– В отличие от другой неуместной школьной попытки, уверен, эта фраза означает, что мертвецы, покоящиеся в безопасности, остаются живыми в памяти. – Надеюсь, что так, – заметила я. Через пару секунд я поймала себя на том, что насвистываю «Реквием» Моцарта. Даруй их душам, Боже, вечный отдых, Непреходящим светом озари. Просто так. «Реквием» Моцарта – мое любимое произведение. Отличная музыка, чтобы ставить ее на патефоне, когда ты лежишь в кровати, закрыв глаза, вытянувшись, медленно дыша и аккуратно сложив руки на груди, и готовишься отойти ко сну. Не хватает только лилии. Прочие домочадцы Букшоу не очень любили эту пьесу. Похоронная месса по вечерам может вгонять в расстройство тех, кому неуютно в присутствии мертвецов и кто не обладает стойкостью характера Флавии де Люс. Даффи одно время пыталась выводить меня из этого настроения, отпуская шуточки насчет носа Вольфганга Амадея и намекая на скудно одетых красоток, которых американцы любили рисовать на носах самолетов. Фели, слишком уважающая музыку, чтобы отпускать дешевые шутки о композиторах, прицельно бомбила граммофон. – Как можно использовать для рекламы собаку, слушающую, как игла бегает по дорожке? Музыкальные записи причиняют боль собачьим ушам. Их диапазон слуха намного шире, чем у человека. Жестокое обращение с животными, вот что это такое. Я попыталась обратить ее внимание на то, что у нас нет собаки, но Фели не поддалась. Нам приходится нелегко, тем, кто обожает смерть. Сейчас мы с Доггером приближались к той секции кладбища, где похоронили мадам Кастельнуово. – Вот тут, – сказала я, тыкая в нарисованную карту. – Участок 124. Найти могилу оказалось нетрудно: холмик с цветами месячной давности посреди более старых могил. Двое рабочих сражались с красивым гранитным надгробием, пытаясь установить его на место. Пустая деревянная тележка лежала на боку. – Доброе утро, джентльмены, – поздоровался Доггер, приподняв шляпу. – Отличнейший образчик триасового мрамора. Альмерия, Андалузский полуостров в Испании, если не ошибаюсь. Рабочие отложили инструменты и уставились на него. – Позвольте мне предположить, – продолжил Доггер, – что он из деревушки Макаэль. Да, я уверен, нигде в мире нет такого белого мрамора, как тот, что добывают в Макаэле. Я прав? И он улыбнулся им. Тот, что меньше ростом, явно главный, встал с колен и снял перчатку. – Вы бывали в Макаэле, сеньор? – спросил он с заметным акцентом, сдавив ладонь Доггера. – Моя матушка до сих пор там живет, в Макаэле. Доггер улыбнулся той улыбкой, которая заставляет человека чувствовать, как будто на его вопрос уже ответили, хотя ничего подобного не было, и спросил, склонив голову: – И как вас зовут? – Диего, – ответил рабочий. – Диего Монтальво. – Чрезвычайно рад знакомству, мистер Монтальво. Восхищаюсь этим превосходным образчиком мастерства. Взволнованный Монтальво представил своего помощника по имени Роберто (без фамилии), и вскоре мы пожимали друг другу руки, идиотски улыбались и рассуждали об альмерском мраморе. Разговор неизбежно свернул на надгробие мадам Кастельнуово, с которым эти двое мужчин возились, когда мы пришли. Это был плоский вытянутый кусок ослепительно белого мрамора. На нем были выгравированы имя и даты: «Мадам Адриана Кастельнуово, 1917–1952» и изящное изображение гитары с порванной струной. – Ей было не так много лет, – заметила я. – Да, – сказал Доггер. – Как сказал Вордсворт, лучшие всегда сгорают первыми, а… Он умолк на полуслове. – А? – тихо подсказала я. – …А те же, чье сердце и без того выжжено дотла, могут тлеть долго. У меня подступили слезы к глазам, хотя я сама не поняла почему. Диего и Роберто перекрестились, и я последовала их примеру. Доггер прокашлялся. – Что ж, – сказал он, возвращая разговор в более приземленное русло, – должно быть, это непростая задача – поставить камень идеально ровно в мягкую землю. – Здесь не мягкая земля, – возразил Роберто. – Твердая, как камень. – А-а-а, – глубокомысленно кивнул Доггер. – Бетон. Семья поступила очень разумно. Да, очень разумно. Общеизвестный факт, по крайней мере для меня, что могилы знаменитых людей часто сразу после погребения заливают толстым слоем бетона, чтобы предотвратить попытки разжиться трофеем. Вот мы и узнали то, что нам было нужно. Палец у мадам Кастельнуово отрезали до похорон. Мы обменялись едва заметными улыбками. – Одна галочка поставлена, – заметил Доггер, после того как мы попрощались с Диего и Роберто и отправились обратно по Кладбищенской границе. – Теперь следующий пункт. Если не ошибаюсь, аббатство Голлингфорд находится в этом направлении. – Мне интересно, Доггер, – сказала я, – как ты узнал, что могильный камень мадам Кастельнуово был добыт в деревне Макаэль в Альмерии, расположенной на Андалузском полуострове в Испании? – А! – отозвался Доггер. – У людей есть свои секреты. – Ты водишь меня за нос, – возразила я. – Так и есть, мисс. На самом деле, если вам так интересно, адрес был напечатан на деревянной коробке. 5 Мы совершили приятную прогулку по главной аллее кладбища к деревушке Пербрайт. Доброжелательные солдаты в армейском грузовике оказались так добры, что остановились на перекрестке и показали нам дорогу. – Аббатство Голлингфорд? Вы его не пропустите, – сказали они. – Огромный старый дом. На холме. Перед ним дубовая аллея. Доггер поблагодарил их, с профессиональным изяществом отдав салют, а они с любопытством ответили. – Так держать, майор! – прокричал один из них, высунувшись в окно, когда грузовик тронулся с места в клубах пыли и сухих листьев. Я протерла глаза от налетевшей пыли и, стараясь отовсюду извлекать пользу, констатировала: – Песчаная почва. Доггер промокнул уголок моего глаза носовым платком. – Военные очень любят ее для маневров и стрельбищ, – сказал он. – В былые годы эти края славились своими пустошами и вересковыми полями. – Странное место для больницы, – заметила я. – Наоборот. Пербрайт когда-то считалась настолько уединенным местом, что местные жители водили хороводы от радости вокруг любого незнакомца, которого сюда заносило. «Танцы с боровом» – так они это называли. – Интересно, вокруг нас они тоже будут танцевать? – Не думаю, – сказал Доггер. – Мир очень изменился.