Я пожал плечами. — Поговорю с папашами по-мужски. Если они не прислушаются к голосу разума. Петров улыбнулся, похлопал меня по плечу. — Ты изменился, Крыло, — сказал он. — Возмужал. Мне говорили: ты отлупил Васю Громова. Молодец! Руся взглянул на часы. — Поговорю с Надюхой, — пообещал Петров. — Она всё разузнает, не переживай. Я записал на клочке бумаги номер своего домашнего телефона. Руслан спрятал его в карман. Пообещал, что как только Надюха «что-либо» выяснит, он сразу же мне позвонит. — Глаз-то твоёй соседке какой подбили? — спросил Петров. — Правый. Я указал пальцем на свою правую скулу. Петров пожал мне на прощанье руку. — Всё, побежал учиться, — сказал он. — Бывай, Крыло… то есть… Котёнок! Руслан постучал по карману, куда убрал бумагу с моим номером телефона и снова пообещал: — Я позвоню! * * * Руслан позвонил: уже сегодня, в пятницу, вечером. Он уточнил, сколько у Лены Кукушкиной в субботу будет уроков. Попросил передать моей «соседке-семиклашке», чтобы она завтра после учёбы не спешила домой — ждала его около «расписания». — Ты, Крыло, тоже меня дождись, — сказал Руся. — Руслан, ты что-то выяснил? — спросил я. — Завтра всё расскажу, — пообещал Петров. — Привет тебе, Котёнок, от Надюхи! До завтра. Его голос в телефонной трубке сменился на гудки. Глава 8 В субботу у поклонниц Котёнка будто случилось «обострение». Девчонки с исписали любовными посланиями стены в моём подъезде, школьный забор и саму школу (надпись «Котёнок, я люблю тебя!» вновь появилась под бессменным баннером «Слава КПСС!»). Старшеклассницы хватались за моё плечо, заглядывали мне в глаза, задавали вопросы, засыпали намёками и предложениями «погулять после танцев» (от которых провожавший меня от гардероба до класса Лёня Свечин едва не потерял дар речи). Я не баловал девиц конкретикой в ответах, многие слова школьниц пропускал мимо ушей. Несколько раз услышал брошенные за моей спиной реплики о том, что я «совсем зазнался». Вспомнил, как реагировал на приставучих девчонок Сергей Рокотов — теперь понимал, почему Рокот изображал гордеца и недосягаемую для простых смертных «большую звезду». Атаковали меня сегодня и одноклассницы. Они окружили меня у входа в класс. Расспрашивали о вечерних танцах, об ансамбле Рокотова, о самом Сергее, о его «малолетке», о моих планах на вечер после концерта. Особенно постаралась Лидочка Сергеева. Она не постеснялась, оттолкнула от моей парты своих подруг. Нависла надо мной, уперлась руками в столешницу, смотрела на меня в упор, едва ли ни дышала мне в лицо. Лидочка поинтересовалась, не опоздаю ли я сегодня на концерт, «как в прошлый раз». Предложила «проводить» меня до ДК. Листавшая учебник Волкова громко хмыкнула, махнула подкрашенными ресницами, посмотрела на меня. Я устало вздохнул и пояснил одноклассницам (не только Сергеевой), что перед концертом долго «разминаю» голосовые связки и настраиваюсь на выступление; заявил, что «в это время» ни на что не отвлекаюсь (и ни на кого). Девиц отогнал от меня звонок на урок. Алина Волкова проводила взглядом Лидочку, сдвинула учебник на середину парты. О самочувствии Кукушкиной она меня не расспрашивала: Лена по дороге в школу рассказала, что вчерашний вечер провела в квартире моей соседки по парте. Семиклассница упомянула, что они снова «беседовали о поэзии». Прочла мне наизусть длинное жалостливое стихотворение. «Это из тех, что она сочинила после смерти мамы», — сказала Кукушкина и вздохнула. «О любви она больше не пишет?» — спросил я. Лена повела плечом и ответила: «Пишет». Но больше на эту тему ничего не сказала — снова склонила голову и призналась, что слышала, как я вчера днём играл на гитаре — дома. «Хорошая была мелодия, — заявила она. — Мне понравилась». А ещё Лена похвасталась мне воспалёнными кончиками пальцев. «От гитарных струн», — с гордостью заявила Кукушкина. * * * После химии я не пошёл вслед за одноклассниками в спортивный зал — направился к стендам с расписаниями уроков, около которых