– Что еще мне надо знать о Белтейне? – осторожно спросил Коул, пока мы брели в центр поселения на звук горна и барабанов. На пустыню уже опустились сумерки, и все домики, что мы проходили, смотрели нам вслед темными безжизненными окнами: ни свечи, ни искорки. Темным-темно! Чем дальше нас уводили блуждающие огни, тем плотнее становился воздух. – Никаких жертвоприношений, не беспокойся. Максимум сожжение соломенной куклы, – сказала я Коулу то, что он надеялся услышать, такой домашний в этих хлопковых одеяниях, похожих на те, в которых мы праздновали Самайн Вуду. В них он вполне мог сойти за местного, если бы тигриные глаза не смотрели так настороженно, высматривая угрозу в каждом проходящем мимо ведьмаке. Вскоре показались незажженные факелы, выстилающие дорогу к холму, и блуждающие огни привели нас к толпе, что потоком стекалась сюда. Играли лютни, флейты и диджериду, дети поедали карамельные яблоки, а взрослые набирали черпаками медовуху из бочек. – Что они делают? – поинтересовался Коул, наблюдая, как молодежь наворачивает круги вокруг Майского шеста, держась за атласные ленты, ниспадающие с верхушки. Юноши всячески пытались набросить их на девушек и повалить наземь, громко подтрунивая друг над другом. – О… Это такая разновидность флирта. – Я ухмыльнулась, вспоминая, как один из учеников мамы однажды пытался проделать со мной тот же трюк, пока я не бросила его ленточку в костер. – Юноши стараются опутать приглянувшуюся девушку лентой – если удалось, она должна убегать. Сумел догнать – значит, на эту волшебную ночь девушка твоя. Коул задумчиво кивнул и, не отводя взгляда с хоровода пестрых лент, прижал меня к себе, не давая затеряться в толпе. Там, на возвышенности, в окружении накрытых столов, ломящихся от ягодных пирогов, уже готовился костер. Луна давала охотникам указания, как сложить поленья из терна и бузины, чтобы костер горел как можно дольше. Ее платье, сотканное из живых цветов и золотой парчи, развевалось на ветру, легкое, как свадебная вуаль… И такое же прозрачное. Косы жемчужных волос были скреплены короной-атурой из терна и роз. Страшно подумать, как от такой тяжести у нее не сломалась шея! Сделав вид, что она не заметила нас, Луна прошествовала в обход столов, проверяя, все ли готово. В тот же миг, как она махнула рукой, веселье вокруг затихло: ковен отбросил игры и потянулся к кряхтящей старушке с выбеленным лицом, вышедшей к костру под руку с Ворожеей. – Должно быть, это третья Верховная – Шайя, – прошептала я Коулу, мысленно возвращаясь к ритуалу Тюльпаны и Триединой богине. – Дева, Мать, Старица… – Тш-ш! – зашипела на меня Гён, возникнув рядом из тени со связкой яблок в руках и лентой, опутывающей ее ноги после забавы у Майского шеста. Я послушно смолкла, внимая. Голоса Ворожеи и Луны, вставших по бокам от Шайи спиной к костру, раздались нараспев: – Солнце зашло! Погибла богиня-всадница Рианнон, а юный огненный бог убил старого бога зимы. Сегодня и траур, и праздник: он сочетается браком с его лунной женой Серидвеной. Пусть в эту ночь они наплодят столько детей, сколько на небе звезд, и одарят нас своей любовью, чтобы мы дарили ее всем ныне живущим. Пусть Кейлик Бхаэр бросит свой посох, а холод и ночь уйдут, чтобы наша почва понесла, как молодая дева. Да будет так! – Да будет так! – вторил ковен, а затем Луна, Ворожея и Шайя чиркнули длинными изогнутыми спичками, припрятанными в рукавах, и искры жадно набросились на сухой хворост. Красное пламя столбом взметнулось ввысь, и костер вспыхнул, такой огромный, что его было не обойти. Ковен разразился