Узнав о том, что смерть Комелькова и конвойного, наделавшая столько шума в Управлении, наверняка связана со странной кончиной старика Дудукина, Шувалов продолжил в привычной ему манере бурчать и жаловаться на судьбу. Поспешив покончить со всем этим, и чтобы заняться делами Риты, Зверев вручил майору дубликат ключей от их нового кабинета и бросил перед ним на стол пачку бумаг. Порекомендовав Шувалову разобраться в бумагах и дождаться Корнева, Зверев сообщил, что уходит, чем вызвал новую волну негодования у своего ворчливого коллеги. Посвящать Шувалова в Ритины проблемы Зверев не стал. Если Корнев узнает, что Зверь по собственной инициативе вместо того чтобы принять все меры по розыску Фишера, расследует пропажу какой-то девочки, он наверняка придёт в ярость. Поэтому, оставив все возмущения Шувалова без ответа, Зверев помахал рукой и выскочил из кабинета. Не задерживаясь больше нигде, он покинул здание Управления и отправился на улицу Пушкина, где располагался городской театр драмы. * * * Хотя и говорят, что театр начинается с вешалки, но сегодня для Зверева областной драматический начался с тотальной проверки. На входе за столиком сидела мощная бабулька в круглых очках и с огромной бородавкой на носу. Увидев незваного посетителя, она тут же вскочила, перегородила путь и пробасила: – Куда прёшь? Не видишь, закрыты мы! – Мне бы к директору, – Зверев показал документ. Вахтёрша рассматривала удостоверение несколько минут, внимательно изучая каждую букву. – Настоящее! Можете не сомневаться! На зуб пробовать не стоит, – улыбнувшись, сказал Зверев. – Чего? – не поняв шутки, спросила бабка. – Обычно золото на зуб пробуют. Впрочем, это к делу не относится. Мне бы к директору вашему попасть, – не утруждая вахтёршу объяснениями, повторил Зверев. – К Мезенцову? Так нет его. – А кто есть? – Так все здесь: Гордеев, Санинский, ну и я, разумеется. – С вами всё понятно, а Гордеев и Санинский – это кто? – Ну темнота, – ухмыльнулась бабка, обнажив при этом несколько позолоченных зубных протезов. – Санинский – это же звезда! Настоящее светило! Зверев пожал плечами: – С астрономией у меня, признаться, не очень. А должность у этого выдающегося деятеля искусств есть? – Так артист… народный! – Понятно, а Гордеев кто? Тоже артист? – Лев Иваныч! Режиссер! – дивясь неосведомлённости Зверева, хмыкнула бабка. – Тогда мне к нему. Ко Льву этому вашему! Не волнуйтесь, я ненадолго. Задам пару вопросов и мгновенно испарюсь, исчезну как тень в горячий полдень. Зверев попытался просочиться мимо хранительницы Мельпоменова храма, но бабка и не подумала сдавать своих позиций так просто. – Не станет Гордеев с тобой говорить! – Отчего же? – Так… репетиция у него! – Репетиция! Это же просто шик! А что нынче ставит Гордеев? – Так этого… как его там? Фигаро! – Замечательно! – манерно прижав руки к груди, воскликнул Зверев. – С удовольствием посмотрю, как готовят вашу постановку. – А тебе оно зачем? Зверев, собиравшийся было пройти к лестнице, застыл на месте. Раз заграждение уже преодолено, не стоит ли его использовать для укрепления своих позиций? – Я разыскиваю одного из ваших артистов! – выпалил он напрямик. – Кого? – хитро прищурилась вахтёрша. – Да так… Простите, а как вас по имени-отчеству? – Варвара Семёновна я… – Скажите мне, уважаемая Варвара Семёновна, давно ли вы видели Болеслава Ковальского? Бабка тут же поморщилась, махнула рукой. – Этого пьянчугу? Так уж с неделю он сюда и носа не кажет. С тех пор как он сорвал нам спектакль, Гордеев тут же к Щепкину побежал. «Гоните, – говорит, – в шею этого проходимца, видеть его больше не желаю!» – Гордеев, как я понял, – это режиссер! А Щепкин… – Так директор Щепкин… Василь Юрич! Ты ж к нему вроде бы как и шёл, аль я напутала чего? – бабка тут же сощурила глазки. Зверев хлопнул себя ладошкой по лбу. – К нему, к нему! К кому же ещё? А что вы там говорили про срыв спектакля? Часом, ничего не перепутали? – Я? Перепутала? – вахтёрша снова оскалилась. – Да тут такое было. Шёл спектакль. Фигаро этот самый. – Тот самый, которого сейчас ваша труппа репетирует? – Тот самый и есть! Раньше-то ваш Ковальский в том спектакле какого-то Альмавиву[7 - Граф Альмавива – герой-любовник, один