– Просто мысли бродят. Ничего особенного. Она не может объяснить. Вспомнились Алан и его жест – рука взметнулась к голове. К ране за ухом. Девушка с волосами, убранными в хвост, трет кожу головы, буквально расцарапывая ее. Вопрос, еще не оформленный словами, всего лишь проблеск мысли: Алан и Игра Воображения как-то связаны между собой. – Может, ты и права, – проговорил Льюис, – по-моему, есть куча моментов, к которым они не хотели бы привлекать слишком пристальное внимание посторонних. – Например? – Представь, могут быть сотрудники, в чьи обязанности входит наведение порядка в Игре Воображения. Компания постоянно подчеркивает, что Игра не модерируется: единственный предел – сам пользователь и все такое. А реклама сводится к «Стань рок-звездой!» и «Побывай на Луне!», но вот подтекст – так это можно назвать? – Возможно. Зависит от того, к чему ты ведешь… – Ну, они же не говорят открыто: «Воплоти в жизнь свои самые темные, самые противозаконные сексуальные фантазии!» или «Убей своего босса безнаказанно!», но это тоже часть проекта. И все об этом знают, но поскольку это происходит не в действительности, то и значения не имеет. Вот представь, если бы им пришлось обнародовать подробности пользовательских фантазий. – Персональные данные обезличиваются, поэтому вряд ли удалось бы разоблачить педофила, проживающего по соседству. И фантазии о всяких незаконных вещах не так уж часто встречаются. Имея дело с такой реалистичной технологией, большинство людей все равно сохраняют осознание не того, что за ними наблюдают, а возможности того, что за ними могут наблюдать. Согласна, категории, которые мы выбираем, – в смысле, пользователи выбирают, – компания использует для получения и анализа данных, и иногда эти данные бывают довольно тревожными. И этот фактор отразился бы на компании не очень хорошо. Но, если речь идет о фантазиях, разве они могут быть противозаконными? Наоборот, Игра Воображения дает безопасный выход для побуждений такого рода. Во всяком случае, это аргумент компании. Кэсси откусила последний кусочек яблока. Обычно она съедала яблоко полностью, оставляя только плодоножку, но сегодня темные семечки, гнездящиеся в бледной плоти сердцевины, напомнили ей о тараканах в ее комнате. Она отбросила огрызок и взяла термос. – Чаю? – Да, пожалуйста. Вот скажи, что ты делала самое плохое? – Ой! – Кэсси протянула ему чашку с чаем – крышку от термоса и подула на руку, куда выплеснулось немного горячей жидкости. – В Игре Воображения? Он кивнул. – Я расскажу, если ты тоже расскажешь. Она сразу вспомнила тот случай, просто не знала, стоит ли признаваться в нем. До сих пор было стыдно за совершенное и за те категории, которые она тогда выбрала (насилие >> убийство >> млекопитающее; кровь – без записи испытанных угрызений совести). А Льюис, может, рассмеется. И ей станет легче, когда все превратится в глупую шутку. – Я убила кошку. – Кошку? Зачем убивать кошку? – Ну, понимаешь… я тогда работала над сегментацией данных по некоторым категориям… Изнасилование, убийство, пытки. Физическое насилие, психологическое насилие. И вырисовывались некоторые закономерности: например, небольшое число пользователей выбирали такие субкатегории постоянно, каждый день и во время каждого сеанса Игры Воображения, другие скорее разово. Просто попробовать. Будто человек спрашивал себя: интересно, как это – убить? Она посмотрела на Льюиса, и он чуть заметно кивнул. Прочистила горло и продолжила: – Хотелось посмотреть, получится ли понять, почему люди так поступают. Но убить человека я бы не смогла… У меня нет такого качества. И теперь я думаю: слава богу, что не убила человека, и неважно, что это всего лишь Игра Воображения… Она сделала глоток чаю. У него был пластмассовый привкус от термоса. – Будто на самом деле ты этого и не делал, а при этом… будто все равно сделал. Я не… не хочу вдаваться в подробности. – (Крик, похожий на крик крайне испуганного ребенка; болезненный хруст, мягкое податливое движение черепа под железным прутом; раздавленный мех, кровь и все еще смотрящий прямо на нее глаз.) – И тем не менее я убила, и именно по этой причине. Пришлось заставить себя, и впоследствии… – Она провела перед собой рукой. – Я все стерла начисто, совершенно начисто. Все это кровавое месиво, эти… останки. Затем снова вообразила эту же кошку живой, но воспоминание, что я ее убила, не исчезло. – То есть ты жалеешь, что убила животное. – Она кивнула. – Не беспокойся, я не осуждаю. Честно говоря, я и сам недолюбливаю кошек, – пошутил он, на что она и надеялась. Ее смех прозвучал натянуто. – Глупо, конечно. И мне правда жаль. Я и выбрала-то кошку потому, что они очень похожи на людей. Не хотелось облегчать процесс… Кстати, по-моему, Пита знает, что я сделала. Она смотрит прямо в душу, и неважно, сколько