11 Перед мысленным взором Дианы стояла юная фигурка Сэм в аэропорту, удаляющаяся от ворот металлоискателя, и маленькая горилла весело танцевала жигу, отправляясь вместе с ней на каникулы. У нее защемило сердце. Пусть Ричард любил Сэм как родную дочь, он не мог понять. Он ее не носил девять месяцев, не видел младенцем, не наблюдал, как она росла… Они встретились на цикле лекций о войне Севера и Юга в Американском центре в Париже. Ричард должен был читать последнюю, в начале лета. Нанятый для него переводчик в последний момент отказался, требовалась замена, и Диана сразу согласилась. Придя заранее, она прошла по пустым галереям аудитории и представилась маленькой группке, оживленно беседовавшей у кафедры. С ней рассеянно поздоровались. Ричард пробовал микрофон. Он едва на нее взглянул. «Хам», – подумала Диана, обиженная профессиональной грубостью этого нескладного дылды. Ричард был одним из крупнейших специалистов по войне Севера и Юга, заведующим кафедрой истории в университете Милуоки, доктором honoris causa[6] престижнейших университетов Европы. Ничего этого Диана не знала. Впрочем, если бы и знала, это никак не облегчило бы ее стресс. Она села к микрофону для переводчиков и пробежала глазами свои записи, наспех сделанные перед тем, как прийти. Она не видела особого интереса в том, чтобы пережевывать подробности войны полуторавековой давности: подумаешь, большая драчка маленьких парней в сером и синем под предводительством старых вояк, такая подошла бы, пожалуй, Джону Уэйну или Дональду Трампу. Однако с первых же фраз она была покорена… Ричард, блестящий оратор, с увлечением раскрывал печальные отголоски этого братоубийственного конфликта в сердце сегодняшней Америки. Диана решила остаться после лекции на коктейль. С бокалом шампанского в руке она разглядывала фауну, обычную для подобных событий: треть – студенты с разинутыми ртами, треть – интеллектуалы, жаждущие ученых споров, треть – светские львы и прихлебатели. К ее немалому удивлению, после автограф-сессии Ричард подошел к ней и преподнес экземпляр своей книги с дарственной надписью, попросив великодушно извинить его за грубость. – Ваш перевод… он был идеален, – запинаясь, проговорил он. У Дианы округлились глаза. – Так вы говорите по-французски? – Немного… – признался он со сконфуженным видом ребенка над сломанной игрушкой. – Но не вполне достаточно для французской аудитории. Высокая брюнетка, которая шла к ним, стуча каблуками, властно вмешалась в разговор: – Вы Диана Гёз, не так ли? Мы не успели толком познакомиться. Меня зовут Кларисса Ли, я руковожу Американским центром. Вас мне рекомендовали, и, честно говоря, я об этом не жалею. Ваш перевод ложился идеально, вплоть до ритма и интонации, уже несколько человек это отметили в разговоре со мной. Я надеюсь, что у нас еще будет случай поработать с вами. Диана с облегчением ответила, что готова, с большим удовольствием. Ричард предложил пригласить ее на ужин, которым должен был закончиться вечер. – Отличная идея, – согласилась Кларисса. – Сможем получше познакомиться. Ресторан уже заказан. Я сейчас позвоню, чтобы добавили еще один прибор. Диана попыталась было протестовать, но девушка жестом остановила ее и, расчехлив телефон, отошла на несколько метров, чтобы позвонить. Ричард развел руками с сокрушенной миной, давая понять, что события вышли из-под контроля. Кларисса пресекла благодарности Дианы. – Готово, вы наша гостья. Я у вас в долгу, – сказала она, сунув телефон в чехол, – вы нас очень выручили. Ресторан находился в трех кварталах, во дворике между двумя многоэтажными домами. Ричард оценил выбор, напомнивший ему рисунки Сампе[7], такие «восхитительно французские», сказал он. Их стол был накрыт в беседке, украшенной светящейся гирляндой, поблескивающей сквозь листву. Ричард усадил Диану рядом с собой. – Мне еще могут понадобиться ваши услуги, – объяснил он, садясь в свою очередь. – Но все здесь говорят по-английски, – мягко возразила Диана. Хороший стол, хорошее вино и ласковое дыхание весны, клонящейся к лету. Они ужинали в узком кругу, присоединились только директриса книжного магазина и журналист из «Ревю историк». Некоторое время разговор вращался вокруг политики по обе стороны Атлантики, потом заговорили о путешествиях и