Это, конечно, вызывало подозрения… Но жители Проктона открыто признавали, что она «может быть полезной». И она была полезна. Несмотря на пуританский богобоязненный образ жизни в Проктоне, на дворе стояли тяжёлые и неопределённые времена. А вдова Хаген хорошо разбиралась в травах и лечении болезней. Она вылечивала и поднимала на ноги даже смертельно больных. И хотя деревенские проповедники осуждали её со своих кафедр на протяжении многих лет, многие из них сами были её клиентами, когда страдали от недугов — от артрита до запора, от болезней сердца до кожных заболеваний. Она считалась «видящей» и могла рассказать о вашем прошлом или предсказать будущее, исследуя внутренности животных, кости или расплавленный воск. Она была способна практически на всё… за определённую плату. Она редко принимала деньги, чаще — скот, зерно, овощи и подобные вещи. И горожане никогда не задерживались с оплатой, ведь ходили слухи, что вдова Хаген может с лёгкостью навлечь проклятие на вас и весь ваш род. И не раз это делала… В общем, её и уважали, и боялись, но никто не считал её злобной ведьмой. Ее можно было найти копающей корни и клубни в полях, перебирающей кладбищенскую землю и бормочущей молитвы при полной луне. У неё была хижина на краю болота, куда можно было попасть по единственной извилистой тропе, прорезавшей жуткий лес, где, по слухам, гнулись деревья и шелестела высокая трава даже в полнейшее затишье. Хижина была тусклой, задымленной, освещённой лишь очагом и лампой с китовым жиром. Пол был устлан шкурами, усеян костями и перьями, а стены были увешаны корзинками с сушёными насекомыми. Полки были заставлены пыльными кувшинами и ретортами, флягами и перегонными кубами. Там же стояли закупоренные сосуды с ужасными жидкостями и бутылочки с неизвестными порошками. И банки, в которых были заспиртованы мёртвые существа, неродившиеся младенцы и вещи, которых вообще не должно существовать в мире божьем. В тиши леса вдова Хаген изучала древние богохульные книги, развлекалась с черепами убийц и самоубийц, Рукой славы[1] и экзотическими лекарственными растениями. Люди приходили к ней за лекарствами и предсказаниями, за благословением для детей и за молитвами об урожае. Она никогда не была частью общества жителей Проктона, но, несомненно, обладала существенной властью. А затем всё изменилось. Новые священнослужители сменили старых. Они не были терпимы к языческим верованиям, несмотря на обещания. Эти молодые выскочки не только нападали на Хаген с кафедр церквей, но и собирали городские собрания, на которых решительно запрещали всякое общение со старой ведьмой. Недвусмысленно намекая, что иметь дело с вдовой Хаген — значит, спутаться с самим Сатаной. Священники подпитывали пуританские взгляды жителей Проктона и их мировоззрения, обращая их раз и навсегда против той, кого считали врагом христианства — вдовы Хаген и её непривычных методов. Из года в год всё меньше жителей приходили к вдове за её мудростью и опытом. Больше никаких чар и талисманов, любовных снадобий и лекарств. Ее лачуги сторонились, как огня, а сама она подверглась остракизму до такой степени, что не могла даже купить товары в деревне. За месяц до исчезновения первого ребенка группа мужчин пыталась сжечь её хижину. Когда это не удалось — дерево отказалось загораться — её публично побили камнями на рыночной площади. Подняв руки к небу, окровавленная и сломленная вдова Хаген произнесла достаточно громко, чтобы все услышали: — Да падёт проклятие на вас… На всех вас! А потом начали пропадать дети. Деревенский скот пал от внезапного мора. Странные бури обрушились на сельскую местность. Посевы засыхали на полях практически за одну ночь. И не менее четырёх деревенских женщин родили мёртвых младенцев. И поэтому, когда в довершение ко всему начали пропадать дети, жители видели только одну виновницу — Элизабет Хаген. Ведьму. * * * Она была арестована шерифом Болтоном и несколькими его помощниками и помещена в проктонскую тюрьму: мрачное место без окон, кишащее насекомыми, с грязной соломой вместо матраса; место, в котором заключённые были вынуждены жить в собственных нечистотах; место, где обвиняемых кормили раз в два дня. Голые стены были испещрены выцарапанными