— Откуда ты знаешь, кто она? — спрашиваю я. — Ваши фотографии повсюду. Вы вдвоем в океанариуме. Вместе покупаете продукты в магазине. — Она едва заметно хмурится. — И репортеры всю неделю снимали, как она выходит из твоего дома. Отлично. Чесс будет в восторге. — Похоже, ты хорошо осведомлена. Бритт качает головой, словно поражаясь моей наивности. — Я завидую твоей способности игнорировать прессу. Они повсюду, Финн. — Девушка слегка хлопает ресницами. — Однажды нас тоже сфотографировали вместе. Раздражение пробегает по позвоночнику и царапает шею. — На той тусовке фотографировали всех. Это была вечеринка недели моды. Вот вам факт: футболисты болтаются на показах мод и вечеринках для моделей. Не потому, что им нравится одежда. Когда ты новичок и получаешь приглашение провести вечер в компании самых красивых женщин мира, то просто идешь туда. И, черт возьми, ты в полном восторге. Модели, актрисы, поп-звезды — все они любят футболистов. Мы в отличной форме, богаты, и большинство из нас не ищет ничего серьезного. Слишком поверхностно? Так и есть. Но пока никто не пострадал, кому какое дело? Вот только иногда кому-то действительно могут причинить боль. — Зачем ты пришла, Бритт? Она опускается на край дивана, подцепляет кусочек сыра с тарелки, хмуро смотрит на него и бросает обратно. Я почти рявкаю, чтобы она ничего не трогала. Это закуски Чесс. Но тут Бритт тихонько вздыхает. — Ну, не знаю. Я увидела все эти фотографии и подумала о тебе. Ты продолжаешь жить своей жизнью. Так вот в чем дело? Решила поиграть на чувстве вины. Самое страшное, что я не уверен, следует ли мне чувствовать себя виноватым. — А что не должен? — Нет. Да. — Она качает головой, и этот простой жест выглядит ошеломительно в её исполнении. Когда мы с Бритт только познакомились, я был так ослеплён её внешностью, что совсем потерял голову. — Прости, — произносит она. — Порой я сама не знаю, что говорю. И вот теперь я действительно чувствую себя виноватым. — Все в порядке, Бритт. С губ девушки слетает смешок, больше похожий на всхлип. Бритт поднимает широко раскрытые глаза, взгляд немного нерешительный. — Мне звонила твоя мать. Она бы не шокировала меня сильней, даже влепив пощечину. — Что? Какого хрена? Бритт слегка приподнимает подбородок. — Она пригласила меня к тебе на День Благодарения... — девушка морщит нос. — Нет, не так, она называла это как-то по-другому. — Блажество, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. Кровь стучит в ушах. Я собираюсь прибить собственную мать. Мне все равно, что это преступление. Плевать, даже если отец в отместку убьёт меня. Эта женщина зашла слишком далеко. — Да, именно так. — Бритт, — мой голос жесткий, но я его сейчас не контролирую. — Нет. Мне очень жаль, но нет. Она приоткрывает рот, глаза наполняются влагой, как будто вот-вот заплачет. — Моя мать хотела как лучше, — настаиваю я. — Но это совсем не то, что нужно нам обоим. — И уж точно не то, чего хочу или в чем нуждаюсь я. Бритт нетвердо поднимается на ноги. Я протягиваю руку, чтобы поддержать, но она отталкивает её. — Я думала... — девушка делает глубокий вдох, — я думала, что может быть, она говорит от твоего имени. — Нет, — отвечаю я, пытаясь смягчить тон. Потому что она такая же жертва маминого вмешательства. — Извини. — Это из-за той девушки-фотографа? — Чесс, — напоминаю я ей. — Чесс. Из-за неё? — Нет. — Это чистая правда. Чесс не имеет никакого отношения к тому, почему я не хочу, провести праздники с Бритт. — Я просто не... — твою мать, что я могу сказать, чтобы не выглядеть полным придурком? — Понимаю, — говорит Бритт, спасая нас обоих. Она делает глубокий вдох и выпрямляется. — Я справлюсь. Прошу прощения, если доставила неудобство. Неудобство? Боже, между нами столько неловкости, что я кажется задыхаюсь. Потираю затылок. — Нет. Прости, если был резок. Я не силён в таких вещах. Ее улыбка кривая и понимающая. — Ну, а кто силён? — Девушка направляется к выходу, и я торопливо открываю ей дверь. Бритт замолкает и смотрит на меня снизу вверх. — Береги себя, Финн. Я уже едва выношу её присутствие. Знаю, это некрасиво с моей стороны. Но чувства редко прислушиваются к голосу разума. — Прощай, Бритт. Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней. Больше чем воздух хочу, чтобы Чесс сейчас вернулась. Но у неё наверняка будут вопросы. А я не знаю, найду ли силы ответить. ЧЕСС ОДНА ИЗ ПРИЧИН, по которой мне нравится Французский квартал — это то, что здесь всегда можно найти бар, независимо от времени суток. И не какую-нибудь сырую, мрачную пивнушку, хотя и таких тут тоже полно, а местечко с высокими жестяными перекрытиями, окнами во всю стену и милым барменом, вроде моего нового друга Нейта, который любезно придвигает мне идеальный «Сазерак». Делая глоток прохладного напитка, я прислушиваюсь к Элле Фитцджеральд, поющей о том, как она была околдована, обеспокоена и сбита с толку. Почти достаточно, чтобы успокоить измученную душу. — Это был чертовски тяжелый вздох, — замечает Нейт, протирая безупречно чистую барную стойку из красного дерева. Нейт нравится мне все меньше. — Не заметила, чтобы вздохнула, — говорю я, делая еще глоток напитка. Он неплохой парень, хоть и любопытный. — Мои волосы почти сдуло с лица назад, — шутит он. Я смотрю на бритую голову Нейта, и он смеется. — Мне нужно найти жильё ненадолго. — Печаль переполняет грудь. Я не хочу ничего искать. И это только доказывает, что мне действительно нужно найти место, где пожить. — Ты недавно переехала сюда? — спрашивает Нейт. — Нет. Мой дом сгорел дотла. — Блин, это отстой. Я думаю о том, как Финн прибежал в отделение скорой помощи, разыскивая меня, а потом привез к себе домой и заставил поверить, что его дом — мой дом, настолько, насколько мне потребуется. А потом вспоминаю, что Финн сейчас в квартире с Бритт, и то, как он смотрел на неё. У них есть своя история, и она явно не простая. Коктейль приятно обжигает горло, опускаясь вниз и оставляя липкий, сладкий пожар на языке. — Да. Нейт придвигается ближе, останавливаясь напротив. — Могу тут поспрашивать для тебя. Если хочешь, оставь свой номер. Я внимательно его разглядываю: бритая голова, туннели в ушах, классные подтяжки. В глазах парня появляется интерес. — Ты хочешь мой номер телефона? Интерес превращается в жар.