— Эй, Тайлер Кейб, — окликнул его Седобровый. — Притормози, мне нужно с тобой поговорить. Но Кейб даже не замедлил шаг. — Если ты хочешь рассказать, что уже присмотрел для моей могилы миленький кусок земли, то мне не интересно. Седобровый догнал его и положил руку ему на плечо, чтобы остановить. — Нет, ничего подобного. Просто остановись, — он тяжело дышал. — Дело не в том, что я стар; просто не хочу выпендриваться и обгонять тебя. — Ты и не сможешь. Сил не хватит. Седобровый улыбнулся. — Тебе не понравилась моя безобидная шутка? — Не очень. — Всё дело в моём индейском чувстве юмора, оно многим кажется довольно странным. Белые люди, по-моему, никогда не понимают его. — Он последовал за Кейбом к скамейке у телеграфа. — Оно есть у всех нас, у всех индейцев. Возьмем, к примеру, Кастера из «Большого рога». Если бы он просто дождался кульминации, все обернулось бы по-другому. — Ты сумасшедший, вот что. Седобровый протянул ему бутылку. — Держи, успокоит твои нервы. — Мои нервы в порядке. К тому же, сейчас раннее утро. — Вы белые… Я никогда вас не пойму, мальчик мой. Вы привозите в эту страну виски, подсаживаете на него мой народ, а потом делаете вид, что вам это противно. Кейб усмехнулся. — У нас тоже есть чувство юмора. Седобровый сделал ещё один глоток. — Раз уж ты знаешь, что Клей в городе, я не стану тебя об этом предупреждать. Но я слышал, что шахтёры наняли тебя, чтобы разобраться со всеми этими убийствами. Это правда? — Слухи быстро распространяются, не так ли? — поморщился Кейб. — Да, это правда. — Хорошо. Потому что тебе понадобится моя помощь. Я многое знаю об этих убийствах. Если ты хочешь остановить их, то тебе придется остановить Джеймса Ли Кобба. — А это ещё кто такой, во имя всего святого? — А ты не знаешь? — вскинул брови Седобровый. — Ну, садись, потому что история эта долгая. И прежде чем ты спросишь — да, это имеет отношение к гробам, могилам и всему прочему. Просто немного не такое, как ты думаешь… — 16- День становился все холоднее, когда Кейб и Седобровый выехали в Избавление. Они двинулись по грунтовой дороге вверх от Уиспер-лейк, мимо шахты «Саутвью» и свернули на дорогу, где она раздваивалась у полуразрушенного дуба. Кейб внимательно осмотрел дерево. Оно было высоким, потрескавшимся и черным, похожим на огромного паука-птицееда, вылезающего из канавы вдоль дороги. Кейб не понимал, в чём дело, но это дерево сильно его беспокоило. Он не был склонен верить в предзнаменования и приметы… но каким-то образом это дерево было предупреждающим его знаком. Мужчина поймал себя на том, что изучает пейзаж, расстилающийся перед ним — обнаженная алая скала, вырывающаяся из тяжелого папоротника и кустарника, заросли солончака и конского кустарника, сменяющиеся травянистым лугом и густыми зарослями осины. Ручьи обрамляли поникшие кизиловые деревья и безлистные ивы. Он вбирал в себя все это, мысленно отмечая бесплодные скалы и густые леса, как будто никогда больше их не увидит. Но когда ехал на своем гладком мускулистом чалом по узкой извилистой дороге, устланной осенними листьями и сосновыми иголками, то понимал, что всё дело в рассказанных ему сплетнях. Суеверной чуши, которой не было места в работе Кейба. Вся эта история с Джеймсом Ли Коббом. Его жизнь и кулинарные привычки. Потом эта история о том, что его отправили в Уиспер-лейк в гробу… только вот он, возможно, и не был мертв. Если, конечно, не сомневаться в том факте, что младший Каллистер был убит (потому что никто на самом деле не верил в теорию самоубийства), а тело исчезло. Но дело было не только в этом. Потому что Гуд — старый бродяга, который, по словам Седобрового, и привёз в Уиспер-лейк гроб, был твердо убежден, что то, что находилось в том ящике, человеком не было. Добавьте это к тому факту, что вскоре после этого дела в Избавлении пошли плохо, жители продали душу дьяволу (как утверждали местные), и даже самые здравомыслящие люди начали задаваться вопросами. Едущий рядом на своём мерине Седобровый поинтересовался: — Я когда-нибудь рассказывал тебе, Тайлер Кейб, про двух дураков, отправившихся в город дьявола? — Не-а. И что случилось? — Их убили. Так, по крайней мере, я слышал. Кейб облизнул губы, почувствовав неприятный холодок в душе. — Ты боишься, Чарльз? Боишься того, что мы можем найти? — Черт возьми, нет, — сказал Седобровый. — Я индеец, мы не знаем страха. — Он с минуту ехал молча, направляя коня. — И все же… я подумал, что, возможно, есть что-то, что я должен сделать прямо сейчас; может быть, я должен где-то быть. Я сказал вдове Лукас, что зайду и починю её сарай. Он протекает. Может быть, именно это мне и стоило сейчас сделать. — Когда ты должен был его починить? — Ещё два года назад, — признался Седобровый. — Но вот в такие моменты, как сейчас, я задумываюсь, не стоит ли мне туда наведаться? Как думаешь? — Нет. Если только тебе не нужна моя помощь. — Собирался справиться сам. Они поднялись выше, где