Максим Сергеевич сказал: – Нет. И как-то странно замолчал, осмотрел нас. Мы были одеты по-парадному, аккуратно причесаны. Фира даже заплела свои косы, от которых так устала за год. – Красавцы, – сказал Максим Сергеевич. – Орлы! И вдруг добавил с совершенно другой, минорной, интонацией: – Жалко вас отпускать. А потом он протянул пропуск охраннику, и тот отпер дверь, использовав незнакомую мне технологию (просто посмотрел в специальное устройство на двери). В белом коридоре пахло сладковато и странно, как будто карболкой, хотя я не был уверен, что в таком месте, прямиком из будущего, недоступном для нас, используется карболка. Это, насколько я знаю, устаревший дезинфектант даже на нашей планете. Нет, я должен обязательно передать, насколько белым и блестящим был коридор. Казалось, такой чистоты нельзя добиться в природе, нет, даже так: нельзя добиться в условиях реальности, где все постоянно загрязняется. Я чувствовал себя отвратительным на фоне этой космической чистоты. Боря прикоснулся к белой стене и тут же отдернул руку. Мне казалось, от его пальцев останутся пятна, но их не осталось, какой-то блеск поглотил его прикосновение, и вернулась изначальная чистота. Процедурная оказалась такой же белой и очень просторной. В ней не было окон, только до странного плоский экран толщиной, может быть, с лист бумаги. На экране показывали море, яркое, сочное, как настоящее, оно плескалось. Эдуард Андреевич стоял у экрана и смотрел на море. – Это очень чувствительная вещь, – сказал он. – Экран будет показывать то, что успокоит вас, когда подключится к вам. – Ничего себе! – сказала Фира. Эдуард Андреевич повернулся к нам и сказал: – Сегодняшняя процедура не представляет собой ничего особенного. Она, можно сказать, вводная. Мы исследуем ваш мозг и запустим некоторые процессы, которые пригодятся нам в будущем, во время прицельной работы. Это, несомненно, должно было нас успокоить. И я сказал: – Это, несомненно, нас успокаивает. Но потом выяснилось, что мы все равно очень волнуемся. – Раздеваться? – спросил Андрюша. – Нет, – сказал Эдуард Андреевич. – Просто ложитесь на койку и расслабьтесь насколько это возможно. А вот обувь снимайте. Мы все принялись стягивать ботинки. А потом я вдруг увидел нечто совсем странное. Володя, отбросив свои ботинки, вдруг обнял Борю и поцеловал его в лоб. Невероятно сентиментальная сцена, которой оба должны были стыдиться, но Боря вытерпел да не только вытерпел, а еще и прошептал что-то Володе. Я аккуратно расшнуровал ботинки (чего никто другой не сделал) и пошел к своей койке. Только тут-то я и заметил, что натер ногу. Левая пятка носка промокла от крови. На фоне окружающей белизны, красное пятно казалось отчаянным, красивым, но в то же время безумным, кричащим, лишенным какой-либо опоры в этом стерильном мире. Я боялся оставить следы, но блеск снова поглотил их в секунду. Я лег на койку, больше похожую, впрочем, на операционный стол, и вытянул руки по швам. В процедурной почти ничего не было, только этот экран, шесть коек, письменный стол и стул и небольшой шкафчик, встроенный в стену. Из него Эдуард Андреевич достал хромированные браслеты. Странное дело, халат Эдуарда Андреевича тоже был белым, но на фоне окружающего казался тусклым, темным, сероватым, совсем земным и грязным, как все земное. Андрюша лег на соседнюю койку. – Сейчас я надену на вас эти браслеты, – сказал Эдуард Андреевич. – От вас ничего не требуется. Вы будете смотреть на экран и вскоре уснете. Это очень мягкий процесс, он не похож на наркоз, и вы не испугаетесь, не потеряете сознание. Все будет максимально естественно. – Хорошо, – сказал я. Все молчали, и я чувствовал себя обязанным подавать голос, чтобы Эдуард Андреевич не думал, что мы его не слушаем. Я взял Андрюшу за руку, он мне кивнул и слабо улыбнулся. С другом почти ничего не страшно. Эдуард Андреевич сел за стол, сам надел один из браслетов, закрыл глаза и положил остальные шесть перед собой. – Выглядит, как будто он колдует, – сказала Валя. – Но все слышит, – сказал Эдуард Андреевич с улыбкой. Мы смутились. Я сильнее сжал руку Андрюши. – Не по-пацански как-то, – сказал Боря. Он лежал с другой стороны от меня. Я сказал: – Пожалуйста, не начинай сейчас. Андрюша сказал: – Думаю, мы сейчас все успокоимся. Его рука никак не хотела нагреваться. – У тебя все время такие холодные руки. – Да, это моя особенность. В этот момент, совершенно неожиданно, кто-то сунул палец мне в рот. Сначала я подумал, что это часть процедуры, но потом понял, что Эдуард Андреевич все еще сидит за столом. А рука, конечно, принадлежала Боре. Я сильно укусил его за палец. Боря не отдернул руку, ждал, пока мне надоест, но мне не надоело, я продолжал сжимать зубы. К сожалению, мне также было необходимо высказаться: – Зачем ты это сделал? Что за глупость? – На удачу, – сказал Боря. – Это уж совершенно идиотское поведение. Он поднял руку, его указательный палец блестел от моей слюны, ближе к основанию виднелись следы зубов. – Эй, Володь, меня укусил очень обстоятельный пацан, теперь я тоже стану вязким, с тупыми, такими неповоротливыми мозгами. Серьезненьким таким. Больше не надо будет за мной следить. – Может, станешь, – сказал Володя. – Мало ли как это все на людей влияет. В этот момент Эдуард Андреевич сказал: – Все готово. И я понял, что времени почти нет. Я приподнял ногу, посмотрел на свою алую пятку, потом посмотрел на Андрюшу. – Все будет хорошо, – сказал ему я. – Обязательно. Даже не думай о плохом. Наше руководство знает, что для нас лучше. А потом я услышал, что Валя плачет. Не то чтобы это было громко, но все-таки она плакала. Так что на нее первую Эдуард Андреевич надел браслет. Я терпеливо ждал своей очереди и, несмотря на неприятное чувство в груди, в общем и целом оставался спокойным. Эдуард Андреевич тщательно проверял браслеты. – Надо, чтобы они были защелкнуты правильно, – сказал он. А я удивился тому, что там, в Космосе, крепления браслетов все еще нужно проверять. Когда Эдуард Андреевич защелкнул браслет на моем правом запястье, я не почувствовал ничего особенного. Просто браслет, красивый, хромированный, блестит. Я сказал: