Мэри увидела пристегнутого ремнями к кушетке черного человека. Ее взгляд тут же метнулся к цилиндру «адского венца», закрепленного на бетонном постаменте рядом с койкой. Кабели от цилиндра шли к обручу, охватывающему голову мужчины. Лицо мужчины было напряженным, но в остальном он казался спящим. Глаза Мэри округлились. Она внимательно вгляделась в его лицо, ей казалось – долгие минуты. – Это не Эмануэль Голдсмит, – заключила она; ноги у нее дрожали. С гримасой негодования и ярости она повернулась к Сулавье: – Черт бы вас всех побрал, это не Эмануэль Голдсмит. Сулавье растерялся. Он перевел взгляд с мужчины на кушетке на Мэри, внезапно повернулся к начальнику охраны и быстро заговорил на креольском. Начальник заглянул в камеру и стал энергично возражать высоким голосом. Сулавье продолжил препирательство, они зашагали по коридору и свернули за угол. Охранник у входа в камеру следил, как они уходили, затем тоже заглянул внутрь. Он смущенно улыбнулся Мэри и закрыл дверь. К счастью, свет не погас. Мэри стояла возле кушетки, глядя на заключенного под «венцом», не в силах представить, что он ощущает. Его лицо не выражало боли. Он воистину пребывал в личном аду. Долго ли он находится под «венцом»? Минуты? Часы? Она прикинула, не снять ли обруч или не выключить ли «адский венец», но не знала эту модель. Панели управления не было видно. Возможно, им управляли дистанционно. Дверь приоткрылась. В нее протиснулся Сулавье. – Это должен быть Голдсмит, – сказал он. – Именно этот человек прилетел к нам с билетом и багажом Голдсмита. Вы ошибаетесь. – Полковник сэр когда-нибудь встречал этого человека? – Нет, не встречал, – сказал Сулавье. – Кто-нибудь, знакомый с Голдсмитом, виделся с ним? – Не знаю. Она снова осмотрела лицо узника и почувствовала, как у нее потекли слезы. – Пожалуйста, снимите «венец». Давно он здесь? Сулавье переговорил с начальником. – Он говорит, Голдсмит здесь шесть часов, уровень наказания низкий. – Что такое низкий уровень? Сулавье, похоже, озадачил этот вопрос. – Не вполне понимаю, мадемуазель. Как измерить боль или страдание? – Пожалуйста, выключите «венец». Это не Голдсмит. Прошу вас поверить мне на слово. Сулавье снова вышел из камеры и несколько бесконечных минут совещался с начальником охраны. Затем тот свистнул и сказал что-то кому-то в главном коридоре. Мэри опустилась на колени возле кушетки. Она чувствовала, что присутствует при чем-то и ужасном, и необъяснимо священном: вот человек, много часов страдавший под «венцом». Были ли страдания самого Христа тяжелее? Этот человек мог бы взять на себя все ее грехи, все грехи всего человечества: он страдал много часов. Сколько еще людей страдает в этой тюрьме, в других тюрьмах? Она потянулась к лицу узника, коснулась его, внутри у нее все сжалось, слезы текли по щекам и капали на белую простыню, которой была застлана кушетка. Заключенный обладал определенным поверхностным сходством с Голдсмитом. Некоторые черты для равнодушного официального взгляда могли служить подтверждением личности; примерно того же возраста, может быть, на несколько лет моложе, высокие скулы, широкий четкий рот. В камеру вошла пожилая женщина в белом лабораторном халате, осторожно оттолкнула Мэри и открыла маленькую дверцу на боку цилиндра. Немелодично насвистывая, она постучала по цифровому дисплею, сделала несколько пометок в планшете, сравнила показания, затем повернула черную ручку против часовой стрелки. Поднявшись на ноги, покачала головой, захлопнула дверцу и безучастно, выжидательно посмотрела на Сулавье. – Через некоторое время он придет в себя, – сказала она. – Через несколько часов. Я дам ему лекарство. – Вы уверены, что это не Эмануэль Голдсмит? – спросил Сулавье, сердито глядя на Мэри. – Совершенно уверена. Мулатка сделала инъекцию в руку заключенному и отошла. Его лицо не стало спокойнее. Казалось, после отключения «адского венца» в лице проступило даже больше мучений, большее напряжение. Убедившись, что заключенный не начнет метаться, мулатка снова подошла к нему и сняла обруч с головы. – Ему нужна медицинская помощь, – сказала Мэри. – Пожалуйста, выпустите его отсюда. – Для этого требуется решение суда, – сказал Сулавье. – Он здесь на основании судебного решения? – спросила Мэри. – Я не знаю, как он оказался здесь, – признался Сулавье. – Тогда во имя простой человеческой порядочности выпустите его из этой камеры и отвезите к врачу. – Она уставилась на мулатку; та быстро отвернулась и сделала знак, скрестив три пальца над левым плечом. – К настоящему доктору. Сулавье покачал головой и уставился в потолок. – Это недостаточно