скучала Лена. О просьбе Петрова я Кукушкиной не сказал. Лишь попросил, чтобы она дождалась меня после уроков. Увидел, что Кукушкина встала спиной к зеркалу, словно опасалась в него случайно взглянуть. Косичка (что со стороны «подбитого» правого глаза) зацепилась за пионерский галстук — походила на ухо Чебурашки. Вторая коса лежала на груди семиклассницы — такая же поникшая и печальная, как и её владелица. Заметил, что Лена опустила голову, украдкой посматривала на проходивших мимо неё школьников, демонстрировала им лоб и тонкий яркий белый пробор. Девочка переминалась с ноги на ногу, сжимала двумя руками ручку пухлого портфеля — чуть раскачивала его, постукивала им себя по ногам. Я подошёл к семикласснице — задал «стандартные» вопросы («как дела», «как самочувствие»), получил на них «стандартные» ответы («нормально», «уже лучше»). Объяснил Кукушкиной, что мы ждём «моего друга». Лена кивнула головой, снова махнула портфелем. Она не поинтересовалась именем «друга» и не выяснила, почему тоже должна его ждать. Только спросила, не опоздаю ли я на урок. Улыбнулась, когда я махнул рукой и озвучил название следующего занятия («физра»). Я поправил очки, бросил взгляд на выход из школы — не заметил там долговязую фигуру Руслана. Поинтересовался планами Лены на сегодняшний день. Та послушно озвучила мне своё расписание («сделаю уроки, потом проведаю Барсика»). Я посоветовал Кукушкиной «не слишком усердствовать» при обучении игре на гитаре — сказал, чтобы «поберегла пальцы». Лена в ответ лишь неопределённо повела плечом. Петров вошёл в школу под звуки звонка к уроку. Старшеклассники к тому времени разошлись по кабинетам, а шумные пионеры всё ещё суетились около гардероба. Руслан остановился в фойе, повертел головой: взглянул на настенную мозаику, на детей в пионерских галстуках, на приоткрытые двери актового зала. Вздохнул, словно почувствовал тоску по школе. Ухмыльнулся: увидел меня и Кукушкину. Поприветствовал нас взмахом руки, взглянул на часы. Он не двинулся в нашу сторону, застыл в пяти шагах от главного входа. Рядом с пионерами он выглядел настоящим великаном. Но те без стеснения толкали его плечом, когда проходили мимо. Я подошёл к Петрову — Кукушкина осталась около стендов с расписанием уроков. Пожал Руслану руку, поинтересовался у своего бывшего одноклассника, что его «сюда привело» и что ему «удалось узнать». Руся положил мне на плечо руку и попросил «немного» подождать. Он снова посмотрел на циферблат часов. Нахмурился. «Чего подождать?» — собрал уже озвучить я. Но очередной вопрос буквально застрял у меня в горле — я кашлянул. Руслан заметил мою реакцию, обернулся. Теперь мы оба смотрели на замерших около входа в школу девиц. Уставились на явившихся в первую школу трёх старшеклассниц и вдруг притихшие пионеры. «Оба на!» — произнёс один из мальчишек. Я мысленно повторил его слова. Мазнул взглядом по красной куртке, взглянул на лицо её владелицы: моей бывшей одноклассницы, а ныне учащейся ПТУ — той самой, что бросила в мой почтовый ящик письмо на имя Котёнка. Двух других девиц я тоже узнал. Но не по именам: видел их лица в прошлую субботу на танцах, в толпе девчонок около сцены. Сообразил, почему эти девицы выглядели похожими: у всех троих под опухшим правым глазом наливались схожие гематомы. — Это они? — спросил я. — Они самые, — ответил Руся. Он махнул рукой. — Входите, красавицы, чего застеснялись? — сказал Петров. Руслан повысил голос: — И морды свои наглые не прячьте! Приподняли подбородки! Мы на вас полюбуемся. Приподняли, я сказал! Девчонки вздрогнули — приподняли лица, показали нам и пионерам свои украшения под правым глазом (их гематомы пока «не доросли до размеров того кровоподтёка, что красовался на лице Кукушкинай, но стремились к его цвету и размерам). По щекам девчонок скользили слёзы. Моя бывшая одноклассница хлюпала носом, едва сдерживала рыдания. На меня и на Руслана она не смотрела. Девица уставилась поверх голов пионеров: на