– Нет. – И поэтому не заходите в храм. – Верно. – Но вас крестили? Анна подумала пару минут. Обряд имянаречения над ней проводили, но вряд ли это считается крещением. – Я некрещеная. – Вы не русская? – Русская. – Что ж, бывает и так. Но вы не кажетесь счастливой в своей вере? Подмечено было точно. Анна вздохнула. – Меня не спрашивали, когда выбрали. Но согласилась я осознанно. И ношу взвалила на свои плечи осознанно… – Вот даже как. Что ж. Каждому дается крест по силе его. И по вере его. – Может быть. – Анна обхватила себя руками за плечи. Пальто, хоть и было теплым, но холод жил внутри. Там, где ровно и уверенно билось сердце, которое должно было замереть еще осенью. – В этом нет ничего страшного. Просто надо верить. Как сказал один мудрый поэт – идти вперед, любить и делать дело, себя не оставляя на потом[12]. – Это мудрый человек. – Это в чем-то мудрый человек, в чем-то мирской, это жизнь, – грустно улыбнулась монахиня. – Так бывает. Жизнь во всем ее многообразии и вдохновенной прелести событий плохо поддается подсчетам. – Вдохновенной прелести… к сожалению – так бывает не всегда. – Всегда. Бог сотворил этот мир любовью, и им движет любовь. – Меня убивали без любви, – вырвалось у Анны. И она тут же прикусила язык. Но – поздно. – Вы живы. – Убить меня пытались всерьез. И то, что я выжила, это не моя заслуга. Скорее, так получилось… – Иногда случается так, что мир ополчается против тебя. Но это не потому, что мы плохи или плох мир. Так уж получается… нам не постигнуть замысел Творца. – Когда меня убивали, болело у меня, а не у Творца, – резко сказала Анна. И даже удивилась себе. Она ли это? Она… – Бедная девочка. И сказано это было так… Анна не выдержала. Развернулась, уткнулась в черную рясу – и разревелась, чувствуя, как теплая ладонь гладит ее по волосам. Никогда у нее не было бабушки. Вот и не знала она, как это… А сейчас – была. А матушка Афанасия гладила по волосам несчастную уставшую девчонку и думала, что уши бы пообрывать ее родителям. Ребенок должен всегда прийти к тебе со своей бедой. И пожаловаться, и поплакаться, и получить утешение, и знать, что он нужен, что его любят… Иначе какие же вы родители? * * * Кира честно достояла службу до конца. Хотя и было ей откровенно скучно. И примерно с половины действия она из храма выглянула. Анну не нашла, но решила не звонить – и вернулась в тепло. Устроилась за колонной в темном закутке и активировала телефон. Поиграем! Квесты девочке нравились. И бродилки. А вот стрелялки не совсем то… на любителя. Не на нее… А еще ей нравились игры на логику. Собрать шарики, отгадать слова, судоку тоже – интересно… только эти игрушки она никому не показывала. Не круто! Засмеют! Но поиграть-то можно? Еще бы рекламой их не портили… * * * Анна сидела в маленькой келье и пила чай. Темно-коричневая жидкость приятно пахла чабрецом, душицей и медом. – Варенье клюквенное, – посоветовала матушка Афанасия. – И булочки бери, я сама пекла. Девушка отправила в рот ложку. – Благодарю вас. Очень вкусно. – Лучшая благодарность – съеденное варенье. – Я попытаюсь, – улыбнулась Анна. – Вы сами его делали? – Внучка прислала. – Внучка? – Тебя это удивляет? – Ну… Да. Мне казалось, что в монастырь идут те, у кого семьи нет… – Не всегда. У меня семья есть, и детей своих я люблю, и внуков. Просто так было нужно. Чтобы я ушла и молилась за них. Чтобы они были счастливы. – Они вас любят? – Очень. И я их тоже. Но так было надо. Анна почувствовала определенное сродство с этой женщиной. – Это было… больно? – Рожать тоже больно. Но мы идем на это. И идем с радостью… у тебя ведь тоже есть дети? Верно? – Сын. – Как его зовут? – Георгий. – Хорошее имя. Он крещеный? Анна подумала пару минут. Память Яны подсказала ответ. Да чтобы коммунисты внука крестили? – Нет… – Ну и пусть. Бог все видит. Я помолюсь за него. – Я не могу вас об этом просить.