важное дело, чтобы отвлекать им полковника сэра. – Его кожа в желтом свете блестела, хотя в камере и коридоре не было тепло. – Освободить его могут только по приказу полковника сэра. Мэри чуть не завизжала. – Вы истязаете невиновного. Позвоните полковнику сэру и немедленно сообщите об этом. Сулавье словно парализовало. Он упрямо мотнул головой. – Нам нужны доказательства вашего утверждения, – заявил он. – У него было удостоверение личности, идентификационная карта? – спросила Мэри. Сулавье перевел вопрос начальнику, тот красноречиво пожал плечами; его это не касалось. Напряжение достигло живота Мэри. Чтобы успокоиться, она постаралась вообразить неспешный Военный Танец на травянистом поле где-то далеко отсюда. – Лучше убейте меня, – тихо сказала Мэри, глядя прямо в глаза Сулавье. Затем указала на заключенного. – И его тоже лучше убейте. Потому что совершенное вами здесь – бо́льшая мерзость, чем могли бы стерпеть даже нечестивые народы нашей Земли. Если вы позволите мне вернуться в США живой, мой рассказ безусловно повредит полковнику сэру, его правительству и Эспаньоле. Если в вас есть хоть капля верности своему вождю или своему народу, вы сейчас же освободите этого человека. Плечи Сулавье поникли. Он вытер руками влажное лицо. – Я не предполагал, что возможна ошибка, – сказал он и огляделся по сторонам, рассматривая стены камеры и шевеля губами, словно произносил безмолвную молитву. – Я прикажу освободить его. Под свою ответственность. Мэри кивнула, не сводя с него глаз. – Спасибо, – сказала она. Ей было все равно, как это осуществится, но она заподозрила, что своими действиями приговорила самого Сулавье к такой же камере. В главном коридоре здания, шагая в сопровождении Сулавье за мулаткой и двумя охранниками, несущими на носилках заключенного, Мэри пыталась сдерживать свою нервозность, свой страх, свое отвращение. Тщетно. Ее затрясло так, что пришлось остановиться и прислониться к стене. Ужас, внушаемый «адским венцом», не уменьшился. Сулавье ждал в нескольких шагах позади нее, уставившись на противоположную стену, над его жестким белым воротником поднималось и опускалось адамово яблоко. Процессия впереди них продолжала идти, не оглядываясь. – У всего есть смысл и место, мадемуазель, – сказал он. – Как вы можете жить здесь, зная, что ваш народ творит такое? – спросила Мэри. – Я впервые оказался в «Тысяче цветов», да и вообще в тюрьме, – сказал Сулавье. – Моя специальность – полицейская дипломатия. – Но вы знали. – Абстрактно знать что-то… – Он не закончил. Мэри оттолкнулась от стены и с усилием выпрямилась. – Что вы будете делать, если Ярдли не одобрит? Сулавье печально покачал головой. – Вы разбили мою жизнь, мадемуазель, – сказал он. – С какой бы целью вы ни прибыли сюда, вот результат. Вы можете покинуть Эспаньолу. Я не могу. – Я никогда не смогу это забыть, – сказала Мэри. 59 ЛитВиз-21/1 Подсеть A (Дэвид Шайн): «Саван разочарования закутал центр управления миссией АСИДАК. АСИДАК прислала новый отчет о башнях, и он не обнадеживает. С другой стороны, отчет АСИДАК может свидетельствовать о весьма примечательном явлении. Для анализа этой ситуации в целом здесь с нами философский комментатор Хром Вижняк. Вижняк: «Изображения и данные, полученные от АСИДАК, теперь свидетельствуют о естественном происхождении колец башен. АСИДАК наблюдала миграцию с моря органического материала, огромной и как будто бы однородной зеленой массы, ползущей по ландшафту с помощью многочисленных разнонаправленных рук или псевдоподий, хотя масштаб наводит на мысль о сравнении с реками. Картина поразительная, даже грандиозная, но по мере приближения этих рек к их конечным целям – кольцам башен – детское разочарование в нас берет верх над благоговением, которое мы должны ощущать перед лицом такого природного явления. АСИДАК в итоге не обнаружила признаков разумной жизни; по крайней мере таких признаков, которые мы в силах истолковать. Достигнув этих образований, перемещающаяся зеленая масса в считаные минуты окружает башни, поднимается на них и образует блестящую стену. АСИДАК практически уверена, что в течение нескольких дней или недель эти стены сформируют спорангии, и начнется репродуктивный цикл доминантной формы жизни B-2. Давайте ознакомимся собственно с отчетом АСИДАК, отправленным доктору Роджеру Аткинсу, главному разработчику мыслителей АСИДАК и Джилл. АСИДАК (канал 4)> Роджер, как вы поймете из данных, которые я отправляю с этой трансляцией, на B-2 разговаривать не с кем, и это означает, что, по всей вероятности, во всей системе альфы Центавра нет никого, с кем я смогу общаться напрямую.