– Вот это не исключено, – признал он. – Но на сей счет мною предусмотрены некоторые м-меры. И ваши, Зюкин, опасения, что камень отберут, а мальчика не отдадут, тоже вполне резонны. Здесь всё будет зависеть от вас самого, и теперь я перехожу к г-главному. С этими словами он подошел к деревянному ларцу, стоявшему на столике близ окна, и двумя руками достал оттуда гладкий и сияющий золотой шар размером с маленькую крымскую дыню. – Вот ваша гарантия, – сказал Эраст Петрович, кладя шар передо мной. – Что это? – спросил я и наклонился. В зеркальной поверхности шара отразилось мое потешно растянутое лицо. – Бомба, Афанасий Степанович. Страшной разрушительной силы. Внутри там есть такая маленькая к-кнопочка. Если ее надавить, высвобождается взрыватель, а после этого д-достаточно любого сотрясения – к примеру, просто уронить шар на каменный пол – и произойдет взрыв, после которого не останется ни вас, ни Линда с его людьми, ни самой часовни. «Орлов», впрочем, уцелеет, потому что он вечен, и п-позднее мы непременно найдем его среди обломков… Вот это вы и должны будете объяснить доктору. Скажите, что при малейшем п-признаке нечестной игры вы бросите шар на пол. Это единственный аргумент, который на Линда подействует. Так сказать, наш маленький сюрприз. – Но бомба ненастоящая? – догадался я. – Уверяю вас – самая что ни на есть н-настоящая. Заряд состоит из гремучей смеси, изобретенной химиками Императорской минно-артиллерийской лаборатории. Комиссия Главного артиллерийского управления не одобрила смесь из-за ее чрезмерной взрывоопасности. Если вас станут обыскивать при посадке в к-карету, вы скажете, что шар – это футляр для «Орлова», и открывать его ни в коем случае не позволите. Заявите, что иначе поездка отменяется. Впрочем, если за вами приедет тот же самый безмолвный кучер, дискуссия маловероятна. Эраст Петрович взял в руки шар, поддел ногтем едва заметную крышечку. – «Орлов» и в самом деле хранится внутри, в верхнем отделении сферы. Вынимая камень, чтобы передать его д-для проверки, вы нажмёте вот сюда и тем самым задействуете механизм. В карете этого ни в коем случае не делайте – иначе от тряски может произойти взрыв. А уже нажав кнопку, вы сообщите Линду или его людям о том, что это за игрушка. Я заглянул внутрь шара. В круглой выемке, поблескивая голубоватым, неярким светом, лежала бесценная реликвия дома Романовых. Вблизи чудесный камень показался мне похожим на резную хрустальную ручку вроде тех, которыми украшен комод в гардеробной великой княгини. Честно говоря, гораздо большее впечатление на меня произвела красная металлическая кнопочка, почти незаметная на фоне алого бархата. Вытерев пот со лба, я посмотрел на Эмилию. При неудачном обороте дела, или же если я совершу оплошность, мы погибнем вместе, и куски наших тел перемешаются. Она спокойно кивнула мне, словно говоря: ничего, я в вас верю и всё непременно закончится благополучно. – Но что дальше? – спросил я. – Взрываться Линд не захочет, это ясно, и правил игры не нарушит. Он вернет нам Михаила Георгиевича, а сам уйдет каким-нибудь хитрым лазом. И «Орлов» будет навсегда утрачен. – Этого не должно произойти ни в коем случае! – впервые вступил в разговор Карнович. – Помните, господин Фандорин, за «Орлова» вы поручились головой. Словно не слыша полковника, Фандорин улыбнулся мне: – На этот случай, Зюкин, у меня предусмотрен для доктора еще один сюрприз. Однако улыбка, и в самом деле совершенно неуместная в данной ситуации, сразу же исчезла, сменившись выражением смущенным и, пожалуй, даже сконфуженным. – Эмилия, Афанасий Степанович… Риск, которому вы подвергаетесь, б-безусловно велик. Линд – человек парадоксального ума, его поступки и реакции часто непредсказуемы. План планом, но может произойти всё что угодно. А ведь вы, Эмилия, дама и к тому же даже не являетесь российской подданной… – Пусть хиск, это ничего. Нужно спасать маленький пхинц, – с величавым достоинством сказала мадемуазель. – Но мы, я и месье Зьюкин, будем больше спокойны, если знать, какой еще surprise вы пхидумали. Фандорин осторожно закрыл золотую крышку, и голубоватое сияние, мерцавшее над столом, погасло. – Лучше вам этого не знать. Это должно быть неожиданностью и для вас д-двоих. Иначе дело