Каждый из четверых после урагана и других страшных событий по-своему восстанавливал душевное равновесие. Полли звонила друзьям. Милдред готовила к печати поваренную книгу. Всякий мог догадаться, как коротал время Арчи. Что до Квиллера, то он в дождливые дни, как всегда, продирался сквозь «Известные изречения» Бартлетта.[26] И теперь, желая проэкзаменовать других, он спросил: — А знаете ли вы, кто такой Джилетт-Бёрджес? Все в унисон ответили: — «Я никогда не видел пурпурной коровы»! — Правильно! Он обладал многими талантами, но помнят его, вот уже сто лет, за бессмысленные стихи. На прошлой неделе я обнаружил продолжение! Уступая нетерпеливым выжидательным взглядам, он продекламировал: О да, я написал «Пурпурную корову», Я написал это гнусное старье. Но говорил и повторяю снова: Убью того, кто процитирует её! Слушатели зааплодировали. Арчи сказал, что лично он предпочёл бы, чтобы его вспоминали как автора «Пурпурной коровы», чем не вспоминали вовсе. Милдред переменила тему: — Мы все ужасно гордимся тем, что Фонд К. выкупает «Мельницу»! Но кто заменит Лиз Харт? Она была так очаровательна! — Приготовьтесь к сюрпризу! — сказал Квиллер. — Не встречалась ли вам в гостинице «Булыжник» несколько лет назад девочка-подросток? Её звали Дженнифер. Все сразу вспомнили. Она была очень яркая и заметная. Дочь Сайласа Дингуолла. — Ну так вот, эта самая девочка только что закончила курс по ресторанному менеджменту в одном из университетов Восточного побережья. Она и несколько её друзей-однокурсников путешествовали по Франции, чтобы приобрести опыт. Она идеально подойдет для «Мельницы»! — Какой приятный сюрприз! — обрадовалась Полли. Милдред добавила: — Это вообще был год сплошных сюрпризов, и думаю, они ещё не кончились. Печенкой чую! Так и вышло! В сентябре, в День труда, в Пикаксе состоялся отмененный парад Четвертого июля. В сентябре же снова открылась «Старая мельница». Теперь она принадлежала Фонду К. и ею управлял новый менеджер. В октябре Музыкальный центр представил на суд публики мюзикл Эндрю Ллойда Вебера «Кошки» в исполнении любительской труппы, права на постановку добился Луи Мак-Леод. Кроме того, после рекламной акции «Кит-ката» актерам-любителям достались все эти костюмы с хвостами. В октябре Квиллер перевез домочадцев на зимовье в Индейскую Деревню. В ноябре открыл свои двери Ледфилдский музей дикой природы. В декабре стоимость входного билета в Старой усадьбе подскочила с пятисот до двадцати тысяч долларов, вырученные средства должны были пойти на детей. Всю сумму до последнего доллара согласился покрыть Фонд К. А Коко вдруг занервничал — стал слышать какие-то незаметные другим шумы и разговаривать сам с собой. Квиллер понял: что-то должно произойти! И произошло! В январе, ровно через шесть месяцев после кончины Натана и Дорис Ледфилд, запечатанный конверт, который хранился в сейфе нотариальной конторы, вскрыли в присутствии свидетелей. Согласно этому документу биллион долларов отходил любому городу, который учредит Ледфилдскую музыкальную академию, специализирующуюся на клавишных и струнных инструментах. Такой широкий жест должен был прославить имя Ледфилд в мировых музыкальных кругах. Пресса разнесла весть об этом от побережья до побережья. К документу были приложены ценные бумаги ведущих компаний, которые предназначались на возмещение расходов, не покрытых доходами от этого учреждения. Однако имелась оговорка, которая повергла в изумление всех жителей Мусвилла. Великодушное предложение делалось всем американским городам с населением один миллион жителей и больше! Журналисты восхваляли пару из Пёрпл-Пойнт за щедрость в прошлом и заботу о будущем, особенно о будущем