Он остановился у бассейна со спрутами. Одновременно к нему подошла маленькая девочка. – Кто это? – спросила она Тео. – Это сп’уты! – Они противные, смотри, какие у них руки, как кисель, – сказала девочка. – Фу! – Они похожи… – добавил Тео, задумался и почти выкрикнул: – Большая голова, а вокруг макароны в прыщах! Девочка звонко рассмеялась. Дети пустились насмешничать кто во что горазд, и Тео был на седьмом небе. – Смотри, они обнимаются! – Фу, гадость. – Фу-фу-фу, какие они противные! Нильс сфотографировал их своим телефоном. Сэм вдруг стало трудно дышать. Она отошла на несколько шагов, чтобы скрыть свое недомогание. Ей не хватало воздуха, и пришлось сесть на пол в тени между двумя аквариумами. К счастью, ни отец, ни Карин, ни братишка еще не заметили ее отсутствия. Она старалась дышать ровно, но воля была бессильна, плотины прорывались одна за другой, паника накрыла ее, грудь сдавило, в висках застучало. Пришлось достать спрей вентолин, который всегда был у нее в рюкзаке. Карин поискала ее глазами через плечо и удивилась, что ее нет рядом. Сэм встала и кивнула на светящийся вдалеке указатель туалета, как будто ей понадобилось по неотложному делу. Карин улыбнулась ей и показала жестами, что они будут ждать ее на том же месте, у спрутов. Сэм кинулась к раковине, до отказа открыла кран, умыла лицо. Она выпрямилась перед зеркалом, опираясь руками на эмалевый край. Ей самой было не совсем понятно, почему разговор малышей всё в ней перевернул. Два года назад Сэм приехала с Дианой в Соединенные Штаты, освежив за лето свой английский. Она должна была поступить в выпускной класс лицея Элен-Буше близ Порт-де-Венсенн в Париже, но вместо этого записалась в публичный лицей Милуоки, чтобы подготовиться к экзаменам на международную степень бакалавра. Ей до конца не верилось, что она будет жить в Америке. Всё было так ново для нее… Большая и светлая квартира Ричарда на десятом этаже небоскреба выходила на озеро Мичиган. В ветреную погоду можно было видеть, как кайтбордисты скользят по волнам до самого заката. Ее одноклассники больше занимались спортом, чем в Париже. Сэм записалась на легкую атлетику и бегала с утра по субботам с другими девочками вдоль реки по тропе Оук Лиф Трейл. Вот так она и встретила Уильяма. Он бежал навстречу в наушниках и чуть не сшиб ее. На следующей неделе они уже бегали вместе. Потом Уильям стал встречать ее после занятий. Он показал ей город, познакомил с друзьями, сводил на концерт Шерил Кроу. – Тебе надо познакомиться с фолк-музыкой, это настоящая американская классика. Сэм предпочитала другую музыку и другие голоса, ей нравились Анна Кальви и Рокиа Траоре. Уильям морщил нос, и она смеялась. Впервые у нее были отношения с парнем. Он находил ее очень миленькой, хотя и не в меру экзотичной. Он дал себе месяц, чтобы сблизиться с ней (в своей личной стратегии он называл это «восходящей фазой», во время которой показывал себя самым очаровательным из парней), месяц, чтобы влюбить ее в себя, если она достаточно наивна, и еще один на то, что он называл «уложить», предпочитая именно этот момент, когда его победы падали со своего облачка к его ногам. Потом наступал переходный период, он еще немного держал их при себе, унижая с позиции силы и одновременно приступая к поиску новых жертв. Уильяму было совершенно необходимо верить в свое всемогущество, чтобы жить. Больше всего на свете он любил оставлять за собой поруганную дружбу и растоптанную любовь. Чем выше взлетишь, тем больнее падать. Это требовало одновременно инстинкта закаленного в боях хищника и цинизма законченного негодяя. Сэм очень похорошела за эту осень. Она так сияла, что Уильяму пришлось сделать над собой отчаянное усилие, чтобы выпустить в нее первые