Ей хотелось верить ему. Хотелось не сомневаться, что он тоже ощутил эту связь. В общем-то, это не должно иметь значения… но имело. Да, имело. – Я когда-нибудь снилась тебе? Он заморгал. – Наверное… да. – Он постучал указательным пальцем раз-другой по кружке, которую держал. Может, просто нервничал. Любой занервничает от такого разговора. Беда в том, что, если он лгал с тех пор, как они встретились, она и понятия не имела, как он выглядел, когда говорит правду. – Когда? – спросила она. – Когда я появилась в твоих снах в первый раз? – Наверное… в первую ночь, когда ты осталась у меня. – Он кивнул, всего один раз, словно соглашаясь с самим собой. – Да. Именно. Тогда ты и приснилась мне. – Взгляд его темных глаз оставался непроницаемым. – Я запомнил, потому что это был хороший сон. Кэсси почувствовала своего рода облегчение. Возможно, он по-прежнему лгал ей, но его слова заставили ее утвердиться в мысли, что не такая уж она идиотка, чтобы просто доверять ему. Потому что все это имело смысл: время, сны, быстрота, с которой она почувствовала себя с ним как дома. И значит, ее чувства к нему – не более чем химическое состояние, причем аддиктивное, созданное гормонами и нервными механизмами. В определенном смысле, как IMAGEN использовала его, чтобы добраться до нее, их биомолекулярные сети делали то же самое. Она не несла ответственность за свои чувства. Не несла ответственность за то, что влюбилась в него. Ничто из этого не являлось правдой. Похоже, это облегчение отразилось у нее на лице. Теперь, внимательно наблюдая за ней, он хмурился. – Почему ты спрашиваешь? – поинтересовался он. – Какая разница, когда я впервые увидел тебя во сне? Неожиданно она почувствовала, как ее ладони и подмышки стали мокрыми от пота. Задавая неправильные вопросы, она зашла слишком далеко. Никогда она еще не видела его глаза настолько прищуренными. – Да никакой… – ответила она. – Просто интересно… – И тут загудел домофон. Она вскинула голову, чай выплеснулся из кружки на стол. Она растерянно посмотрела на Льюиса. Он же все время находился рядом с ней, без малейшего шанса связаться с Освальдом. И вдруг она поняла: он уже связался с ними. Слышал ее шаги на лестнице, слышал, как она отперла дверь, как шепотом разговаривала с кошкой, и, прежде чем выйти к ней в коридор, доложил о ее возвращении в IMAGEN. – Это они, – произнесла она, и Льюис кивнул. – Наверняка, больше некому. Теперь его вранье казалось каким-то искусственным. Никакого притворного беспокойства. Если бы она передумала, он не стал бы защищать ее. Ничего, кроме безразличия, затаившегося в глубине его глаз. Уже почти встав со стула, он спросил: – Я открою? На мгновение она застыла. Затем вскочила на ноги, чуть не опрокинув стул, и торопливо последовала за ним. Почему-то захотелось спуститься самой. – Не надо, не открывай. – Льюис помедлил, занеся руку над кнопкой домофона. – Я встречу их внизу. Мне бы хотелось так. Пожав плечами, он отпер дверь и отступил в сторону. Кэсси прошла через прихожую, стараясь не смотреть на велосипед. Остановилась в дверях, на лице – неловкая улыбка. – Ты не пожелаешь мне удачи? – Конечно. – Льюис коснулся ее плеча и с отсутствующим выражением лица произнес: – Удачи тебе, Кэсси! Она не успела еще спуститься до середины лестницы, когда услышала, как за ней захлопнулась входная дверь. В этот момент она порадовалась, что продала велосипед его покойной подруги. Это было самое меньшее из того, что он заслужил. Глава сорок первая Уличные фонари все еще горели на фоне яркого рассветного неба. На пороге она остановилась, понимая, что именно поэтому хотела спуститься одна: это нереальное, промежуточное мгновение, дар всего оставшегося времени. Пассажирская дверь Audi распахнулась. Освальд стоял, с улыбкой показывая ей на заднее сиденье машины. – Кассандра, я так рад, что ты готова. Лучше поздно, чем никогда, если ты простишь мне, что напоминаю эту старую истину. – Открыв заднюю дверь машины, он жестом пригласил ее садиться. Она пригнулась, проскользнула на сиденье. Пусть сам закрывает дверь. Послышался щелчок центрального замка. Впереди – темно-русый боб: та же женщина за рулем. Не удержавшись, Кэсси повернула голову, чтобы в последний раз взглянуть на квартиру Льюиса, которая все еще казалась такой безопасной. Взгляд скользнул по окнам в поисках хоть кого-нибудь, кто бы ее высматривал. Но стекла оставались темными и пустыми, и никто не провожал ее. Ни Льюис, ни даже кошка. Машина отъехала от тротуара, и дом исчез из виду. Кэсси сглотнула. Провела языком по пересохшему рту. – Я так и не узнала вашего имени… – сказала она и увидела в полоске зеркала, как невыразительный взгляд женщины на секунду задержался на ней, а затем снова устремился на дорогу. Освальд, как всегда занимавший пассажирское сиденье, даже не шевельнулся. – Ну да ладно. Вряд ли это так важно. Просто хочу сообщить: вам не нужно беспокоиться о том, чтобы вернуть мне работу… или позволить вернуться в Игру Воображения. Она все продумала, что ей нужно говорить, чтобы не упустить наилучший шанс выбраться отсюда. Только мысли путались. Движение машины вызывало у нее тошноту, голова гудела, в глазах рябило. Она стиснула зубы, и неважно, если они увидят ее страх. Нормальное же чувство? Любому было бы страшно. – Как я уже говорила раньше, я делаю это ради моего друга, чтобы прекратились подключения. И не более того. И я не угрожаю, что расскажу кому-либо о том, что знаю, поэтому вам не о чем беспокоиться. Только… если сегодня по какой-то причине я не вернусь… может, вам и стоит побеспокоиться о том, кому и что я рассказала. Что может просочиться в интернет, скажем так. С передних сидений никакой реакции не последовало. Освальд и женщина с невозмутимым видом смотрели прямо перед собой. Такое ощущение, что она уже умерла, исчезла из этого мира, который, казалось, давил на нее, сгущая собственные краски. Низкое солнце освещало здания, аллею деревьев. Любой бы испугался, а она… она была просто в ужасе. От Освальда, от женщины, от того, что они могут сделать. От сущности внутри нее, живого существа, вызывающего сбои в работе ее мозга. От того кошмара, который ждал ее в клинике. И от ее самого большого страха, что препарат не сработает. Они не отпустят ее просто так… Вот о чем говорит их безразличие. Вот во что они верят и заставляют поверить и ее. Исходя из того, что ей рассказала Морган. Возможно, уже через полчаса она будет мертва. Мертва или, еще хуже, сломана, угодившая в ловушку в собственной голове, а сама голова испортится и будет работать со сбоями. Но она должна верить в противоположное: у нее получится выполнить то, что она обещала, получится выжить невредимой, с нетронутым умом… Остается только надеяться… …надеется, что он сразу вернется в сеть, обратно в Игру Воображения. В руке мирно лежал приемник, осталось только включить. Он свою часть сделки выполнил. Больше нет необходимости прятать приемник под носками и бельем, в глубине ящика комода. Теперь, когда все кончено, и Кэсси забрали, на этот раз она ушла навсегда. В самом конце она как-то странно говорила, не похоже на нее. Спрашивала о снах. Даже не хочется вспоминать об этом, не хочется признавать, что он никогда не желал появления Кэсси в своих снах. Самое трудное… две ночи назад он наблюдал со стороны, как Кэсси погрузилась в Игру Воображения и нашла того, кого потеряла. Все, чего он хочет, – вернуться к ней, но что, если не получится? Он так старался запомнить, сохранить каждую ее мельчайшую черточку, но с недавних пор не может вспомнить ее голос, интонации, забыл, как она говорит. Три месяца без Игры Воображения… как он мог забыть ее так быстро? Получится ли сейчас вспомнить