смехом, криком и музыкой, вернувшись к празднеству. Старая Шайя улыбнулась почти беззубым ртом, наклонилась и дала подбежавшей маленькой девочке леденец, а затем Луна мягко взяла ее под руку и увела к деревянной беседке, слишком немощную, чтобы присоединиться к танцам. – Наслаждайтесь едой и гуляньями, – посоветовала нам с Коулом Ворожея, вложив в руки по спелому красному яблоку. Ее платье было похоже на наряд Луны, но более скромное и изящное, с речным жемчугом и папоротником вместо наплечников. – Майский день – день влюбленных. Белтейн принадлежит вам по праву. Коул ущипнул меня за бедро, когда Ворожея отошла, и невинно улыбнулся. Я шутливо хлопнула его по руке, но в душе потеплело: ему нравились все эти ведьмовские праздники, и, хотя он не мог расслабиться в окружении незнакомых ведьм, я видела, как влекут его здешние забавы. – И чем ты хочешь заняться в первую очередь? – спросил Коул, вгрызаясь в свое яблоко и задумчиво озираясь. – Хм… Как насчет того, чтобы поесть? Коул ухмыльнулся, ведь хотел предложить то же самое. – Берегись, охотник! Сегодня граница между мирами стерлась. Гён, как всегда, выскочила, как черт из табакерки, и отбила ему весь аппетит. Коула бросило в жар лишь от одного ее появления, а когда она повела острым ногтем по его щеке, привстав на носочки… – Тебе доводилось встречать фейри? Летняя королева Титания любит наведываться на всякие праздники и соблазнять смертных юношей, – проурчала она, и ее зеленые глаза скосились на меня. – А иногда и девушек. Но не бойтесь: Ворожея просила меня присмотреть за вами, так что сегодня вам ничего не грозит! – Большое спасибо, – буркнул Коул, и Гён втолкнула ему в руки плетеную корзину с весенними цветами, едва он успел проглотить свое яблоко. Боярышник, ландыши, жасмин, тысячелистник, лилии и лоскуты бархатистого мха. – Если хочешь провести Белтейн с толком, ты должен сплести из них венок, чтобы… Гён сошла на шепот, потянувшись к уху Коула и прикрыв рот ладошкой, чтобы обрывки их откровений не долетели до меня. Настороженный еще секунду назад, Коул вдруг просиял и часто-часто закивал головой, обняв корзинку. Догадываясь, в какую из традиций Гён посвящает его, но дав ему шанс меня удивить, я направилась к столу с дарами, чтобы приступить к ужину. Не помня себя от голода, я умяла три куска вишневого пирога и несколько утиных ножек, так и не дождавшись Коула. Даже успела порядком захмелеть от меда, кубок с которым мне любезно предложил один из ряженых. В кругу из факелов проходила торжественная коронация Короля и Королевы Мая – выбирали самого сильного охотника деревни и самую красивую девушку, крася их лица черникой и связывая венчальными браслетами, как воплощения богов. Немного побродив меж шатров, где всем желающим разрисовывали лица хной и гадали на птичьих косточках, я была беспощадно затянута в вихрь хоровода, тянущегося вокруг горящего соломенного чучела. Все омрачало лишь чувство вины, скребущее на душе: где-то там, далеко, эту ночь будет праздновать мой ковен, раздробленный и одинокий без своей Верховной ведьмы. Стараясь убедить себя, что эта разрозненность временна и следующий Белтейн я непременно встречу дома, я позволила празднику вести меня туда, куда ему заблагорассудится. – Да будут сыты наши семьи и плодовиты женщины! – прокричал кто-то в толпе, и ему эхом вторил еще десяток пьяных голосов. Коул все это время сидел на подстилке из сена, подпирая собой телегу с зерном и бочками сидра. Сосредоточенно сплетая вместе стебли, он даже не заметил моего отсутствия, пока я не схватила его за