— Конечно! — Ты заметил, как сильно изменилось этим летом побережье — не только перед твоим коттеджем, но и на целые мили по северному берегу? Песок сдуло в гребень — от Фишпорта до Перпл-Пойнт. Ладно… Вернёмся к тому моменту, когда космический корабль висел прямо над моей головой. Когда он взмыл вверх, возникла такой силы воздушная струя, какой я не наблюдал и во время урагана! Этот воздушный вихрь продолжался всего одну-две секунды. — Ты хочешь сказать, что космический корабль или несколько кораблей пролетели вдоль берега и свернули песок, словно ковёр? — Именно! Я написал об этом статью в газету, но её не напечатали. Квиллер постарался отделаться банальностью, которая показалась ему уместной и в меру уклончивой. — Мы склонны отрицать то, чего не понимаем и во что не хотим верить, — сказал он. — Это точно, — согласился Буши с торжеством во взгляде, после чего, впрочем, последовало нерешительное молчание. Квиллер ожидал дальнейших откровений. — Не знаю, вправе ли я тебе это рассказывать, — заговорил наконец молодой человек. — Это сугубо конфиденциально, но… думаю, Роджер не будет против, если я тебя посвящу. Квиллер согласился, что не будет. Во время тяжёлого испытания на острове Трёх деревьев все они крепко подружились. — Как ты знаешь, Роджер вхож в департамент шерифа… Так вот, в том, где и как нашли тело туриста, было кое-что необычное. Тело послали к патологоанатому штата, но ответа не получили. Признаваться в этом, естественно, не хотят, и поэтому объявили, что дело закрыто… А теперь то, что я хочу сказать: тело было найдено в скатанном песчаном холме, так что… сложи теперь два и два. — Понимаю, что ты имеешь в виду, — произнёс Квиллер, желая сказать только это, и ничего больше. Он мог бы открыть приятелю, кто нашёл труп в песчаном холме, но вместо этого проговорил: — Буши, какая великолепная прогулка! Спасибо, что пригласил. У тебя не катер, а сокровище. На обратном пути, когда «Впередсмотрящий» летел, глотая милю за милей, в сторону берега, оба пребывали в состоянии глубокой задумчивости. У Пиратской мели «Солнцелов» и «Резвая мама» завершили своё рандеву и разошлись. Воскресные шкиперы бороздили озеро. Квиллер был рад снова оказаться на суше. Возвращаясь к себе в коттедж, он с нетерпением ожидал, как погрузится в домашнюю атмосферу безмятежности и психического здоровья. Сиамцы встретили Квиллера, размахивая хвостами, и принялись тереться о его ноги. Коко побывал в отсутствие хозяина на книжной полке, обнюхал там корешки и сбросил вниз одну книгу, как лёгкое напоминание о том, что они имеют право на воскресное чтение вслух. Это была новелла Марка Твена «Рассказ лошади», об армейской коняге по кличке Солдатик, которая спасла девочку от волков. Очень удачный выбор: масса шумовых эффектов, от которых сиамцы без ума, — ржание, хныканье, храп, стук копыт и, конечно же, вой волчьей стаи. Квиллер прекрасно справился со своей ролью, что придало мелодраматическому рассказу необходимый реализм. Глава девятая В понедельник утром Квиллер отправил по факсу театральную рецензию и статью для вторничной колонки «Из-под пера Квилла» и задумался над статьей для пятницы. Вращение мельничного колеса воплощало для него суть и радость журналистского дела. Его работа никогда не заканчивалась, всегда возникала новая тема. Квиллер вспомнил полосы новостей в газетах крупных городов Центра, в которых всегда появлялся ещё один скандал, ещё одна война, ещё один матч, ещё один пожар, ещё одно убийство, ещё одни выборы, ещё один судебный процесс, ещё один героический поступок, ещё один некролог, ещё одно Четвертое июля. Теперь, в четырёхстах милях к северу от чего бы то ни было, он всерьёз размышлял над такими темами, как количество стульев с «печатными» спинками в округе или возможность прясть кошачью шерсть. Его старые приятели в пресс-клубах по всей стране ни за что бы этому не поверили… Ну и что? Он наслаждался такой жизнью, а когда Полли вернётся из Канады, будет наслаждаться ещё больше. Зная, что фермеры встают с восходом солнца, Квиллер первым делом позвонил Элис Огилви