может сорваться. * * * Странное дело – оказавшись вдвоем в темной, наглухо закрытой от внешнего мира карете, мы долгое время не произносили ни слова. Я прислушивался к ровному дыханию мадемуазель и со временем, когда глаза свыклись с мраком, стал различать ее смутный силуэт. Мне хотелось услышать ее голос, сказать ей что-нибудь ободряющее, но, как обычно, я все не мог подыскать уместных слов. На коленях лежал металлический шар, и, хоть взрыватель еще был не включен, я держал адскую машину обеими руками. Напрасно я опасался, что у меня возникнут трения с посланцем доктора Линда из-за увесистого узелка странной круглой формы. Первый этап операции прошел гладко – как говорят в народе, без сучка, без занозинки. Мы с мадемуазель не простояли в храме и пяти минут, как некий мальчишка, по виду из обычных попрошаек, что вечно толкутся на паперти, протянул мне записку – еще и пришлось дать паршивцу пятиалтынный из собственных денег. Прижавшись друг к другу плечами, мы развернули листок (я опять ощутил легкий аромат «Графа Эссекса») и прочли одну коротенькую строчку: «L'église de Ilya Prorok»[28]. Я не знал, где это, но мадемуазель, успевшая в доскональности изучить все окрестные улицы и переулки, уверенно повела меня за собой. Через несколько минут мы были уже возле небольшой церковки, а у соседнего дома ожидала черная карета с занавешенными окнами, весьма похожая на ту, что я видел неделю назад, хоть и не поручусь, что та самая. С козел спрыгнул высокий человек в низко надвинутой шляпе, так что виднелась только густая черная борода. Ни слова не говоря, открыл дверцу и протолкнул мадемуазель внутрь. Показывая узелок, я суровым голосом произнес заранее приготовленную фразу: – Это предмет обмена. Трогать нельзя. Не знаю, понял ли он меня, но к узелку не притронулся. Присел на корточки и очень быстро провел ладонями по всему моему телу, не постыдившись коснуться самых укромных мест. – Позвольте, сударь… – не выдержал я, но обыск уже закончился. Бородатый молча толкнул меня в спину, я поднялся в экипаж, и дверца захлопнулась. Раздался скрежет засова. Карета качнулась, и мы поехали. Прошло, наверное, не менее получаса, прежде чем между нами завязался разговор. И начала его мадемуазель, потому что я так и не придумал, с чего начать. – Стханно, – сказала она, когда на повороте карету качнуло и мы дотронулись друг до друга плечами. – Стханно, что сегодня он меня не обласкал. – Что? – удивился я. – Как это – perquisitionner? – А, обыскал. – Да, спасибо. Стханно, что не обыскал. Обычно обыскал. Если знать, можно было спхятать в панталон маленький пистолет. Я позволил себе наклониться к ее уху и шепнуть: – У нас есть оружие получше. – И похлопал рукой по бомбе. – Остохожно! – ойкнула мадемуазель. – Я боюсь! Все-таки женщина есть женщина, даже такая смелая. – Ничего, – успокоил ее я. – Пока взрыватель не включен, бояться нечего. – Я все думаю про второй сюрприз месье Фандорина, – вдруг заговорила мадемуазель по-французски, и ее голос дрогнул. – Не состоит ли он в том, что бомба взорвется в любом случае, разнеся на куски и нас, и доктора Линда, и его высочество, а камень потом, как и сказал месье Фандорин, подберут среди обломков? Для царя главное – сохранить «Орлов» и избежать огласки. Для месье Фандорина – отомстить доктору Линду. Что вы думаете, Атанас? По правде сказать, ее подозрения показались мне очень даже правдоподобными, но, немного подумав, я нашелся, что возразить: – В этом случае нам дали бы не настоящий камень, а подделку. Тогда можно ничего среди обломков не искать. – Ас чего вы взяли, что в шаре подлинный «Орлов»? – нервно спросила она. – Ведь мы-то с вами не ювелиры. Вы нажмёте кнопку, и тут же грянет взрыв! Вот и выйдет обещанный сюрприз, про который нам с вами ни в коем случае нельзя было узнать. У меня внутри всё похолодело – слишком уж верным выглядело это предположение. – Значит, такова наша судьба, – сказал я, перекрестившись. – Если вы угадали правильно, то это решение принято высшей властью, и я исполню всё в точности. Но вам не нужно входить в часовню. Когда нас привезут, я скажу кучеру, что в вашем присутствии нет надобности – я заберу Михаила Георгиевича сам. Мадемуазель крепко сжала мне руку. – Благодарю