стрелы. Она не обижалась, он был старше, опытнее, ей казалось нормальным идти в его тени. – Мордашкой-то она вышла, только кругленькая немного, – говорил он при своей компании, развалившись на диване и обнимая ее одной рукой за плечи. Сэм смеялась вместе со всеми, гордясь тем, что занимает центр кружка. Но каждый раз, делая ей комплимент, он так или иначе ухитрялся тут же принизить ее язвительным замечанием, а когда она сердилась, усиленно удивлялся, относя это «недоразумение» на счет ее статуса иностранки. Он называл ее «моя негритяночка» или «моя хорошенькая френчи» и целовал. А ей так хотелось нежности, что она с легкостью прощала ему жестокость. Но уж коль скоро Уильям взялся ее унижать, это шло по нарастающей и повторялось всё чаще. Это не могло не сказаться на Сэм. Она то не в меру возбуждалась, то хандрила, стала обидчивой и раздражительной, иногда плакала без всякой причины. – Что ты с ним делаешь? – возмущались ее подружки. – Ты не видишь, что он водит тебя за нос? Она пыталась сопротивляться, реже соглашаясь на свидания, но для Уильяма было слишком рано, игра только начиналась. Он всегда давал ей вздохнуть, прежде чем вновь сжать свои тиски. «Нет проблем» и «ты свободна» всегда плавно переходили в «кончай меня динамить». Три грубости, два поцелуя – и она снова падала в его объятия. А потом было то ужасное свидание «для поговорить»: Уильям, извинившись, пришел с приятелем, который, не прошло и пяти минут, стал ее лапать. Сэм убежала, огрев его рюкзаком по лицу. Она неделю не ходила на занятия, у нее болела голова, болел живот, она лежала, не отрывая глаз от сообщений то с извинениями, то с угрозами, сыпавшихся в ее телефон. Диана и Ричард не понимали, что с ней происходит. Она вернулась в лицей, но исчезла из всех общих дел, отказывалась от приглашений и избегала совместных выходов, что не особенно взволновало ее одноклассников: для них депрессия была заразной социальной болезнью и лечилась одиночеством. Только Джил из ее команды по бегу не могла видеть ее такой пришибленной. – Надо просто уходить бегать пораньше, Сэм. Тогда он оставит тебя в покое. Ходили слухи, что Джил предпочитает девушек, но Сэм быстро поняла, что дружба Джил бескорыстна, что эта добрая, искренняя и надежная девушка просто хочет помочь ей, ничего не требуя взамен. Они понимали друг друга с полуслова, смеялись и возмущались одновременно. Джил бывала у нее, они вместе занимались, она высоко ценила Диану и восхищалась Ричардом, чью книгу читала. И Джил нравился голос Анны Кальви. Сэм отказалась пригласить друзей на свой день рождения, и Ричард с Дианой повели ее ужинать в ресторан на озере. Но Джил назавтра настояла на том, чтобы сделать ей подарок. Они гуляли по берегу озера, и Джил отдала ей сверток, не сказав ни слова. Сэм развернула бумагу, внутри оказалась коробочка, а в ней лежала черная плюшевая игрушка, маленькая горилла в шортах цветов американского флага и бейсболке. – Какая прелесть! – воскликнула Сэм. – Тебе правда нравится? – Я не знаю, что сказать! – ответила Сэм, целуя ее. – Ты лучшая на свете подруга! Она прикрепила гориллу к молнии своего рюкзака и покружилась на месте, словно смотрелась в зеркало. – Она будет меня охранять! Так и вышло. Когда накатывала хандра, стоило Сэм потрогать игрушку, и ей становилось легче. Жизнь вошла в колею, и она снова участвовала в массовых выходах с одноклассниками. Джил уговорила ее пойти с ней на вечеринку в один дом на Ньюхолл-стрит. Сэм танцевала, немного выпила, ей было очень весело, и вдруг оказалось, что она кружится по паркету в обнимку с Джил. Они поцеловались два или три дня спустя в тени деревьев, гуляя в Маккинли-парке. Поцелуй был таким долгим и таким нежным, что Сэм была потрясена