отпусках. Ричард оставался еще на шесть дней в Париже, после чего всё лето собирался напряженно работать. – Предстоит много изысканий для моей будущей книги, – объяснил он. Директриса книжного магазина не преминула воспользоваться случаем и спросить его о теме, а журналист так и кинулся на прорыв. Ричард не стал упираться. – Я знаю, что история не повторяется, но можно ли по крайней мере извлечь уроки из наших прошлых ошибок? Я хочу копнуть эту идею реконструкции и поискать в былых конфликтах всё, что помогло бы нам их нейтрализовать, не отрекаясь от справедливости. Усилия Манделы по созданию «нации всех цветов радуги» в Южной Африке в этом отношении очень показательны. – Война Севера и Юга была неизбежна, – заметила Диана. – Аболиционисты были тысячу раз правы. Только драться. – Я согласен с вами, – кивнул Ричард, – но давайте отталкиваться от этой посылки: война совершенно разорила Юг, а Север покрыла долгами на космическом уровне. На все эти пущенные по ветру деньги Вашингтон мог бы без единого выстрела возместить ущерб южанам, выкупив всех рабов, дать им земельные наделы и развернуть программу ликвидации неграмотности по всей стране! Рабов освободили, а потом в течение десяти лет приняли законы, лишившие их самых элементарных прав, в том числе права на образование. Люди идут на чудовищные жертвы во время войн, но что мы готовы отдать в мирное время во имя справедливости, не проливая крови? Этот вопрос заслуживает рассмотрения, вы не находите? – Возможно, но в таком случае мы покидаем территорию историка, – заметил журналист. – В итоге ваш отпуск, – сменила тему Кларисса, – состоит в том, что вы его не берете! Вы никогда не даете себе передышки? – Неделя в Париже – это уже замечательно! А вы? Какие планы на это лето? – Не знаю, понравится ли это вам, я уезжаю на три недели в Кентукки, под Лексингтон. Буду кататься на лошадях у злых южан, – сказала она с гримаской. – А вы, Диана, куда отправитесь? – Хм, я не планирую отпуск на этот год. – Работа, я полагаю… С вашей профессией трудно строить планы. Во всяком случае, вы профи. Беглость, быстрота. А ведь лекция была нелегкая. Я уверен, что половина зала не знала слова «скалаваг». Я решил, что вы специалист. Вы интересуетесь войной Севера и Юга? – Лучше сказать, что я ее веду, – призналась Диана с ноткой иронии в голосе. – Я как раз развожусь. – Ай! – вскрикнул Ричард. – Мы еще не определились с выбором оружия, – добавила она, – но я хочу по возможности избежать кавалерии. Мой муж работает с ветряными двигателями, а я трех секунд не удержусь на лошади… Сами догадайтесь, кто выступит в роли Дон Кихота. (Она подняла бокал, дружески подмигнув Клариссе.) Во всяком случае, мне бы понравилось в Кентукки. За ваш отпуск! – И за ваш прием! – добавил Ричард. – За Париж! 12 Саманта вышла из фастфуда через полминуты после ухода Элиота, даже не заметив его. Она хотела попытаться найти Кэти. Но рынок Камден-Стейблз, где они должны были встретиться, оказался куда больше, чем она себе представляла. Когда-то это был комплекс, целиком посвященный тягловым лошадям, которых использовали на фабриках и винокурнях вдоль Риджентс-канала. Тут были конюшни, ветеринарная клиника, амбары и склады, шорно-седельные мастерские, кузницы, и всё это соединялось сводчатыми коридорами. Там и сям статуи лошадей в полной сбруе, в натуральную величину, еще напоминали о давней промышленной революции, о рабстве животных и людей на службе угля и пара. Но теперь десять тысяч ликов бога коммерции царили под кирпичными сводами – караван-сарай торговых марок и светящихся вывесок, пещера Али-Бабы, заполоненная комиксами-манга, винтажем и made in China. Сэм быстро поняла, что без смартфона у нее нет никаких шансов отыскать Кэти в толпе, фланирующей по крытым галереям. Это короткое блуждание по Лондону дробилось до бесконечности на множество территорий, калейдоскоп разномастных стилей и мод, пересеченный во всех направлениях группами, опознаваемыми по дресс-коду. Завтрак в отеле казался ей очень далеким, как будто в этот странный день, едва она встала с постели, стрелки часов вращались в замедленном темпе. В одной лавочке десятки пластмассовых фигурок королевы махали ей из-за стекла. Они были такие забавные, что Сэм захотелось привезти одну