вас, Атанас. Вы вернули мне веру в человеческое благородство. Нет-нет, я пойду с вами. Мне стыдно, что я могла заподозрить Эраста в вероломстве. Для него камень, даже такой особенный, не может быть дороже жизни ребенка. И наших жизней тоже, – тихо закончила она. Вторая половина ее короткой, прочувствованной речи несколько испортила приятное впечатление от первой, и всё же я был растроган. Хотел ответить на пожатие ее пальцев, но это, пожалуй, выглядело бы чрезмерной вольностью. Так мы и ехали дальше, и ее рука касалась моей. У меня, в отличие от мадемуазель, не было уверенности в благородстве господина Фандорина. Представлялось весьма вероятным, что в самом скором времени земное существование Афанасия Зюкина закончится, причем не тихим и незаметным образом, как следовало бы по всей логике моей жизни, а с неприличным шумом и грохотом. Компания Эмилии делала эту мысль менее отвратительной, в чем, безусловно, проявлялось качество, которое я не терплю в других и всегда старался подавлять в себе – малодушное себялюбие. А между тем в наглухо закрытой карете становилось все трудней дышать. У меня по лицу и сзади, за воротник, стекали капли пота. Это было неприятно и щекотно, но я не мог вытереться платком – для этого пришлось бы отнять руку. Мадемуазель тоже дышала учащенно. Внезапно мне пришла в голову простая и страшная мысль, от которой пот заструился еще обильней. Я попробовал тихонько, чтобы не вспугнуть мадемуазель, просунуть руку в узелок и открыть крышку шара. Однако щелчок все же раздался. – Что это был? – встрепенулась мадемуазель. – Что был этот звук? – Замысел Линда проще и коварнее, чем представляется Фандорину, – сказал я, хватая ртом воздух. – Я полагаю, что доктор приказал возить нас в этом заколоченном ящике до тех пор, пока мы не задохнемся, а после преспокойно забрать «Орлова». Только ничего у него не выйдет – я включаю взрыватель. Пока я в сознании, буду держать бомбу на весу обеими руками. Когда же иссякнут силы, шар упадет… – Vous etes devenu fou! – воскликнула мадемуазель, рывком высвободила руку и схватила меня за локоть. – Vous étes fou! N'y pensez pas! Je compte les détours, nous sommes presque la![29] – Поздно, я уже надавил, – сказал я и крепко сжал шар обеими руками. А еще через минуту карета и в самом деле остановилась. – Ну, выхучай Господь, да? – шепнула Эмилия, и перекрестилась, но не по-православному, а на свой католический лад, слева направо. Дверца отворилась, и я сощурился от яркого света. Никто мне глаз не завязывал, и я увидел облупленную стену маленькой часовни, а поодаль, в сотне шагов, башни и колокольни большого старинного монастыря. Ступив на подножку, украдкой осмотрелся по сторонам. У пруда сидели с удочками рыбаки, а на краю ближнего сквера зеленел свежей листвой узловатый дуб, в дупле которого предположительно прятался старший агент Кузякин. На душе стало чуть-чуть спокойней, хотя ненадевание повязки, вероятнее всего, означало, что живыми Линд выпускать нас не намерен. Мадемуазель высунулась из-за моего плеча и тоже принялась оглядываться – ах да, она ведь оказалась здесь без повязки впервые. Ничего, господин доктор, подумал я, пропадем, так вместе с вами, и прижал к груди узелок. Кучер, стоявший сбоку от распахнутой дверцы, схватил меня за локоть и дернул: слезай, мол. Я поморщился – такая силища была в этих стальных пальцах. Ржавая дверь с увесистым навесным замком, почти не скрипнув, открылась нам навстречу. Я вошел в полутемное помещение, более просторное, чем казалось снаружи, и увидел несколько мужских фигур. Прежде чем успел их разглядеть, дверь за нами закрылась, но от этого свет не исчез, а лишь сделался из сероватого желтоватым – на стенах висело несколько масляных светильников. Людей Линда было четверо. Прежде всего я обратил внимание на седого сухонького господина с безгубым, нерусским лицом и в стальных очках. Неужто это и есть доктор Линд? По обе стороны от него стояли двое высоких и плечистых, чьи лица тонули в тени, – надо полагать, телохранители. Четвертым был кучер, вошедший следом и привалившийся спиной к двери, как бы отрезая нам путь к отступлению. Один из телохранителей замахал рукой на кучера, явно требуя, чтобы тот вышел. Кучер кивнул, но не тронулся с места.