руку, чтобы вытянуть потанцевать со мной. – Идем, сыграем хотя бы в жмурки! Будешь целовать невест наугад, пока меня не найдешь. – Дай мне еще пять минут! Коул вырвался и принялся судорожно доделывать венок, внося финальные штрихи: несколько маргариток в центр, еще пара зеленых узелков, немного листочков мяты… Я вздохнула и, подобрав платье, села рядом, принявшись наблюдать за ним, точнее – любоваться. Его глаза блестели в свете огня, как у ребенка, завороженного новой игрушкой. Пальцы быстро-быстро порхали над безупречными цветками, собирая их воедино, так умело, будто Коул плел венки каждый день. Кажется, он даже высунул язык от стараний, иногда пригубляя мед из кубка, чтобы просушить горло. Я успела слопать майскую лепешку из кукурузы, когда на голову мне опустилось что-то тяжелое и колючее. Зеленые ветки погладили лоб, а нос припорошило пыльцой. Венок Коул сделал добротный: тугой, красивый и прямо под размер моей головы. В сочетании с розовыми щеками Коула, довольно оглядывающего результат своего кропотливого труда, венок мог означать лишь одно… – Майская свадьба, – сказала я. – Ты только что взял меня в жены на год. – А почему только на год? Я собиралась в красках рассказать Коулу, что такова традиция майской свадьбы Белтейна – проверка союза потенциальных новобрачных на прочность, – но осеклась, поняв, что на самом деле он спросил совсем не об этом. – Дольше ты не продержишься. – Это мы еще посмотрим. Он наклонился, чтобы поправить маргаритки, выбившиеся из зеленого колоска и сползшие мне на лоб. Его дыхание опалило висок, и я повела головой, чтобы встретить его губы. Сухие, со вкусом трав и меда, они были такими теплыми, что согрели бы меня даже в студеную зиму. – Ох, вам точно пора собирать май, – хихикнула Гён, подоспев как всегда вовремя. Она плюхнулась на подстилку из сена и принялась плести венок из оставшихся цветков, плотоядно улыбалась белобрысому юноше на другом краю поляны, который тут же поспешил ретироваться. – Собирать май? – переспросил Коул, и я наклонила голову, судорожно вспоминая, что это за традиция. Гён вздохнула и зубами переломила пополам стебель, связывая цветы. – Все парочки уходят в лес после костра, – сказала она, кивнув на нескольких хохочущих девиц, сбегающих от мужчин в заросли с корзинками наперевес. – Всю ночь собирают цветы и хворост, чтобы возложить его на домашний алтарь, а еще занимаются любовью под открытым небом. Чем больше, тем плодороднее будет урожай. У нас в деревне все девушки поголовно лишаются в Белтейн невинности. – Хм, теперь понятно, почему этой традиции в Шамплейн не было, – пробормотала я себе под нос. – Звучит увлекательно, но день сегодня и так был насыщенный… – Мы участвуем! Коул подскочил с места и, преисполненный воодушевлением, поднял меня следом. Схватив с овощных мешков чью-то пустую корзинку, он ринулся в лес, и все, что мне оставалось, – это поспевать за его размашистым шагом под задорный смех Гён, от которого у меня загорелись уши. – Это мой первый Белтейн в жизни! Хочу как следует повеселиться. Танцы и жмурки точно не мое, сама знаешь, – объяснил Коул на ходу, и в глазах его плескались озорные бесенята, пробудившие древний охотничий инстинкт, ставший животной страстью. Хоть меня все еще манил хоровод с карамельными яблоками, я не осмелилась возражать: в конце концов, чем бы дитя ни тешилось… В лесу было так темно, что, завяжи глаза повязкой – ничего бы не изменилось. Пахло прелой листвой, сахарными грушами и лишайником, покрывшим стволы пихт. Лес здесь был необычайно густым для пустыни, явно подпитываемый