– Вы убили своего отца? Лицо Голдсмита помертвело. Медленно, явно прилагая усилия, чтобы ответить на этот нелепый вопрос вежливо, он сказал: – Нет, я не убивал. Мартина снова пробрала дрожь. – Вы убили своих жертв очень большим охотничьим ножом. Этот нож принадлежал вашему отцу, не так ли? – Да. Он обычно брал его с собой для защиты, когда шел через бандитские кварталы. Отец у меня был очень суровый. – Согласно записям, которые я видел, ваш отец был бизнесменом средней руки. Голдсмит воздел руки, не в силах объяснить. – У вас есть брат или сестра? Голдсмит покачал головой. – Я единственный ребенок. – Ваш отец был белым? Голдсмит какое-то время не отвечал, потом отвернулся, словно имитируя досаду. Презрительно скривив губы, он сказал: – Нет. Он не был белым. Мартин выпрямился, взглянул на Марджери и понял, что не сможет продолжить. – Спасибо, господин Голдсмит, – сказал он. Он повернулся, чтобы уйти, и чуть не уткнулся в Ласкаля. Голдсмит вдруг встал и схватил его за рукав. – И это все? – спросил он, проявляя признаки гнева впервые за все то время, что находился под наблюдением. – Сожалею, – сказал Мартин. Он рывком освободил руку. – У нас были серьезные неприятности. – Я думал, кто-нибудь объяснит мне, что со мной не так, – сказал Голдсмит. – Вы не можете объяснить? – Нет, – сказал Мартин. – Пока нет. – Тогда все пропало. Господи. Мне следовало сдаться ЗОИ. Никто из вас не знает, что со мной? – Возможно, вам следовало сдаться. Нет. Никакого «возможно». Именно это вам и следовало сделать, – сказал Мартин. Теперь его трясло от ярости. – Кто вы? Есть ли внутри вас хоть какая-то реальная личность? Голдсмит вскинул голову, как вспугнутая кобра. – Ты безумнее, чем я, – пробормотал он. – Господи, Том передал меня на попечение психу. Мартин дернул плечом, сбрасывая руку Ласкаля. – Ты ведь даже не жив, – хрипло прошептал он, скривив губы. – Эмануэль Голдсмит мертв. – Уберите этого долботрона подальше от меня, – сказал Голдсмит и махнул рукой, едва не задев Ласкаля. Ласкаль стоял у двери, пока выходили Марджери и Мартин, потом тоже вышел. Марджери приказала двери закрыться. Изнутри доносилась ругань Голдсмита. Каждый приглушенный темпераментный выкрик разжигал ярость и стыд Мартина. Он повернулся к Марджери, затем к Ласкалю. Почувствовал намек на кровавую дымку, ощутил запах огня и густой, резкий медный запах крови. Сквозь дым над ним смеялось детское изображение рогатого демона – смеялось над всем – с абстрактным весельем несокрушимого непостижимого вымысла. Слова не шли на язык. Он отвернулся к дальней стене и с гаканием судорожно принялся лупить по ней кулаками. Ласкаль и Марджери отступили от него, побледнев. Мартин резко опустил руки, разжал кулаки, расправил и разгладил пиджак. – Прошу прощения, – пробормотал он. – Господин Альбигони готов выслушать ваш отчет, – сказал Ласкаль, наблюдая за ним внимательно, но с сочувствием. – Сожалею, что произошел сбой. Кэрол Нейман очнулась? – Нет. – Мартин посмотрел на пол, чтобы вернуть самообладание. – Мы не знаем, что с ней не так. – Нужно сообщить об этом господину Альбигони, – сказал Ласкаль. – При необходимости мы договоримся о ее лечении… – Не представляю, как ее лечить после случившегося. – Мартин уставился на Ласкаля, губы прыгали. – Это была катастрофа, чтоб ее. – Вам удалось что-нибудь узнать, доктор Берк? – Не знаю. Не могу поверить, что Голдсмит говорит нам правду; после того, что мы пережили, – не могу. Возможно, Альбигони даст некоторые подсказки. – Тогда давайте пойдем и поговорим с ним, – сказал Ласкаль. Альбигони сидел во вращающемся кресле в обзорной галерее с видом на операционную и глядел сквозь прозрачное стекло на оборудование, столы и ширмы внизу. Возможно, он уже несколько часов не шевелился. Ласкаль вошел первым и установил компактное оборудование для визиосъемки. Мартин сел в кресло рядом с Альбигони. Марджери и Эрвин заняли места за его спиной. Дэвид и Карл, решил Мартин, здесь не были нужны. – Мне сообщили про Кэрол Нейман, – сказал Альбигони, постукивая ладонью по подлокотнику кресла. – Сделаю все возможное, чтобы