молитвами к Господу. А позже началось так называемое расследование. Шериф Болтон был полностью согласен с судьёй Кори и с учёными членами городского совета, что все обвинения в ведьмовстве — это суеверная чепуха. И тогда в хижине вдовы Хаген провели обыск. Ещё от порога люди почувствовали мерзкий, тошнотворный запах испорченного мяса. И ни один мужчина из тех, кто вошёл туда тем туманным, холодным октябрьским днём, никогда не забудет увиденного в хижине. Вдоль стен стояли грязные холщовые мешки с костями — детскими костями; все они до сих пор были покрыты кровью, а кое-где оставались куски мышц и сухожилий. Вскоре обнаружили и черепа, похороненные в земляном полу. И обезглавленные тела младенцев. На всех них были видны следы ритуальных ран и порезов. А у очага в грязном чёрном котле колыхалось какое-то густое и отвратительное варево из человеческих останков. Но в погребе внизу было найдено самое ужасное и неописуемое — нечто, плавающее в бочке с человеческой кровью и внутренностями. Шериф Болтон позже описал его как «нечто вроде зародыша… шипящую, хныкающую плоть… одутловатое человеческое подобие с бóльшим количеством конечностей, чем оно имело право обладать». Его застрелили и привезли в город завернутым в брезент. Деревенский врач, доктор Левин, обладавший научными знаниями, микроскопом и некоторым другим оборудованием, препарировал существо и изучил под многократным увеличением. Предположения Болтона оказались верными, поскольку исследование доктора Левина подтвердило, что это существо лишь внешне напоминало человеческий зародыш. В остальном же его анатомия была примитивной и рудиментарной, полностью противоположной анатомии нормального человеческого ребенка: создание оказалось бескостным, с «эластичной, губчатой субстанцией внутри». От трупа исходил отвратительный рыбный запах. Создание было сожжено, а пепел захоронен на неосвящённой земле. Поговаривали, что вдова Хаген громко кричала в своей камере, когда это богомерзкое существо предали огню. Найденных улик было более чем достаточно, чтобы судья Кори начала судебный процесс, как и во многих других делах по обвинению ведьм. Сначала Элизабет Хаген была обследована доктором Левиным. Несмотря на то, что он обладал научным мышлением, ему не потребовалось много времени, чтобы дать суду именно то, чего он хотел — физических доказательств того, что вдова Хаген действительно была ведьмой. На пять сантиметров ниже её левой подмышки был обнаружен дополнительный сосок, так называемый «ведьмин сосок», свидетельство договора с дьяволом. Через этот сосок ведьма предположительно кормила своих прислужников — бесов и духов. Никто не был потрясен больше, чем Левин. Он заявил в суде, что дополнительные соски пусть и редко, но встречаются в медицинской практике, однако его заявление никто не принял в расчёт. Казалось, и сам доктор Левин не очень в это верит. И ничто из сказанного врачом не могло смягчить того, что последовало дальше: Элизабет Хаген пытали, чтобы добиться признания. Точнее, как это красиво тогда называли, «подвергли допросу». За последующую неделю она подверглась страппадо[1], пытке вилкой еретика[1] и стулом ведьмы[1]. Её жгли раскалёнными углями, резали, били, подвешивали за ноги и за большие пальцы. Нужное признание появилось спустя несколько дней — слишком быстро по мнению палачей. Но они своего добились. Утром в день суда Элизабет Хаген вытащили из камеры со связанными запястьями и привязали к фургону. Волы тащили её по улицам, тюремщик хлестал женщину кнутом всю дорогу к зданию суда. Местные выстроились в очередь, чтобы забросать её гнилыми фруктами и камнями. Затем вдову Хаген на животе потащили вверх по ступеням к судье Кори и её помощникам — судье Боуэну и судье Хею. Она была окровавлена и избита, мешковатое платье висело клочками, спина была изодрана кнутом, лицо рассечено до крови, на голове после пыток не хватало целых прядей волос. В дополнение ко всему, на голове у Элизабет Хаген была закреплена «маска позора[1]». В зале суда тюремщик снял её, грубо сорвав с лица. Она просила воды, но ей отказали. Она просила еды, но её просьбу игнорировали. Она просила пощады, но собравшаяся толпа лишь смеялась. А затем начался допрос.