ее? Надо потренироваться, пока он ждет. Практика в реальном мире. Вспомнить ее глаза. Ее смех. Нет, это не ее смех, так смеется Кэсси… давай еще раз. Вспомни ее смех… держись за него и не отпускай… …отпустить все: она должна быть готова. Наверное, это даже нетрудно… Ведь что, собственно, держит ее в этом мире? Она не связана… свободна от семьи, свободна от любви, от мыслей и от реальности. Так разве не забавно, какой подключенной она чувствует себя… теперь в первый раз думая о том, чтобы оставить все это… …все будет улажено, через час… понятное дело, девчонку нельзя оставлять бродить по свету, чтобы она рассказывала каждому встречному, что именно она обломала подключения, в этом у них с Эриком нет разногласий, и даже министерский советник признает, что несчастные случаи иногда происходят. В самом деле лучше всего, если девушка просто… если она никогда не придет в себя. Назовем это срывом. Он легко мог случиться, учитывая, ее состояние в прошлый раз. Ну а если нет, если ему придется… Он все сделает. Проследит, чтобы все прошло как надо. Пока она не подключилась, не распространила обновление, она является решением. Как только она выполнит свою работу, она станет проблемой, с которой так или иначе придется разобраться сразу. Именно сразу, не откладывая в долгий ящик, и конец беспокойству, конец неопределенности. И впервые за долгое время он сможет расслабиться, никогда еще он не ощущал такого давления на себя. Боже, как же здесь душно! Открой это окно, просто небольшой зазор, всего лишь немного воздуха… …воздух, сквозь который она движется и который движется сквозь нее… ранний утренний свет, прижимающий к окнам молочную белизну… само солнце… люди, окружающие ее, все эти незнакомцы, сотни тысяч их, спящих или бодрствующих, дышащих и мечтающих, держатся близко друг к другу внутри большого города… а дальше, миллионы и миллиарды людей медленно вращаются под солнцем или под луной… связанные даже с тараканами, что прячутся в стенах ее комнаты, даже с ними. Кожу покалывает, молекулы, которые заставляют ее касаться себя, искрятся и ликуют, резонируя с молекулами, которые составляют ее сейчас и здесь… …вот опять дежавю. Та же девушка на заднем сиденье. Освальд снова занимает слишком много места на пассажирском сиденье. Она не склонна к фантазиям, но готова поклясться, что чувствует их, когда тормозит машину, чувствует темное притяжение клиники. И скверну, которая растекается отсюда, поражая дома и гостиные, спальни и сны… Похоже, эту технологию придется уничтожить безвозвратно: она настолько испорчена, что никогда не будет работать как надо. Все, что в ней есть, это одна большая человеческая ошибка. К счастью, не ее, потому что, если сейчас препарат не сработает, никто другой – министр, ученые, Том Освальд, их генеральный директор – никто из них не удержится на своем месте. Их похоронят знания, одобрения, сокрытие, и только она снова ускользнет в профессиональную невидимость. Так или иначе все уже почти кончено… …ну вот, путешествие закончилось, под колесами шуршит гравий, потом машина наезжает на какую-то рытвину, и она понимает, что они прибыли, и Освальд дает ей минимальный выбор. Это или это: приемник или игла. Как он добр, позволяя ей выбирать. А может, дело и не в доброте, может, он просто догадался, что она трусит… Приемник скользит в руках… ее бьет дрожь, она вся в поту, и он, как мать или сестра, наклоняется к ней и аккуратно закрепляет приемник на ухе… украшение, смертный приговор… и она хочет сказать «Нет», но уже слишком поздно, хочет сказать «Я передумала»… …эти умы ждут ее… Кассандра предупредила, рассказала, на что будет похож этот сущий ад, но она здесь ради Мики. Сидя на переднем сиденье, совсем недалеко от закрытого отделения, она наблюдает, как серебристая Audi ползет по склону и почти исчезает в кустах. Кассандра