на Овечье ранчо. Он запомнил её в роли суровой жены первопоселенца на платформе во время парада, в длинном платье, с белым платком, повязанным вокруг шеи, в скромном белом чепце на гладко зачёсанных назад волосах. У женщины, которая подошла к телефону, был энергичный голос и, судя по всему, неординарный характер. — Очень интересно! — воскликнула она. — Почему бы вам не приехать прямо сейчас? Захватите с собой немного кошачьей шерсти. Из одного фунта пуха ангарских кроликов можно напрясть сорок тысяч ярдов ниток, так что… кто знает? Квиллер тут же и думать позабыл о рождественском подарке для Арчи: потребуется лет сорок, чтобы собрать хотя бы полфунта того невесомого пуха, который сбрасывали с себя Коко и Юм-Юм. Тем не менее Квиллер принял приглашение Элис выпить кофе с пончиками и, как только сдал свою машинопись на факс, отправился на ранчо. Оно находилось на Песчаной дороге, в двух милях к югу от берега озера. Когда-то ему приходилось писать об овцеводстве, и он знал, чего здесь следовало ожидать: неровная, каменистая местность, непригодная под посевы; изгороди, разделяющие землю на участки; мирно пасущиеся овцы; шотландские овчарки, перегоняющие отары с одного пастбища на другое. Это напоминало игру в «музыкальные стулья» и обеспечивало овцам перемену корма и возможность отдохнуть в тени, где были вода и необходимая им соль. Ленивые бараны занимали одну загородку; прыткие ягнята носились в другой. Плюс к этому Квиллер знал, что пасторальные сцены управляются посредством компьютера, стоящего в доме фермера. Компьютер не только диктовал, как и куда переходят отары, но и хранил в своей памяти данные обо всех животных. В любую минуту можно было получить сведения о породе, количестве ягнят, их росте, качестве руна, генетических особенностях и даже о таких индивидуальных эксцентричных привычках, как страсть перепрыгивать через изгородь. «Сильнейшее впечатление, — писал некогда Квиллер в своей колонке, — производит на меня волшебная метаморфоза: вот пухлая овечка появляется из стригальни голой, тощей как щепка, а потом снова обрастает за зиму шерстью». Старый, покосившийся дом Огилви не обнаруживал ни малейших признаков компьютеризации. Когда Квиллер подъехал, его встретила Элис, в джинсах и клетчатой ковбойской рубашке. Она провела гостя через боковую дверь в большую кухню, где стоял длинный, в десять футов, стол и целая флотилия высоких, исполненных достоинства, сверкающих лаком стульев с «печатной» спинкой. — Красивые стулья! — заметил Квиллер. — Очень удачная мысль — использовать их на платформе. — Это придумала моя дочь. Они принадлежали деду и бабке моего мужа в те далёкие времена, когда фермерам приходилось кормить большую семью и кучу работников в придачу. Не знаю, сколько раз их покрывали лаком и заново переплетали сиденья, но они служат до сих пор и безотказно стоят по стойке «смирно». — А где вы нашли пастуха, который играет на флейте, как Рампаль[19]? — Правда, замечательно? Он — глава музыкального факультета муслендского колледжа. Почему все так любят участвовать в параде? Они уселись на углу большого стола и стали пить кофе с пончиками, приготовленными сегодня утром, так как Элис должна была отнести их в церковь, где устраивался «кофейный час». Квиллеру с трудом удавалось сдерживать свой энтузиазм. — Я читал «Вдали от безумной толпы», — проговорил он, — и обнаружил, что отождествляю себя с овцеводами. — Наша семья зачитала уже три экземпляра этой книги, — поддержала разговор Элис. — Как вам трагедия на скале? — Ужас. — Удивительно, но за два столетия овцеводство совершенно не изменилось. Нам по-прежнему помогают шотландские овчарки. Когда овцы ягнятся, пастухи, как и встарь, перебираются жить в сарай. Мы все также сзываем отару криками «ови! ови! ови!»