братишке. Едва она вошла в магазин, как возникшая из-за стеллажей продавщица в клетчатой мини-юбочке так и набросилась на нее. Девушка была примерно ее ровесницей, с ярко выраженной склонностью к готике. Выбритая голова с одной стороны, красная прядь, падающая на глаз, с другой. Ожерелье с гвоздями, митенки, пирсинг, вытатуированный паук на плече и чулки в сеточку в ботинках «Доктор Мартенс». Она выхватила из витрины фигурку и перевернула ее вниз головой, показав лакированным ногтем выемку для батареек, спрятанную в цоколе. Продавщица говорила девчачьим голоском, высоким и тонким, никак не вязавшимся с ее имиджем городской амазонки. Королева в ее пальчиках выглядела домохозяйкой на автобусной остановке. Девушка поставила ее на место среди товарок. Сэм не знала, какую выбрать. Все были в одинаковых жемчужных колье, с одинаковыми немного смешными сумочками в руках, в одинаковых платьях, одинаково махали рукой, но палитра цветов варьировала от бледно-голубого до пастельно-розового. Было что-то пугающее в том, как они двигались в такт. Выстроившиеся в ряд, как солдатики, они могли бы послужить улыбающейся публикой на военном параде в Северной Корее. – По-моему, они все красивые, – сказала продавщица. – У меня дома их несколько, и у моих родителей тоже. Каждому по своей королеве в каком-то смысле. Вы можете подобрать их под обои или под настроение. Сэм выбрала третью слева, цвета барвинка. Улыбающаяся под шляпкой-колоколом фигурка стояла навытяжку, прямая и принаряженная. Правая рука на уровне плеча, с пальчиками в белой перчатке, покачивалась с регулярностью метронома. Она словно говорила: «Ступайте, живите своей жизнью, делайте что вам вздумается, пойте, танцуйте, плачьте, а я всегда приветствую вас с утра до вечера – или прощаюсь, если вам так больше нравится, это как хотите, неважно, потому что Англия всё равно всегда будет Англией, а я, королева, всегда буду королевой, и God save the Queen[8]». Продавщица завернула фигурку в шелковую бумажку и хотела было убрать ее в коробочку, но Сэм остановила ее. – Я лучше возьму ее так. Без упаковки. – Вы уверены? – Да, она как раз поместится в мой рюкзак. – Вы совершенно правы! – согласилась продавщица, которая явно была счастлива наконец встретить клиентку своего уровня. – Люди часто оставляют это без внимания, но фигурки и куклы всё понимают… Я хочу сказать, они ужасно обижаются, если их закрыть в коробке, ужасно! Сэм бросила на нее косой взгляд. Девушка говорила на полном серьезе. – Для меня, – продолжала она, поглядывая направо и налево с видом заговорщицы, – это всё равно что котята… – рука в митенке легла на запястье Сэм, накрашенные веки захлопали, – …им надо дышать. Вернувшись в праздную толпу, Сэм сказала себе, что правильно сделала. Королева, на ее взгляд, чем-то походила на Мэдди, и это был добрый знак. В Южной Африке все носили амулеты или талисманы. Ну, почти все. «Со мной больше ничего не может случиться теперь, когда у меня в кармане королева, – думала она. – Это что-нибудь да значит. Родились сотни тысяч детей, умерли сотни тысяч стариков, миллионы людей прошли перед ней, а она махала рукой, никогда не останавливаясь. Они проплывали, как облака, она одна была неподвижна, старушка, приветствующая их со своего балкона, всегда на посту, с зажатой в руке сумочкой. Она очень сильная!» Выйдя на свежий воздух, Сэм почти нос к носу столкнулась с бронзовой статуей Эми Уайнхаус в короткой юбочке, безразличной к снегу, падавшему на ее худенькие плечи. Фигура давно умершей певицы стояла на высоченных каблуках, неуклюже расставив ноги, на голове красовался огромный шиньон. Сэм прошла мимо магазина военных товаров. Каски и ножи, сапоги десантников, пуленепробиваемые жилеты и полевая форма. В полумраке под камуфляжной сеткой манекен, прислоненный к мешкам с песком, казалось, осматривал свой неприкосновенный запас. Наверно, из-за него она и замедлила шаг, заинтригованная одной деталью: на нем была парка той же модели, что у Элиота. Только та была старенькая, потертая, с фамилией, написанной выцветшими чернилами на этикетке на уровне груди. Сэм тщетно попыталась вспомнить составлявшие ее буквы. Кажется, фамилия была польская. «Я могла бы быть к нему внимательнее, – подумала она. – Могла хотя бы спросить про отца…»