Привыкшая к перепадам его настроения, Джун не стала задавать вопросов, когда он вернулся, но была тверда насчет его обещания пойти на выставку Гогена. Элиот застыл как вкопанный перед оригиналом портрета, воспроизведенного на афише. Что-то в позе, меланхоличный взгляд, длинные черные волосы, пухлые губки, почти надутые, но готовые расплыться в улыбке, способной пронзить самое ожесточенное сердце. На выходе Джун купила каталог. – Это тебе, – сказала она. – У меня же не день рождения, – удивился Элиот. – Нет, но сегодня впервые я видела тебя таким в музее. 35 Сэм выдержала удар. Можно было убежать в свою комнату, хлопнув дверью, или закричать, или даже разрыдаться, но она стояла, не произнося ни звука, и это молчание впечатляло еще сильней. Диана сидела прямо напротив нее, а Ричард чуть в стороне, оба на диване. – Почему вы разводитесь? – спросила Сэм мертвым голосом. – Почему это случается каждый раз, когда мне хорошо? – добавила она, глядя на Диану. – Мы не разводимся. – Ладно, вы не разводитесь. Я плохо поняла. Ты возвращаешься в Париж, а Ричард уезжает в Штаты, это не развод, просто коридор между моей комнатой и ванной удлинится тысяч на семь километров, так? – Нас это радует не больше, чем тебя, – вмешался Ричард. – Диана не хочет жить в Соединенных Штатах, а мне слишком сложно сейчас оставить работу. – Мы не хотим разводиться. Мы слишком дорожим друг другом. – Это вопрос трех или четырех лет, – уточнил Ричард. – Я не хочу, чтобы всё, что я сделал, осталось мертвым грузом, мне бы хотелось уволиться, подготовив себе смену. Уйти без сожалений. – Я уже предпринимаю шаги, чтобы вернуть квартиру. Ричард будет приезжать в Париж так часто, как только сможет. – Замечательно! А я? – спросила Сэм, садясь в кресло. – Где мое место в ваших планах? Мне что, занять комнату Тео в Амстердаме и жить беженкой от семейного кризиса? Так вы от меня отделаетесь? – Моя дорогая, я знаю, что это трудно, но тебе придется выбирать. Если ты хочешь продолжать учиться на английском, у тебя есть возможность жить у Ричарда и поступить на его факультет. А хочешь, поедем со мной в Париж. Мы можем помочь тебе принять решение, но не хотим решать за тебя. Только не затягивай слишком, чтобы успеть подать документы. – Я здесь всего два дня, и ты вываливаешь на меня это вот так сразу! – Я признаю, что для тебя это нелегко. – Что ты, что ты, – пошутила Сэм. – Наоборот, я обожаю такие сюрпризы! Прежде чем ответить ей, Диана повернулась к Ричарду. – Это я хочу вернуться в Париж. Ричард тут ни при чём. Мы не рады, что ты по нашей милости оказалась в такой ситуации, но, если бы я долго тянула, прежде чем тебе сказать, это была бы медвежья услуга. – Супер, спасибо за всё! Определенно было бы преувеличением сказать, что общая атмосфера в последующие дни была пасторалью, усеянной цветами и убаюканной щебетом птиц. Сэм изъяснялась только междометиями, Ричард был расстроен, Диана сердилась, но делала дипломатичные попытки смягчить дочь. Однако надо было принимать решение. Сэм написала Мэдди, и та обратной почтой без обиняков посоветовала ей возвращаться с Дианой в Париж. Как бы то ни было, дорогая моя Саманта, тебе придется прервать учебу в Южной Африке, потому что учебные годы не совпадают. И нельзя сказать, что твой опыт в Соединенных Штатах сделал тебя счастливой. Я знаю, что теперь условия будут иные, ты поступишь в университет, окажешься в другой среде, но мне немного страшно за тебя, я знаю, что ты испытаешь, приехав туда. Некоторые воспоминания так токсичны, что отравляют жизнь, стоит только мелкому событию их разбудить. Тебе понадобилось много времени, чтобы оправиться от этой истории с преследованием. Хотя такое могло случиться с тобой где угодно (поверь, я прекрасно это сознаю): негодяи типа Уильяма не выступают под определенным флагом, задолго до глобализации подлость уже была универсальной. Но, из чисто эгоистических соображений, мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты на расстоянии Евротоннеля. Ты пишешь, что вы с Дианой как два оголенных провода и ты боишься остаться с ней наедине без умиротворяющего присутствия Ричарда. В твоем возрасте отношения мать – дочь часто накаляются. Я получила свою долю выкрутасов от Глэдис, будь уверена, и при всём желании не смогу сказать тебе сейчас, почему мы так часто цапались. Я знаю, что тебе нелегко это слышать, но, если ты хочешь, чтобы мать обращалась с тобой как со взрослой, поступай как взрослая. Помогай ей время от времени, покажи ей, что тебе интересно учиться, выговори себе личное пространство. Диана сама прошла через это, уж я-то знаю. Приезжая на языковую практику, она только и делала, что поносила твою бабушку. Послушать ее, бедная женщина не способна ее понять, она-де чума и тиран в одном флаконе. Мне кажется, что потом всё вошло в колею без больших потерь. Отрочество – чудесный возраст, но жить с ним трудно обеим сторонам, тебе не кажется? Не забывай, что, если тебе надо развеяться, поездка в Лондон всегда пойдет тебе на пользу. Париж совсем рядом. И не пора ли тебе сдержать обещание и приехать меня повидать? Я могу тебе помочь: купить