из ключевых персонажей трёх комедий Бомарше.] играл. А тут как-то во время вечернего спектакля в антракте, смотрю, спустился наш Болеслав Янович в гримёрку и с Петькой Трошкиным там, значится, уединился. – А Петька это… – Гримёр наш! Я сперва подумала, что он так просто к нему зашёл, физиономию подпудрить, а спустя пять минут гляжу, выходят оба, рожи – как редис, глаза мутные, говорят громко, и у обоих языки заплетаются. Ну, думаю, – всё, накидались, касатики, под завязку! И быстро-то как! Что потом было, я точно не знаю, но, по слухам, все потом это обсуждали, Болеслав-то наш второй акт напрочь завалил: текст четыре раза путал; чуть в суфлёрскую кабинку не упал, а под конец так взял и непотребными словами браниться стал; когда зрители стали возмущаться, взял, сорвал с себя парик и в зал его швырнул. После этого Лев Иваныч к Щепкину пришёл и потребовал, чтобы Ковальского немедленно из театра выперли, а на роль Альмавивы этого Санинского взял. Вот они сейчас и репетируют целыми днями, чтобы остальные спектакли не срывать. Зверев наморщил лоб, потёр подбородок и задал очередной вопрос, просто так, наудачу, но попал в точку: – А Болеслав Янович ни с кем из ваших артисточек… Ну вы же понимаете… Вы ведь наверняка знаете, с кем у него из ваших отношения были. Вахтёрша гортанно рассмеялась: – Проще сказать, с кем у него их не было! Почитай со всеми. – Так если он у вас пьяница! Кому ж такой понадобился? К тому же у него жена, дочка маленькая. – И что? Жена не стена! Когда это кого останавливало? Он же ведь вон у нас какой красавец. Да сам погляди! Вон он – морда бесстыжая! – вахтёрша указала пальцем на вереницу фотографий, висевших по обеим сторонам длинного коридора в вестибюле. Зверев тут же приклеился взглядом к фотографии мужчины с зачёсанными назад волосами. Открытый лоб, расширенные скулы и ямочка на подбородке, способные, вне всякого сомнения, вызвать настоящий восторг у большей части представительниц прекрасной половины человечества. «Да уж, – подумал Зверев, – и впрямь красавец, аж гордость берёт от того, что от столь безукоризненного муженька Рита почитай через день бегает к нему». – Значит, вот он какой – наш пан Ковальский! – усмехнулся Зверев. – Он! Не сняли ещё прохиндея, а пора бы уж. Он ведь, гад, перед тем, как выперли его, успел ещё и денег у всех назанимать. И у вертихвосток наших, и у костюмеров, и даже у режиссера! Я, дура, тоже лопухнулась. Полтыщи ему заняла до получки, а он фьють… Ты, милок, коль найдёшь его, супостата, ты с него мои полтыщи уж стребуй, а я в долгу не останусь. На спектакль какой без билета пройти, иль ещё чего… – Непременно стребую, если найду. Вот же какой негодяй, но мы ему ещё покажем. А вы мне не расскажете, что он вообще за человек, ваш Ковальский? – Чего ж не рассказать? Болеслав Янович – он ежели при деньгах, то одевается как франт! Дамочки от него без ума. Он их по ресторанам водит, горы золотые сулит. – А под этими дамочками вы кого ж имеете виду? Артисточек ваших? – Да нет! То есть раньше – да, а сейчас нет. Наши уже давно от него плюются. Он же как напьётся, так тут же из ангела в чёрта превращается! – В драку, что ли, лезет? – Да нет! Какое там! Он же неженка и трус, только на словах герой. Просто он как пить начинает, то гудит целую неделю, а то и две. Из-за того его из театра нашего и попёрли. – А когда он в запое, то где обычно останавливается, домой идёт? – Не всегда. Бывает, что у бабы очередной уснёт, а бывает, что и в подворотне заночует. А бывает, что у собутыльника своего квартируется, у Петьки Трошкина. – А вы адрес этого Петьки можете мне сказать? – Конечно могу, только не надобен тебе его адрес, потому как Петька Трошкин – это наш гримёр. Он уже месяц как в завязке, а Ковальского Петька и сам ищет. Потому как тот и ему денег задолжал. Зверев нахмурился, почесал подбородок. – Получается, что где мне искать Ковальского, вы не знаете? – Наверняка не знаю, но наколочку дать могу. Петька говорил, что этот алкаш частенько в «Трёх ершах» зависает. Ты туда наведайся, касатик! «Три ерша» – это кабак такой, в двух кварталах отсель. – А сам Петька там Ковальского отчего ж не ищет? Вахтёрша покрутила пальцем у виска.