сухого корма я скормлю ей. Да, давно хотела спросить: если ты не любишь кошек, откуда у тебя кошка? – Ну, вроде как в наследство досталась. – Он держал почти доеденное яблоко в руке. – Как думаешь, можно бросить огрызок в воду? – Наверное, нет. Он бросил огрызок в высокую траву позади себя. И взял кусочек шоколада. – Твоя очередь, – сказала она. – Ладно, я никого не убивал. Но, пожалуй, сделал кое-что похуже. – Он посмотрел на нее, и черты его лица стали более жесткими. Появилась отстраненность, которой она раньше не замечала. – Я причинял боль. – Причинял кому-то. Ты имеешь в виду… – Мне бы не хотелось вдаваться в подробности, – повторил он, – но… да, я поступил очень плохо. И делал это медленно. Намеренно. Он заслужил такое обращение. – Пожав плечами, Льюис открутил крышку термоса. – И… ты жалеешь о том, что сделал? – Я ни о чем не жалею, как бы то ни сложилось. Какое это имеет значение? Ничего же не меняет. Но я бы не стал делать так снова. С минуту они молчали, глядя на глубокую сверкающую воду. – В мире случаются вещи и похуже, – проговорила Кэсси, откидывая волосы с лица. Очень хотелось смыть с себя весь их разговор. – Я, наверное, все-таки пойду искупаюсь. – Нет, не надо, пожалуйста, не надо. – Да ты только посмотри. Водная гладь, как зеркало. Разве она может таить опасность? – Кэсси, перестань. Если ты полезешь в воду, и глубинное течение утащит тебя на дно, мне придется спасать тебя, а я, правда, совсем не хочу утонуть. – Не надо меня спасать. Оставь это решение на моей совести. – Да, но я бы все равно стал спасать тебя. Надеюсь, ты понимаешь это? Она неохотно согласилась: – Неужели правда стал бы спасать? – Кстати, а у тебя есть с собой купальник? Она неторопливо перевела на него изучающий взгляд. – Хорошо, я, наверное, не стану возражать, если ты просто немного поплаваешь у самого берега… Кэсси, ну хватит! – Огрызок яблока Кэсси отскочил от его груди, и вслед за ним полетела смятая обертка от бутерброда. – Эй, послушай: прости меня, пожалуйста. За все… Я не хочу, чтобы мы поссорились. Мне очень по душе, что мы можем говорить обо всем. – О чем? О купании нагишом? Об убийстве кошек? О сценах из «Бешеных псов»[15]? – Она отломила для него кусочек шоколада. – Да, обо всем! И о нас, и об IMAGEN, и об Игре Воображения. По-моему, – сказал он с набитым ртом, – именно встреча с тобой навела меня на мысль… возможно, получится вернуть ее. Потребовать восстановления аккаунта. Знаешь, одно дело, если я буду сидеть и болтать без умолку, и совсем другое, если буду действовать. Найду основание для сделки с ними. – Какое основание? – Ну… попробую отыскать других пользователей вроде нас, тоже занесенных в черный список. И мне нужно придумать, как разыскать этих людей. – Попробуй посетить все группы психологической помощи в стране. Меня же ты нашел именно так. – У всех свои совпадения, – рассмеялся Льюис. – Не факт, что этот способ сработает опять. Но… понятно, большой риск. Готов выслушать идеи получше… – Он сделал паузу и, когда она промолчала, добавил: – Если придется, я все сделаю сам. – Еще шоколада? – Но если бы нас было двое… – Тогда я его убираю, да? И термос, если ты больше не будешь? – Кэсси. – Он отодвинул термос подальше от нее. – Остановись на минутку, и просто… Слушай, может, ты все-таки поможешь мне? – Каким образом? – Не знаю… вдруг у тебя остались связи в IMAGEN… Она подумала о Харри, своей бывшей коллеге, единственной, кого она еще могла назвать другом, и покачала головой. – Нет, не остались… – Или если б ты вспомнила что-то такое, что могло бы помочь. Ты же там работала! Подумай, вдруг у тебя появится идея, как разыскать таких пользователей, как мы… Или как ты только что сказала, возможно, есть что-то совершенно другое, и компания хочет сохранить это в тайне. Да что угодно, что подойдет для возвращения в Игру! – Мне надо время подумать. Не уверена, есть ли что-нибудь… – Даже просто понимая, чего я хочу, ты уже со мной. Ты на моей стороне. Значит, это не только я, Давид против Голиафа[16]. Кэсси закрутила крышку термоса. – Ты сам-то веришь? Он рассмеялся: – Нет. А ты? – Тоже нет. Но моя вера не имеет значения. – Она аккуратно укладывала остатки пикника обратно в корзину. – Людям нравится поддерживать неудачников, отождествляя их с более слабыми, меньшими, не имеющими опыта. Мы все остро осознаем свою уязвимость. И понимаем, что в глубине души мы крошечные, в общем-то, ничто. Цепляемся за все, дающее надежду, что ты можешь стать больше, чем есть на самом деле. Что получится вырваться за пределы своих возможностей и своих ожиданий. Передай, пожалуйста, обертку от бутерброда. Поэтому мы все Давид. Он смотрел на нее, приоткрыв рот. – Ты точно не Голиаф? – Ха! – криво усмехнулась она. – Я определенно Давид. – Ладно, Давид… А как насчет тебя?