застывшую около стендов расписания Кукушкину. Мне почудилось, что у Лены задрожал подбородок. Я притиснулся мимо приоткрывших рты детишек в красных шейных платках, подошёл к застывшей с портфелем в руках соседке-семикласснице. Положил руку на её плечо. Кукушкина сдвинулась в мою сторону, прижалась к моей руке. Я шепнул ей на ухо: 'Они?» Лена кивнула. Она стиснула челюсти (я услышал зубной скрежет), исподлобья смотрела на старшеклассниц. — Чего стали, дурёхи⁈ — сказал Петров. — Я вас за руку водить не буду! Что вы обещали? Забыли⁈ Помеченные кровоподтёками под правым глазом девицы синхронно помотали головами и хором выдохнули: «Нет». Они размазывали по щекам слёзы, шмыгали носами, тёрлись друг о друга плечами, топтались на месте. Но лица не прятали — держали линию подбородка параллельно полу. Выходившие из гардероба школьники замечали эту троицу, удивлённо таращили на девиц глаза, останавливались на полпути к выходу: ждали продолжение представления. — Ты, в красном! — сказал Руслан. Он щёлкнул пальцем и указал на девицу в красной куртке, потом на нас с Кукушкиной. — Первая, — произнёс Петров. — Пошла! Моя бывшая одноклассница вздрогнула и сошла с места. Стоявшие с приоткрытыми ртами пионеры расступились, освободили ей прямой коридор — тот вёл ко мне и к Кукушкиной. Девица прошла по нему, безвольно повесив руки и шаркая ногами. Держала спину прямой, лила слёзы. Не опускала голову. Не смотрела в глаза ни мне, ни Лене — рассматривала царапину на лице Кукушкиной. Она замерла в трёх шагах от семиклассницы. Сбивчиво и невнятно попросила у Лены прощения. — Я не слышу! — сказал Руслан. — Мы не слышим! Громче говори! Девица в красной куртке вздрогнула, слёзы по её щекам заскользили чаще. Она взглянула мне в глаза, но тут же отвела взгляд. Откашлялась. И повторила всё то, что мы с Кукушкиной уже слышали, но громко и с надрывом. Моя бывшая одноклассница попросила у Лены прощение за нападение, побои и оскорбления. Пообещала «никогда в жизни» не подходить к Кукушкиной «близко», поклялась не говорить о ней «плохо» и не думать о Лене «всякие гадости». — Что происходит⁈ — раскатом грома прокатился по фойе голос директора школы. Михаил Андреевич шёл к нам со стороны третьего школьного корпуса. Полковник хмурил брови, глазами скользил по головам школьников: оценивал диспозицию. Я закусил губу — сдержал ухмылку. Ни словом, ни взглядом не выдал, что заметил Снежина ещё пару минут назад, когда тот стоял в соединявшем корпуса коридоре и молча следил за устроенным Русей «шоу». Директор прошёл мимо гардероба, остановился за спинами ватаги пионеров. Посмотрел на Руслана. — Петров? — сказал он. — Какими судьбами? Соскучился по школе? Полковник скрестил на груди руки. Руся смотрел ему в лицо, радостно улыбался. — Соскучился, Михаил Андреевич! — ответил Руслан. — Вот, стою, вспоминаю. Он развёл руками. И тут же взглянул на застывшую напротив Кукушкиной старшеклассницу. — Ты, в красном, свободна! — сказал Петров. Он повернулся к другим старшеклассницам. — Ты следующая. Вперёд! Девица вздрогнула, словно Руслан не пальцем на неё указал, а выстрелил её в грудь из пистолета. И на прямых ногах пошла навстречу моей бывшей однокласснице, уже повернувшейся к Лене спиной. Сжимала кулаки — прятала внутри них большие пальцы. — Отставить! — скомандовал Полковник. — Петров! Что происходит⁈ Девица не остановилась, даже не замедлила шаг. Только вздрогнула всем телом, услышав слова директора школы. Она горбила спину, но тянула шею: удерживала подбородок приподнятым — целила ним в меня и в прижавшуюся к моему плечу Лену Кукушкину. — Сейчас узнаете, Михаил Андреевич, — пообещал Руслан. Старшеклассница вскоре замерла на том же месте, где недавно стояла её наряженная в красную куртку подельница. Она взмахнула рукой: ладонью смахнула со щёк слёзы. И громко, чуть заикаясь, оттараторила примерно те же фразы, что и её предшественница. — Услышали, Михаил Андреевич? — спросил Петров. — Или повторить?