Я снова попыталась сосредоточиться на несчастном бизнесмене, у которого воровали деньги его сотрудники, вернее — сотрудница, а еще вернее — его любовница, и подумала, что надо бы посоветовать ему взять в любовницы Маринку, имеющую по триста в сутки, сидя себе безмятежно, как курица, на яйцах. — Саш, да ты меня не слушаешь! — обиженно вскрикнула Таисья Владимировна. — Слушаю, — попыталась уверить ее я. — Нет, ты уткнулась в этот свой монитор и не слушаешь! — Господи, да мне работать надо! — вскипела я. — Я стараюсь, как Юлий Цезарь, и вас слушать, и работу делать, только и всего… — Работай, работай, — немедленно оскорбилась Таисья Владимировна и засопела в гордом молчании. Правда, мужества продолжать играть в молчанку ей надолго не хватило, и она через пятнадцать минут снова открыла рот: — Вот ты тут сидишь, засыхаешь на своей работе, а Лиза с Андреем Петровичем с утра звонили, что не придут! — Как это? — вскинулась я. Ничего себе! Попробовала бы я не прийти! — Тебе Даша ничего не сказала? Я помотала головой. — Вот глупая девчонка! Вечно у нее ветер в голове. Не придут они. Уехали куда-то в Покровск, по Лизиному делу. Ага! Значит, Лизины дела мы решаем вместе, а Саша пусть тут мучается с Крашинским и «призраками» этой Дынды в одиночестве? Теперь я уж вовсе не могла сосредоточиться на Крашинском! Нажав на «выход», я выключила компьютер и стала собираться. — А ты куда? — поинтересовалась Таисья Владимировна. — Пойду выпью кофе, — ответила я. — Вы тут будете еще час? — Конечно, — с готовностью кивнула Таисья Владимировна. — И правильно ты придумала… Иди, погуляй. А то с этой работой у тебя цвет лица зеленым стал… Весна на улице. Не знаю уж, какая была связь весны с моим «зеленым» лицом, но я так расстроилась, что не стала задумываться над этим. Я вышла на улицу и остановилась, соображая, куда же мне пройтись, чтобы хоть немного привести в порядок свои эмоции. С появлением в лариковской жизни Лизы моя жизнь круто изменилась. Хотя Пенс говорит, что это — ревность, но с какой стати? Просто эта Лиза привыкла ощущать себя королевой, вот и делается все возможное, чтобы остальные чувствовали себя всего лишь ее свитой! * * * Рука была бледная, с длинными ногтями, а Каллистратов все пытался закричать, только голоса у него не было. Поэтому он бессмысленно таращился на эту руку и разевал рот, как рыба, пытаясь выдавить из себя хоть капельку крика. Рука тянулась к каллистратовскому горлу, и никаких сомнений по поводу того, что она намеревается сделать, у Каллистратова не было. Задушить. Чертова рука хочет его задушить. Сейчас она подберется поближе к каллистратовской шее, которая теперь казалась Каллистратову ужасно тоненькой, как веточка ивы, и тогда… Тогда эти ужасные длинные ногти вопьются в шею, как клыки вампира. Эти пальцы разорвут артерию, и оттуда хлынет кровь. Фонтан крови. Черт, в очередной раз помянул Каллистратов несомненного владельца этих ногтей-когтей, да ведь заорать бы надо! Рука уже дотронулась до шеи. Прикосновение получилось нежным, и Каллистратов успокоился. Если прикосновение смерти такое ласковое, так и ладно, почему-то подумал Каллистратов и проснулся. Рука с длинными изящными ногтями, выкрашенными по последней моде темным лаком, мирно покоилась на его шее. — Ты кричал, — услышал Каллистратов голос Дины. — Спасибо, что разбудила, — выдохнул Каллистратов. — Опять снятся кошмары. — Сходи к Наталье, — посоветовала Дина. — Если тебя мучают ночные кошмары, значит, что-то в твоем прошлом не так. Надо решить эту проблему, Владик. Иначе… Она не договорила. Он рывком поднялся на кровати. Одеяло сползло с плеч, обнажая его торс. Самый красивый торс города Тарасова… Он самодовольно погладил ладонью четко вылепленные мускулы и зевнул. — Сколько времени? — Половина первого, — сообщила Дина. — О боже! Я снова перебрал со сном! — застонал он. — Лишний сон — лишние килограммы! — Я все не могу привыкнуть, что ты живешь по женской программе, — фыркнула Дина. Ее хорошенькое личико с раскосыми глазами и маленьким аккуратным носиком почему-то раздражало Каллистратова в последнее время. Маленькая буряточка перестала привлекать его своими восточными загадками. Может быть, дело в белокурой Нине из миманса? Да, именно в этой маленькой девчушке и была причина охлаждения Каллистратова к теперешней подружке. И даже не в самой Ниночке с ее вздернутым носиком, большими голубыми глазами, а в выражении этих глаз. Ниночка смотрела на него с обожанием, а обожание Каллистратов ценил. Собственно, он был создан господом специально, чтобы женщинам было кого обожать. Он встал, накинул на плечи белоснежный халат и потянулся. Оставалось размять мышцы, выпить стакан апельсинового сока, небольшую чашку кофе, и пора отправляться на студию. День расписан по минутам — студия, репетиции, спектакль… Телефон. — Дина, подними трубку, — бросил он, проходя в комнату, оборудованную под тренажерный зал. — Тебя, — протянула она телефонную трубку. Не прекращая вращать педали на велотренажере, он поймал трубку из ее руки и проговорил: — Алло. — Влад? — А-а. Привет. Могла бы позвонить раньше, недовольно подумал он. Разбудила бы, по крайней мере! — Влад, сегодня все отменяется. — Почему? — удивился он. Он не любил, когда срываются съемки. — У меня неприятности. Пока я не разберусь с проблемой, работать не будем. Потом объясню. В своем репертуаре, усмехнулся он, когда она повесила трубку. Потом она просто забудет все объяснить! И что у нее могут быть за проблемы? Вздохнув, он протянул трубку Дине. Та взяла ее. «Как покорная собачка кость», — усмехнулся он про себя. Все раздражало его в Дине. Ах, если бы она куда-нибудь исчезла! Он не знал, что творилось с ним в последнее время. Сейчас мысль о возможности Дининого исчезновения отчего-то показалась ему страшной, холодной, как рука во сне, которая душила его. Он обернулся, пытаясь прогнать наваждение. Сейчас он больше всего на свете хотел бы увидеть ее лицо. Чтобы страх прошел. Но Дины в комнате уже не было. Она умела двигаться бесшумно, словно кошка. * * * Ох, эта Лиза! Она не желала дать мне ни минуты покоя. Я уже битый час торчала в этом маленьком кафе с крошечными букетиками искусственных фиалок на столиках и пыталась успокоиться. Ничего у меня не получалось, наоборот!