[20]. А вы знаете, что этот клич происходит от латинского слова, обозначающего овцу? Его передавали потомству восемь тысяч поколений. Овцы обладают вековым спокойствием, которым проникается и человек, их хозяин. Ничего не могу с собой поделать, я очень люблю девочек, как мы их называем, их мягкий, доверчивый, полусонный взгляд! — Хорошо, что я захватил диктофон, — сказал Квиллер, приготовившийся переключить Элис на тему о прядении. — Что вы прядете кроме овечьей шерсти? — Шёлк, хлопок, кроличий пух, немного собачьей шерсти, смешанной с другим волокном. Она очень прочная. Для носков, например. Хотите посмотреть прядильную мастерскую, где я даю уроки? Прежде всего Квиллер заметил прялку, которая стояла на платформе в день парада. У неё было маховое колесо с десятью спицами, откидывающаяся скамеечка с педалью внизу и стойка, к которой крепилось веретено. Ей сто лет, пояснила Элис. Сделана из сосны, вишни, клена и тополя. На столе лежал толстый, похожий на одеяло слой руна, каким его сняли с овцы в день стрижки, белый изнутри, грязный снаружи. Элис объяснила, что его раздергают, выстирают, потом растеребят и распушат, после чего оно станет похожим на сахарную вату. В конце концов его расчешут и скатают; эта ровница и идёт в колесную прялку. — Некоторые ткачихи и вязальщицы работают только с ручной пряжей, — сказала Элис. Процесс прядения она продемонстрировала на современной колесной прялке. Нажимая на педаль ногой в чулке, Элис ритмичными движениями обеих рук вытаскивала из ровницы волокно и заводила в колесо, не переставая говорить о количестве волокна, натяжении, оборотах колеса и плотности. Потом предложила Квиллеру попробовать самому. — Нет, спасибо, — отказался он. — Хочу сохранить невинность. Он подумал о том, что Элис говорит как человек, многократно проводивший беседы в клубах. — Раньше женщины пряли, ткали материю, шили одежду для семьи, готовили еду на очаге, стирали в ручье, носили воду из колодца, а по воскресеньям ходили за много миль в церковь. Во дворе под окном резко затормозил пикап, хлопнула дверца, и в прихожей послышались шаги. — Это моя дочь, — сказала Элис. — Она ездила в Пикакс продлить водительское удостоверение. На пороге появилась молодая женщина. У неё был хмурый вид. — Квилл, — сказала мать, — познакомьтесь с моей дочерью Барбарой. — Называйте меня Барб, — произнесла молодая женщина с недовольной гримасой. — Терпеть не могу имя Барбара. Мать улыбнулась и пожала плечами: — Как ни называйте, она — моя единственная дочь и очень способная вязальщица. Сама обо всем вам и расскажет. А мне пора везти в церковь пончики. Едва мать скрылась за дверью, как Барбара воскликнула: — Мне просто необходимо выпить! Два часа проторчала в бюро, где выдают удостоверения. Очередь в двадцать человек, и всего один человек на дежурстве!.. Что вы пьёте? — Имбирное пиво или что-нибудь вроде него. — Хорошо, а я выпью рома с апельсиновым соком. У Барб были длинные белокурые волосы и огромные глаза, о которых говорил Райкер. Они были сильно накрашены, и Барб повела ими из стороны в сторону, ответив улыбкой на комплимент, который сделал Квиллер по поводу её свитера. Надетый поверх белой рубахи и шорт, он тоже был белым, с вывязанным разноцветным рисунком в виде фейерверка. «Она курит», — подумал Квиллер, уловив легкую хрипотцу в голосе. — Вы курите? — спросила Барб. — Давайте выйдем на веранду. Элис не разрешает мне дымить в доме. Они взяли с собой стаканы и вышли на боковую веранду, где Барб, скрестив ноги, уселась на пандус. — Расскажите, пожалуйста, про вязальный клуб, — попросил Квиллер. — Он только для женщин. Раз в неделю мы собираемся за большим кухонным столом, много смеёмся — и учимся. Кроме того, каждое воскресенье я провожу курсы вязания для детей. Мы устраиваем пикник и ещё несколько перерывов, чтобы дети побегали и выпустили пар. А потом опять за спицы. — Что они вяжут? — Носки. Дурацкие носки. Чем нелепее, тем лучше. Им нравится! С носков лучше всего начинать вязать — учишься, пока вяжешь, и на них уходит немного пряжи. — А что делает носок дурацким? Барб спрыгнула с пандуса. — Сейчас покажу. Я вяжу их, а потом продаю у Элизабет. Она вернулась с коробкой непарных носков самой дикой расцветки и с самыми разными узорами: в полоску, в клетку, с зигзагами и разбросанными, как конфетти, черточками — некоторые с бомбошками и кисточками.