билет мне еще по средствам и будет приятно сделать тебе такой подарок. Подумай об этом. Не беспокойся о Ричарде. Судя по тому, что ты рассказываешь, он крепко любит Диану и это взаимно. Таким парам, как они, нужно преодолевать трудности. Он приедет к вам, как только сможет, даю руку на отсечение (прошу тебя по достоинству оценить этот риск: зная, что я уже не владею ногами, ты можешь себе представить, как мне дороги оставшиеся конечности, и этой руки будет очень не хватать, если я ошибусь). Я надеюсь, что ты подробно напишешь о твоей поездке в Амстердам, тебе ведь так не терпелось повидать братишку, судя по твоему прошлому письму. Целую тебя, дорогая Саманта. Что бы ты ни решила, это будет хорошо. Всегда рассчитывай на дружбу твоей верной и преданной Мэдди Отложив письмо, Сэм вздохнула с облегчением. Она была не в восторге от перспективы жить вдвоем с Дианой, ведь ей не раз приходилось страдать от чересчур импульсивного темперамента матери. Но еще меньше ей хотелось ковырять свежие шрамы от той болезненной раны, что ей нанесли в Милуоки. Значит, Париж. И учиться, если получится, на факультете гуманитарных наук: Ричард привил ей вкус к истории и политической философии. А главное, она будет ближе к Лондону, городу, где жил мальчик, при мысли о котором так сильно билось ее сердце. Узнав о решении дочери, Диана крепко обняла ее, растроганная до слез. Сэм даже удивилась: она-то в последнее время думала, что мать ее не выносит. Диана с таким энтузиазмом помогала ей готовить документы, что это окончательно ее убедило. Между ними вновь пробежала искра. Это был добрый знак на будущее. Сэм написала Мэдди длинное письмо, поделилась новостями и рассказала о проделках Тео. Решилась она написать и об Элиоте, не упомянув, правда, их с Фергюсом неудавшийся визит. Последние месяцы в Йоханнесбурге пролетели быстро. Диана бегала по урокам французского и, успокоенная решением Сэм, вновь повеселела. Ричард работал как одержимый, торопясь закончить свои исследования по периоду между тайными переговорами об освобождении Нельсона Манделы и созданием Комиссии по установлению истины и примирению после первых демократических выборов в Южной Африке. Апартеид, абсурдный и преступный режим, навязал черному большинству тиранию белого меньшинства. Понадобились годы унижений, борьбы и давления в международном масштабе, чтобы люди согласились встретиться и обсудить будущее своей страны, черные и белые вместе, а ведь ярость и насилие могли снова ввергнуть ее в несказанную дикость. Многие фигуры политической шахматной доски этих судьбоносных лет были еще живы, и Ричард разрывался между встречами и интервью. Несмотря ни на что, у большинства его собеседников разочарование было прямо– таки осязаемо. Насилие принимало иные формы, политические партии разъела коррупция, новый цикл обид и мести готов был пробудиться… Сэм же опробовала на свой лад «радости» полукровки: слишком белая для одних и слишком черная для других, она была постоянной мишенью для нападок и держалась особняком. «Радужную» нацию, вымечтанную Манделой, еще предстояло строить. Они втроем провели последний уик-энд на пляже в заливе Содвана. Ричард сделал общий снимок, поставив свой фотоаппарат на автоспуск. Сэм сияла, стоя между родителями, которые обнялись и улыбались. Диана заметила, укрупнив план ее лица: – Какая ты красавица, дочка! Сэм вдохнула полной грудью. По синему небу плыли облака, волны разбивались о берег длинными пенными валами, большие морские птицы парили над головой. Сэм проводила одну глазами и представила, как она унесет ее далеко-далеко, за тысячи километров отсюда, и посадит, легкую и счастливую, в двух шагах от мальчика в куртке британской армии с польским именем на нашивке. Она прошептала тихо, словно загадывала желание: – Элиот. 36 Через неделю после похорон королевы Эмма Гарди встретилась с Джун в хоре. Обе пели контральто в любительском вокальном ансамбле. Гарди, еще озабоченная тупиками дела Биглет, предложила подруге кофе. – Джун, я хотела бы в последний раз пересмотреть видео с маленьким Ханом по дороге к каналу. – Если у тебя нет официального запроса, мне это будет сложно. Как бы то ни было, там ничего нет, его пересматривали десятки раз. – Ничего? – Ничего. – Но та фигура, мы же ее видели? Похожая на тигра, только почти прозрачная. – Я думаю, это была оптическая иллюзия, возможно, из-за снега, или дефект камеры. Во всяком случае, я сама решила удостовериться, потому что, уверяю тебя, начала всерьез беспокоиться за свое душевное здоровье. Вот только эта штука стерлась сама собой. – Стерлась? – Совершенно. Исчезла за несколько дней, не осталось никаких следов. Оптическая иллюзия – хорошее объяснение, но есть еще одно, похуже. Гарди затаила дыхание. Неужели Джун сейчас заговорит о духах, о паранормальных явлениях, о призраках с повадкой хищников? – Я ходила к специалисту по гипнозу, – продолжала Джун. – Спросила его, могут ли усталость и переутомление вызвать галлюцинации, и ответ был «да». Более того, он уверял, что в случаях особого напряжения эти галлюцинаторные феномены распространяются и на других людей.