– Знаю, конечно! И да, я буду носить свой патронташ. – Ну и прекрасно. В четверг утром перед школой совершенно обычное дело. – То есть ты не хочешь пойти со мной? Орешек с удивлением поняла, что мысль о помощи Роквелла в её поисках ей вовсе не так уж неприятна. – Слушай, – ответил Роквелл, – я признаю: то, что вчера случилось в лаборатории, было в какой-то степени поразительно. Орешек приподняла бровь. – Ладно, это было невероятно! – Роквелл ослабил галстук. – Но если ты ожидаешь, что я поверю, будто где-то, в параллель к нашему, существует целый нарисованный мир, боюсь, ты окажешься жестоко разочарована. – Значит, по-твоему, я всё выдумала? – По-моему, вчера произошло множество всего странного, и вполне естественно, что в результате тебе приснилось множество странных снов. – Роквелл поднялся и сунул большие пальцы под лацканы пиджака, как будто держался за невидимые подтяжки. – По-моему это Фрейд выдвинул положение, согласно которому побудительным мотивом любого сна служит воображаемое исполнение желаний и что подавляющее большинство снов случаются вследствие того, что произошло в течение предшествующего дня. «Элементы дневного опыта» – вот как он это назвал. И, по-моему, это Юнг сказал, что… – Всё, всё, успокойся, любитель Гугла. – Орешек встала и вытащила из патронташа жёлтый карандаш. – По-моему, настало время провести ещё один контролируемый эксперимент, которые ты так любишь. Она подошла к большому рулону бумаги, прилепленному на мастику к шкафу, и нарисовала дверь – точь-в-точь такую же, как и прошлым вечером. Но, прежде чем протянуть руку в рисунок и взяться за дверную ручку, она мельком глянула на Роквелла. Вид у него был встревоженный. Орешек повернула ручку, раздался щелчок, и дверь открылась. И тут же в комнату ворвался стремительный порыв холодного воздуха и разметал листы бумаги в разные стороны. Роквелл стоял ошеломлённый. – Орешек… Я никогда больше не буду сомневаться в твоих словах. – Конечно, не будешь, – усмехнулась она. – Ну, идём, а то моя комната сейчас совсем превратится в помойку. Они шагнули за порог и плотно закрыли за собой дверь. Не успел последний листок бумаги плавно опуститься на ковёр, как в комнату на цыпочках вошла Лялябет Джонс. Она подошла к рисунку, висевшему на шкафу, протянула руку и отворила дверь. 23. Северный контур – Добро пожаловать… – протрубила Орешек, – в Северный Контур Хромы! Они стояли и смотрели на равнину, укрытую волнами снега. – Здесь так красиво! – воскликнул Роквелл. – Ещё бы! – согласилась Орешек. – Это похоже на… За спиной открылась и снова закрылась дверь. Этот звук оборвал её на полуслове. Орешек и Роквелл обернулись и увидели возле двери Лялябет, одетую в школьную форму. – ОРРРРРРЕЕЕЕЕЕЕЕШШШШШЕЕЕЕЕЕЕК! Она подбежала к сестре и обхватила её руками. – Лялябет! Ты что здесь делаешь? – Я слышала, как вы говорили про другой мир и что папа может быть там, и захотела увидеть. Увидеть папу. Можно мне с вами? Пожааааалуйста! – Надо отправить её домой, – сказал Роквелл. Лялябет выглянула из-за плеча Орешка и суровым взглядом впилась в Роквелла: – Это что, твой парень? – Нет! – выпалила Орешек. – Это мой… Это мой… школьный товарищ. – Да он спит и видит, как бы стать твоим парнем. – Неправда! – провизжал Роквелл голосом на три октавы выше обычного. – Орешек, я правда думаю, что её надо отправить домой прямо сейчас. – Я ХОЧУ С ВАМИ! – Он прав, Эль-Би. – Орешек, пожааааалуйста! Я же недолго. Я только немного посмотрю вместе с вами, ладно? – Вообще-то она могла бы нам пригодиться, – сказала Орешек, глядя на Роквелла. – Я не знаю никого умнее её в пять лет. – Кто бы сомневался! – медленно покачал головой Роквелл. – Хорошо, Лялябет, – сказала Орешек, – пока можешь остаться. Но ровно до тех пор, пока мы не найдём хозяев Штришка. Потом ты отправишься прямиком домой. Роквелл закатил глаза к небу. Лялябет высунулась из-за плеча Орешка и показала ему язык. – Так, – сказала малышка, – кто такой Штришок? И в это мгновение из-за деревьев, что росли прямо перед ними, пулей вылетел пёсик и помчался к Орешку. – Вот… – засмеялась Орешек, – кто такой Штришок. Пёсик запрыгнул ей на руки и принялся облизывать лицо. – Ой, какой миленький! – хихикнула Лялябет. – Довольно очаровательный, – согласился Роквелл. – И, судя по всему… нарисованный. Живой рисунок. Лялябет и Роквелл хотели было погладить пёсика, но тот выскочил у Орешка из рук, два раза гавкнул и обежал перед ней несколько кругов. Потом он стремглав бросился к рощице, остановился, посмотрел назад и гавкнул ещё разок. – По-моему, он хочет, чтобы мы шли за ним, – сказал Роквелл. – Постойте-ка, – сказала Орешек. – Я сотру дверь. А то вдруг ещё кто-нибудь за нами пойдёт. – Ты что! – закричал Роквелл. – А вдруг новая дверь откроется в чужую комнату, а не в твою? Ты же не знаешь! Орешек остановилась. Он прав. – Ладно. Ещё один контролируемый эксперимент, которые ты так любишь. – И она быстро нарисовала новую дверь рядом со старой. Закончив, она отворила дверь и заглянула внутрь. – Да. Моя комната. Без сомнения. Роквелл кивнул. Орешек закрыла дверь и стёрла оба рисунка ластиком на карандаше. Покончив с дверями, они двинулись следом за пёсиком, и когда до него оставалось пять метров, он, разумеется, побежал вперёд, обернулся, взглянул на них и гавкнул. – Куда ты нас ведёшь? – прошептала Орешек. Пёсик вёл их на другой край долины за невысокий холм. Повернув за пригорок, они увидели тоненький столбик дыма из карандашной пыли, который струился из пенька на склоне холма. Штришок побежал туда. Подойдя ближе, они разглядели, что это не пенёк, а маленький дымоход. Рядом с ним виднелось большое тяжёлое металлическое кольцо, которое крепилось к маленькой плите, утопленной в снег. Штришок встал над плитой и гавкнул три раза. Под землёй послышался звук приближающихся шагов, а затем, к их изумлению, в снегу отворился огромный люк. В люке появилась женская голова, её белые волосы были аккуратно убраны на затылке в пучок, из которого торчали два очень старых карандаша – розовый и синий. Женщина широко улыбнулась. – Здравствуйте, юные незнакомцы, – сияла она. – Как же это вы забрели так далеко? Живо! Заходите, пока вас не увидели.