понимала, что с ней может случиться, но все равно пошла на это… и, в каком-то смысле, именно поэтому она сейчас здесь, вопреки самой себе. Храбрость Кассандры показала ей, для чего стоит жить: ради Мики. Ради Мики. Если лекарство сработает, – и, пожалуйста, пусть оно сработает! – кто-то же должен распространить его. Должен стать связующим звеном между закрытым отделением и внешним миром, и этим кем-то придется стать ей. Она никогда еще не была такой храброй. А теперь не отвлекайся! Держи приемник наготове. Надень его… палец дрожит, готовый нажать кнопку включения… …погрузилась мгновенно… месиво умов, и ее затопило… визг бойни. Высокий пронзительный крик… кроваво-красный цвет свежего убийства… то, что должно быть сокрыто, разорвано на части, вытащено на открытое место, все еще живое… и сквозь оглушительный, разрывающий мозг вой она пытается слушать, пытается услышать его. Услышать Алана. Пытается почувствовать его, прикоснуться к нему… найти ритм, о’кей, о’кей… …о’кей, но ничего никогда не будет, ничего и никогда, его снова поймали, и так ночь за ночью, бесконечная борьба; зубы, растущие под углом, впиваются глубоко, хваткой пираньи, острый как нож капкан… …она в ловушке, и внутри черепа дрожит податливая ткань мозга, скользкая струящаяся змея с зубами, скошенными до сверкающих точек, разворачивается и поднимается, готовая вонзить клыки в дряблую материю, которая тянется у ее спины, но вместо этого челюсти широко раскрываются, разжимаются и заглатывают… …целиком заглатывает, пока ужас не становится кислотой, которая все затопляет, переваривает, затекает снаружи внутрь, изнутри наружу… пока ты сам не становишься этим ужасом… …ее сущность сожрана, и по мере того, как она умирает, все другие сущности тоже умирают, весь этот разгул разлагающихся умов постепенно гаснет… и каждый раз небольшая яркая вспышка с кроваво-красным послеобразом… отголоски душ в темноте. Затем – тишина. Затем – ничего. Затем – поле битвы по окончании… …неторопливо идет, совсем обыкновенный, все так, как она ему сказала, обычный человек, выгуливающий собаку… «Лея, рядом!» – обычный человек, выгуливающий собаку, с самодельным электромагнитным импульсным устройством, которое лежит в кармане вместе с пакетиками корма… Рука свободно держит в кармане пучок проводов и печатную плату, и человек надеется, что правильно рассчитал время. Водитель видит его… поворачивает ключ в замке зажигания… но человек с собакой уже достаточно близко, он нажимает переключатель и бум! прямо по сигналу. Воет сигнализация, водитель в панике пытается выключить ее. Но удача на их стороне: электромагнитный импульс заставил сработать сигнализацию, а значит, двери не заперты… Да! И он направляется прямо к заднему сиденью, и… Господи! Ладно, она предупреждала… «Кэсси, какого хрена? Что они с тобой сделали?» С переднего пассажирского сиденья выходит какой-то мужик, крупный такой, но уже немолодой. И человек негромко подает команду Лее, и эта хорошая девочка вовсю лает, рычит и скалит зубы. Сигнализация сделала свое дело и, наконец, замолчала. Двери клиники открываются, в окнах загорается свет… Мужик садится обратно в машину, и водитель собирается выехать из кустов, но человек уже просунул руки под мышки девушки, – она вся мокрая насквозь, – и вытаскивает ее из машины. И все это время Лея, словно обезумев, лает. «Лея, рядом! Лея!» В кустах Кэсси тяжело висит у него на плече, и им остается только вернуться на дорогу, где стоит его машина… Именно об этом он и говорит ей, а она едва передвигает ноги, не в силах даже пошевелить языком, и никто не знает, слышит ли она его, понимает ли смысл его слов, но он все равно продолжает говорить с ней. Они же доберутся? И под его разговоры они шаг за шагом пробираются сквозь кусты. Он, Кэсси и Лея. Они обязательно доберутся. И справятся. Наверняка доберутся…