до глубины души. Но она так и не узнала, кто снял видеоролик, запечатлевший их в столь интимном объятии. Для Сэм это было началом новой жизни. Она больше не пыталась разобраться в своих чувствах, не знала, испытывает ли к Джил любовь или дружбу, на нее просто обрушилось внезапное счастье, и эта связь, становившаяся с каждым днем всё более плотской, увлекала ее тело и сердце в водоворот страсти, особенно восхитительной оттого, что в ней был смутный привкус запретного плода. Это была к тому же, казалось ей, отличная месть Уильяму, который рвал и метал, что она от него ускользнула. Но у таких типов всегда наготове целый арсенал козней. Во-первых, он окружил себя небольшим двором, который следовал за ним повсюду, и отлично умел ориентировать суждения свиты и подогревать в ней жажду подлостей. Во-вторых, он не стеснялся в средствах, чтобы уничтожить жертву, – им не было границ, кроме его собственной фантазии. До сих пор Сэм не сталкивалась в своей школе с расизмом, но в один прекрасный день она обнаружила в своем шкафчике банан. Она решила, что его кто-то забыл, поспрашивала одноклассников и в конце концов выбросила. Через два дня, проходя по коридору, она услышала крик обезьяны. Потом были еще бананы, оскорбления исподтишка, грязные намеки на «гориллу, без которой она жить не может». Джил настаивала, чтобы она подала жалобу в администрацию, но Сэм не хотела гнать волну. «Ничего, я и не такое видела», – говорила она. Ей еще случалось давать отпор, но чаще она просто молча уходила. Так продолжалось до тех пор, пока видео их поцелуя не появилось в социальных сетях под заголовком «Саманта, мартышка-лесбиянка». Оно распространилось молниеносно, как вирус. За два-три дня его посмотрело больше половины школы. Сэм и Джил чувствовали себя поруганными, голыми в толпе, ни та ни другая не ожидали такой подлости. Их личная жизнь была замарана, их чувства растоптаны. Диана и Ричард подали жалобу. Видео убрали, но так и не выяснили, кто первым его выложил, и до автора добраться не удалось. Это был один из козырей Уильяма: он знал хакеров, в совершенстве умеющих заметать следы в Сети. Сэм выбросила свой смартфон. Невзирая на мольбы и тревоги Джил, которая считала, что она усугубляет ситуацию, она упорно носила на рюкзаке плюшевую игрушку, не считаясь с замечаниями и оскорблениями. – Это твой подарок, Джил. Если я ее сниму, это будет значить, что они победили, а я не хочу. Мне нечего стыдиться, что я цветная девушка и что люблю другую девушку. Но эта решимость дорого ей стоила. Этот аксессуар, плясавший под ее рюкзаком при каждом шаге, этот комочек черного меха с насупленной и комичной мордочкой, в шортах и бейсболке стал не знаменем, полным юмора, как она хотела, а гротескным образом ее поругания. Впадая то в ярость, то в смирение, Сэм начала хиреть. Дружба с Джил стала невозможной. Диана записала дочь к психологу, но и тот после десятка сеансов не смог вывести ее из депрессии. А через несколько недель и Ричард, в свою очередь, стал жертвой кампании устрашения. В статьях на специализированных форумах его обвиняли в тенденциозном преподавании истории: он-де, в частности, использует последствия войны Севера и Юга, чтобы обличить так называемую альтернативную политику, такую как политика расовой сегрегации. Его обвиняли в расизме против белых, в потворстве преступникам и убийцам. В это время он нашел в своем почтовом ящике письмо с угрозой смерти – в конверт была вложена револьверная пуля. Тогда же он принял решение ответить положительно на приглашение Йоханнесбургского университета в Южной Африке. Сэм услышала, как открылась дверь. Обернувшись, она увидела Карин – та встревожилась, что ее долго нет. Сэм прижалась к ней, словно в поисках защиты.