так мокро. Бершад вырыл глубокую яму и развел в ней костер. На растопку пошла горсть сухой сосновой хвои, которой он предусмотрительно набил карманы, видя, что собирается дождь. – Пойду-ка я добуду чего-нибудь поесть, – сказал Роуэн, вынимая из переметной сумы лук и стрелы. – Я помогу, – вызвался Фельгор. – Это тебе не жратву с телег да с подоконников тырить, – сказал Роуэн. – А вдруг у меня хорошо получится? Роуэн, прищурившись, посмотрел на баларина: – Ну ладно. Только смотри у меня, чтоб ни звука. Они отошли от костра. – Роуэн, – сказала ему вслед Вира, – ты глаз с него не спускай. Ни на миг. Роуэн улыбнулся и хлопнул Фельгора по плечу: – Не волнуйся. Фельгор знает, что, если захочет сбежать, я всажу ему стрелу в жопу. Они скрылись в сумерках. Вира набрала воды в ручье неподалеку, а Бершад подкинул хвороста в костер, следя, чтобы пламя не вырывалось из ямы. Йонмар надел доспехи, неуклюже, как человек, которому никогда не приходилось делать это самому. У него не хватало силенок носить доспехи целый день, но на привале он хотел себя обезопасить. Днем Йонмар взваливал свои доспехи на Альфонсо, но с кожаным кошелем у пояса не расставался ни на минуту. Все трое сидели у костра в молчании, а спустя полчаса вернулись Роуэн и Фельгор. – А мы с добычей! – объявил Фельгор, держа что-то в подоле рубахи. – Два кролика и дикий лук. – Это ты, что ли, добыл? – спросила Вира. – Кроликов подстрелил я, – сказал Роуэн, подходя к костру; на поясе треклятого щита болтались две тушки. – И лука нарыл. Фельгор, наш главный добытчик, набрал полный подол диких яблок, только они на вкус как дерьмо. – Яблоки не для нас, а для Альфонсо, – пояснил Фельгор, скармливая крохотные кислые яблоки ослу; Альфонсо довольно захрумкал, дергая ушами. – Вот видите? Ему нравится. Бершад пожал плечами: – И то дело. Тут, на вершине, травы почти нет. Роуэн выпотрошил кроликов, разрезал луковицы пополам и высыпал все в котелок. Все смотрели, как закипает вода. – Ах, как вкусно пахнет! – сказал Йонмар, одергивая кольчугу. – А на вкус дерьмо, – сказал Роуэн, помешивая похлебку. – Жаль, соли нет. – Соль, говоришь? – спросил Фельгор; он уже скормил ослику все яблоки, и теперь Альфонсо обнюхивал его рубаху, требуя угощения. Баларин подошел к костру, вытащил увесистый черный мешочек, распустил кожаную тесьму, лизнул палец и сунул его внутрь. К кончику пальца прилипли белые крупинки. – Ну что, четыре щепотки или пять? – Откуда это у тебя? – спросила Вира. – Стырил у аргельского блондинчика, как раз перед тем, как Бершад снес ему черепушку. Роуэн улыбнулся: – Охотник из тебя дерьмовый, Фельгор, но вот за это спасибо. Семь щепоток будет в самый раз. Фельгор добавил соли в котелок, Роуэн попробовал варево и одобрительно кивнул. Бершад отыскал свою трубку, набил ее альмирским табаком и добавил к нему крошки опиума, чтобы дать отдых усталым мышцам. Вокруг распространился маковый аромат, и глаза Фельгора радостно сверкнули. Бершад передал ему трубку: Фельгор накормил ослика и помог с ужином, так что наверняка заслужил пару затяжек. – А за что ты угодил в темницу? – спросил Бершад. – Невежливо расспрашивать пленника, как он заработал свои оковы, – сказал Фельгор, затягиваясь. – Но ты же больше не пленник. – Невидимые оковы держат пуще железных. Я по-прежнему пленник – и твой, и вот ее. – Фельгор указал на Виру, которая сидела на соседнем камне и точила клинок. – И даже если вы помрете раньше меня, я все равно останусь в плену этих гор. – Ну расскажи уже, не томи, – сказал Роуэн, не отрывая взгляда от кипящей похлебки. Фельгор предложил Вире затянуться, но вдова отмахнулась. Баларин не стал предлагать трубку Йонмару, а сразу вручил ее Бершаду. Потом задумчиво потер подбородок, скрывая улыбку на губах. – Меня заграбастали уроды в орлиных масках, когда я обчищал бордель в Незатопимой Гавани. В Туманном квартале. – Неужто за грабеж борделя отправляют на плаху? – спросил Бершад. – Ну, это зависит от борделя. Этот оказался не простой. Для особых… удовольствий. – Там дети были, что ли?