помочь ей выздороветь. Можете рассчитывать на мою помощь и финансы. – Да. Я уже слышал это. – Я держу слово, доктор Берк. – Не сомневаюсь, – сказал Мартин, сглотнув. – Мы столкнулись с неожиданными обстоятельствами, господин Альбигони. Не вполне понимаю, как вам их описать… Наше исследование не походило ни на какие прежние. Пожалуй, мы ожидали чего-то необычного, принимая во внимание то, чем прежде занимался Голдсмит… Но мы вошли в Страну, не полностью сознавая масштабы его проблем. Я совершенно уверен, что ваши эксперты многое прошляпили. Вы хорошо осведомлены о его детстве? Юности? – Почти никак, – признался Альбигони. – Что-нибудь о его матери, отце? – Никогда не был с ними знаком. Они умерли несколько лет назад. – Его отец умер? – От естественных причин. – Мы нашли в Стране сильные фигуры, представляющие его отца. Ужасные, склонные к насилию образы, к которым примешаны черты полковника сэра Джона Ярдли. Мы обнаружили свидетельства того, что его отец был убит и мать, возможно, тоже. Чего мы не нашли, так это центральной контролирующей личности. Часы Ласкаля запищали. Он извинился и вышел из галереи. – Как это понимать, доктор Берк? – спросил Альбигони, прищурившись. – Мы с Кэрол Нейман встретили доминирующую силу, как будто бы представляющую центральную личность Эмануэля Голдсмита – фигуру с доступом ко всем воспоминаниям и шаблонам поведения Голдсмита. Но этот шаблон поведения не мог быть основной структурой личности изначально. Это появившаяся позже, более низкая форма, захватившая власть. Мы нашли свидетельства того, что основная структура личности сейчас уничтожена. – Мне все еще непонятно. – В психологической структуре Эмануэля Голдсмита отсутствует первичное «я», – сказал Мартин. – Что вызвало его разрушение, я не знаю. Во всех остальных исследованиях мы находили того или иного представителя основной структуры личности. В Голдсмитовой Стране таких нет. Похоже, что какой-то шаблон, возможно, субличность, обрел полную власть. А именно, образ отца, о котором я упомянул, теперь соединенный с очень мощным символом насилия и смерти. В обзорную галерею вернулся Ласкаль. – Сэр… Мартин вздрогнул. Ласкаль бросил на него странный взгляд и продолжил: – Господин Альбигони, окружная ЗОИ встревожена нашим присутствием здесь. Они запросили федеральное разрешение на расследование. И получат это разрешение в течение ближайших двух часов. Мартин разинул рот от изумления. – Как это? Мне казалось… – Значит, нам пора, – сказал Альбигони. Он снова посмотрел на Мартина. – Помогите разобраться. С Эмануэлем случилось что-то такое, что теперь он перестал существовать как полноценная личность? – Что-то радикальное. Я никогда раньше такого не видел, хотя, признаюсь, никогда прежде не исследовал людей с серьезными отклонениями. – Поэтому он убил мою дочь и остальных? – Не могу сказать, давно ли он в этом состоянии… но предположил бы, что месяцы, а то и годы. При этом кое-что мне вообще не понятно. – Это заставило его убить мою дочь? – повторил Альбигони свой вопрос. – Субличность, всплывающая на поверхность и берущая бразды правления, может не принять весь покров шаблонов социального поведения. По сути, она может даже не осознавать себя. Диапазон ее возможных действий, если она у руля, может выходить за рамки социально приемлемого, поскольку она не боится боли или наказания, ее не пугают никакие санкции и уж тем более – общественное осуждение. Она осведомлена о своем существовании не более, чем арбайтер. Нам всем знакомы теории, утверждающие, что некоторые преступники могут мало отличаться от автоматических устройств… – Я никогда не принимал подобное всерьез, – сказал Альбигони. – Такой ход мысли принижает всех нас. Мартин остановился, почувствовав, что ступил на зыбкую почву. Если его отчет окажется неудовлетворительным, неполным или неубедительным, Альбигони возьмет назад свое обещание? И имеет ли это вообще значение, если вскоре расследование инцидента начнет ЗОИ? – Я позабочусь, чтобы всех переместили отсюда, а здесь все тщательно очистили, – сказал Ласкаль, снова собираясь покинуть обзорную галерею.