ковенской магией вместо удобрений: трава росла так высоко, что щекотала колени. В ней трещали кузнечики, а неподалеку ломались ветки под массивными лапами крадущейся пумы. С наступлением ночи животный мир Мохаве оживал, выпуская на волю и жертв, и хищников, но нам было совершенно не страшно. – Кажется, они хотят, чтобы мы шли за ними, – весело подметил Коул, когда впереди нас загорелась дорожка из болотных огоньков. Мы послушно последовали за духами, держась за руки и хихикая, словно подростки, ищущие укромное местечко. Это было странно и волнительно – наблюдать, как Майский день переменил Коула. Он не переставал улыбаться ни на секунду: заботливо поправлял мой венок, чтобы тот не свалился, и шествовал на шаг впереди, прокладывая для нас безопасный путь между поваленными деревьями и глиняными ямами. Сбоку зашуршали кусты: кто-то из юношей повалил свою спутницу в траву, и соседняя дорожка из болотных огоньков угасла, выполнив свое предназначение. Мы, стыдливо отвернувшись, последовали дальше, пока впереди не показался голый утес, сокрытый соснами от посторонних глаз. Правда, уже спустя мгновение нам стало все равно, даже если бы кто-то нас и увидел. – Мы как-то маловато цветов нарвали, – протянул Коул, перебирая пучки трав в корзине, пока я остывала на его рубашке, впитывая обнаженной кожей дуновение ветра. Его поцелуи приятно остужали те, что оставил на мне Коул несколькими минутами ранее. – Ничего, сгодится. Они и так должны быть благодарны, что мы «освятили» их почву целых два раза… – Вообще-то три. Или у тебя два?.. – сощурился Коул, и я засмеялась, притягивая его к себе. Мышцы ныли, но это не помешало мне перевернуться и, взобравшись сверху, снова вознести почести Белтейну. Спину и ноги облепил песок, в волосах затерялись травинки, а в поднебесье пировали древние боги, но я чувствовала себя абсолютно счастливой. Во мраке были видны лишь очертания Коула: точеный профиль, искусанные припухшие губы, широкие плечи, бледные шрамы, горящая метка на запястье, жесткие кудри и блестящие глаза, сливающиеся с темнотой. В них отражалось сияние звезд и его внутренний огонь, что был ярче и неистовее самого высокого ковенского костра. Коул подмял меня под себя и, опустившись, поцеловал там, откуда электрические заряды проходили через все тело. Нам даже не нужно было видеть, чтобы знать, как доставить друг другу удовольствие. Сплетение души ведьмы с душой ее атташе, приумножающее каждую ласку стократ. – Раньше я думал, что мой любимый ведьмовской праздник Остара, но теперь это Белтейн… Да, однозначно Белтейн, – задыхаясь, выдавил Коул, повалившись рядом, когда силы у обоих кончились. Мы лежали в обнимку на грани сна и яви до тех пор, пока ежевичное небо не раскрасили первые полосы рассвета. Найти дорогу в деревню не составило труда: было достаточно идти на зов песен и отблески кострища. И то и другое ничуть не утихло к утру. Когда мы с Коулом вышли из чащи, не размыкая рук, сонные и довольные, нас уже ждали. – Вот и завершилась Майская ночь, – объявила Ворожея, указывая на восходящее солнце. Она стояла в окружении двух других Верховных: на лице самой молодой из них застыло знакомое презрение, а на лице старой – почти материнская нежность. – Вы приняли решение? Празднество за их спинами было еще в разгаре, но для меня оно исчезло в тот же миг, как встретились наши с Ворожеей глаза. Коул поставил корзинку, выпутал из волос травинки и снова стал тем, кем пришел сюда. Я, сняв благоухающий венок, тоже. – Прекрасно, – выдохнула Ворожея не без облегчения. – Тогда приступим. XI