воздух был свежим и холодным — таким холодным, что казалось, он вот-вот затрещит. Несколько снежинок танцевали в воздухе. По листве и суглинку слышался стук лошадиных копыт, позвякивание снаряжения и скрип седел. И больше ничего. Осиновые леса уступили место можжевельнику и сосняку; дорога поднималась и извивалась. Выше были склоны, покрытые дугласовыми пихтами и елями; древние щетинистые сосны усеивали изрезанные вершины чуть ниже линии снега. Кейб проехал через множество гор. Он провел бессчетное количество дней и ночей, рыская по их пустошам… но никогда еще их абсолютная тишина не поражала его так, как здесь. Ветви деревьев соприкасались, ветер свистел в высоких вершинах, но в остальном все было тихо. Странно молчаливый лес. Мертвая тишина. Какая-то тяжелая, задумчивая тишина, знакомая по могильникам и склепам. И Кейбу она совершенно не нравилась. — Должно быть, вон за тем поворотом, — сказал Седобровый придушенно, словно что-то застряло у него в горле. Кейб почувствовал, что весь напрягся. Здесь не было никакой реальной, осязаемой угрозы. Никаких поджидающих их людей с оружием. Тем не менее, его мышцы были напряжены, а сердце билось быстро и громко. Что-то поползло у него по спине, и ему безумно хотелось схватить в каждую руку по пистолету. Дорога втиснулась между высокими берегами, где ветер раскачивал стволы мертвых сосен, и тогда они увидели Избавление. Но, как понял Кейб, сейчас это место не столько видели, сколько чувствовали. И он тоже не стал исключением. Если раньше что-то ползло вверх по его позвоночнику, то теперь оно неслось с немыслимой скоростью. Воздух был гораздо холоднее, словно порыв ветра из ледника. Что-то внутри Кейба дрогнуло и завязалось в тугой узел. Его яйца затвердели, а грудь словно сдавили железными обручами. — Ад и погибель, — пробормотал Седобровый. Перед ними в небольшой лощине раскинулась деревня; с одной стороны ее окружал лес, а с другой — холмы и поля. Высокие камни, покосившиеся и серые, похожие на монументы, поднимались на этих плоскогорьях. Все деревья были голы и мертвы. Ничто не двигалось, ничто не шевелилось. Только ветер выл и свистел, и по его тембру Кейб был уверен, что в Избавлении нет ничего живого. Городок немедленно вызвал у него неприятное ощущение клаустрофобии. Здания и дома были слишком тесно прижаты друг к другу, возвышаясь над улицами и нависая друг над другом. Везде, где был открытый двор или стоянка, жались друг к другу ряды лачуг и бревенчатых строений с покатыми крышами. Дороги были невероятно узкими и тесными. Нигде не было видно ни единой вертикальной линии — всё представляло собой безумное нагромождение покосившихся стен, покатых крыш, наклонных дверных проемов и теснящихся лачуг. Даже улицы и переулки были зигзагообразными и беспорядочными. Большинство городов были построены таким образом, чтобы собрать в себе солнечный свет и пространство, но Избавление было построено, чтобы подчеркнуть тень и подавление. Если уж на то пошло, то это было больше похоже на какие-то гниющие трущобы на востоке. На въезде в деревню висела деревянная табличка. ИЗБАВЛЕНИЕ — гласили выцветшие печатные буквы. Кто-то вырезал два простых креста по обе стороны от названия. Они выделялись, как знаки колдовства на письменах. Кейб почувствовал, как у него сдавило горло, он с трудом втянул воздух в легкие. Пока они ехали вниз, в зловещее сердце деревни, казалось, что все это место разлагается, гниет, как туша какого-то проклятого животного. В стенах зияли огромные дыры, а крыши проваливались внутрь. Окна разбиты, ставни хлопали на ветру. Все вокруг было выветрено до однородного серого цвета, как кладбищенский мрамор. Огромные, жуткие тени выползали из искореженных дверных проемов и обрушившихся лестничных колодцев, ложась на грязные улицы черными лужами. Кейб и Седобровый привязали своих лошадей к коновязи и замерли, чувствуя, как аура Избавления наполняет их, словно сочащийся яд. Сорняки росли прямо на улицах и прорастали из дощатых тротуаров, которые были искривлены и покрыты инеем, а некоторые — совсем сгнили. Кейб осторожно вытянул из седельной сумки винтовку, резко втянул морозный воздух и произнёс: — Ну что, Чарльз? Как ты смотришь на то, чтобы осмотреться здесь? Седобровый стоял рядом с лошадью; его длинные седые волосы развевались на ветру. В руках у него была винтовка. — Если ты считаешь это правильным, белый человек… Кейб вовсе так не считал. Одного ощущения этого места было достаточно, чтобы заставить человека вскочить на лошадь и скакать до тех пор, пока поселение не останется позади. Воздух был гнетущим, почти физически тяжелым, как будто это был не воздух, а что-то скользкое и влажное. Всепоглощающее, почти туманное ощущение пагубности заставляло Кейба чувствовать себя жалко. Он боялся идти дальше, боялся прикасаться к чему-либо. Как будто зараза найдет его, сделает частью того, что вырвало кишки — и душу — из этого места.