Мусвилла: Музей искусств и антиквариата, Музыкальный центр, интереснейший Музей дикой природы. Недовольные с негодованием заявляли, что пожертвование в биллион долларов должно было остаться в Мусвилле, послужить его дальнейшему процветанию, пойти на строительство нового делового центра и развитие индустрии досуга. Что сказал бы на это Крутой Коко? Если твое блюдечко и так полно сливок, не требуй большего. Послесловие автора Представьте себе, как я удивилась, когда мне вдруг позвонил Джеймс Макинтош Квиллер. — Как приятно слышать ваш голос! — воскликнула я. — Как поживают Коко и Юм-Юм? — Они в полном порядке! — ответил мистер К. — Коко только что внедрил в мою голову одну мысль: он усаживается и сверлит мой лоб пронзительным взглядом, пока у меня в голове не щелкнет. На сей раз меня осенило, что мне следует взять у вас интервью для колонки «Из-под пера Квилла». Вы не возражаете, если я буду называть вас Лилиан? «Да пусть себе называет, — подумала я, — лишь бы имя писал правильно». И между нами состоялся следующий диалог. — Прежде всего нашим читателям было бы интересно узнать, как давно вы пишете. — Мама научила меня писать в три года, но уже в два года я сочинила свое первое стихотворение: «Матушка Гусыня в небе сейчас. // Её перо угодило мне в глаз». — Неплохо для начинающего поэта. А когда вы начали писать прозу? — Ничего серьёзного не было, пока мне не исполнилось тринадцать. Помню, все летние каникулы я работала над романом из французской истории. Все мои любимые персонажи отправились на гильотину, и я пролила немало слез над их судьбой. Тогда мама сказала, что мне следует написать что-нибудь, что вызовет у меня улыбку; а поскольку в те времена мамам принято было верить, я попробовала сочинять смешные стихи. (Вы уверены, что хотите это услышать, Квилл?) Я придумала такой новый жанр — споэма! — Не объясните ли нам, что это такое, Лилиан? — Извольте. Были у меня стихи о спорте, написанные галопирующим ямбом. Одно из моих любимых стихотворений — об игроке высшей лиги по имени Макги. Хотите послушать? Я помню его наизусть. — Безусловно! Погодите, я включу диктофон. Такого старика, как Макги, ещё поискать. Он в полном расцвете сил, время не властно над ним. Хоть Макги и седой как лунь, он в порядке всегда, И хотя бы дважды в день по бейсбольному бьёт мячу. Что за удар у него! Что до прочих штук, Макги свой лавровый венок заслужил сто раз. Ещё он покажет всем, кто говорил «слабо!». Даст суперточный пас, потом обойдет судью, И пойман будет за хвост этот шустрый «рыжий кот» Уж он не упустит его, не уронит, нет! И если парень сказал, значит, так и будет, вот! Имейте в виду, Квилл, когда я это писала, мне было всего семнадцать. С тех пор сфера моих интересов стала шире. Я пишу рассказы, очерки, рекламу и… споэмы. Даже вела колонки в газетах. — Кроме как о «рыжем коте» Макги, Лилиан, ни о каких других котах вы, кажется, в юности не писали? — Нет, кошки вошли в мою жизнь гораздо позже. Но я всегда любила их, а они любили меня. Они ходили за мной хвостом по улицам Парижа, собирались под моим балконом в Риме, вспрыгивали ко мне на колени и урчали, когда я приходила в гости к их хозяевам… Мне впервые подарили котенка, когда я жила в доме на десятом этаже. Это был сиамец. Я назвала его Коко. Но… трудно описать то, что случилось. Если коротко, он разбился, упав с десятого этажа. В доме, полном людей, любящих кошек, кот… был убит… ненавистником кошек. Я была просто раздавлена! Существовал только один способ пережить трагедию — написать об этом. Мой рассказ об убийстве и возмездии напечатали в журнале, и он положил начало историям, впоследствии объединенным в цикл «Кот, который…».