– Посмотри-ка в глаза этой малышке! Разве ты сможешь убить ее, поглядев в ее добрые глазенки? И правда, у саранчи оказались блестящие глаза-бусинки и по-своему очень даже умильная мордочка. Однако ее жало, пульсирующее брюшко и попытки вырваться вызвали у меня ужасное отвращение. Я сказал: – Убери это от моего лица. – Хорошо, что ты такой эпилептоидный, что еще не осознал своего собственного ужаса. – У меня нет ужаса. – Контейнирование эмоций! – Что ты несешь? – Что я несу? Саранчу! Красивую! Сочную саранчу! Азиаты таких жрут! – Это неправда! – Правда-правда! Съешь такую ради наших красных собратьев? – Нет! – Вот такой ты им товарищ! А говорил: пролетарии всех планет объединяйтесь! Боря развернулся к Володе. – А ты что, братец, молчишь? – Тут и сказать-то нечего, – ответил Володя. И я вдруг понял, что ему почти так же неприятно, как девочкам. А я и не знал, что Володя боится насекомых. Боря тоже это понял, резко подскочил к нему, показал саранчу поближе. – Похожа на дядю Сережу, – сказал он. – Ну, немного. – Как ее назовем? – Дядя Сережа? – Давай посадим в банку, и она будет жить с нами? – Нет. Я сказал: – Боря, почему ты такой ужасный человек? Всем здесь саранча неприятна. Избавься от нее. – Отчего это я такой ужасный? Один я, что ли, не хочу причинить вред этой малышке? Один я друг всему живому! А вы всему живому страшные враги! Ему не хватало микрофона, казалось, он ведет комедийную программу и мы все из зрителей превращаемся в невольных участников, а потом – обратно. Боря сказал: – Ну просто замечательная саранча. Девочки стояли, прижав руки к щекам. Фира сказала: – Только попробуй, Борька! Впервые на моей памяти она назвала его так грубо. Боря засмеялся, запрокинул голову и сказал саранче: – Пойдем, дорогая, нас здесь не любят. Всякий раз, когда Боря впадает в подобное состояние, мне чудится в этом некоторая болезненность, странный, разительный контраст с его обычной хмурой надменностью. Володя говорит об этом так: Боря делает программу. Я сказал: – В этом фарсе я участвовать не собираюсь. И никому не советую забивать голову этой чепухой. Боря сказал: – Ну раз не советуешь! Он посадил саранчу Андрюше на плечо и двинулся к двери. Девочки закричали, так как саранча вновь вырвалась на волю, но Андрюша сбросил ее на пол и раздавил каблуком ботинка. Саранча хрустнула под ботинком, затем издала короткое хлюпанье. – Всё, – сказал Андрюша. Он аккуратно отвел ногу, посмотрел на то, что у него получилось, и задумчиво кивнул: – Точно всё. – Теперь, дрочер, ты наш герой, – сказал Боря. – Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали! Я сказал: – Хорошо, что ты что-то помнишь из Грибоедова. Грибоедов близок и дорог всему прогрессивному человечеству! – Служить бы рад, прислуживаться тошно! Фира сказала: – Ты дурачок. Валя сказала: – Она точно сдохла? Андрюша наклонился, рассмотрел саранчу, поднял раздавленный трупик двумя пальцами и провозгласил: – Да. – Время смерти: час ночи, двадцать пять минут, – сказал Боря. Я сверился со своими часами: так и было. – Очень точно, – сказал я. – Спокойной ночи, девочки. Боря снял воображаемую шляпу. – Дамы! Мы пошли в свою палату. Андрюша взял трупик саранчи с собой. – Ты зачем это принес? – спросил Володя. – Мне с ней будет некомфортно спать. Андрюша сказал: – Засушу ее и в коллекцию. – Но у тебя нет такой коллекции, – сказал я. – Тогда я ее начну. Я пошел мыться, а когда вернулся, все уже спали. Трупик саранчи лежал на тумбочке Андрюши. На этот трупик лился лунный свет, и я подумал, что и мне почему-то будет не очень комфортно спать с ним рядом. Я лег в постель, закрыл глаза, и меня закачало, как это часто бывает от усталости. Замечательное ночное головокружение унесло меня в сон. А приснилась мне почему-то мама Володи и Бори. Она нюхала Володину рубашку и говорила, что мальчики в этом возрасте уже резко пахнут. И что она больше его не увидит.