Используй это время, чтобы приспособиться к здешним правилам, предложил Мартин. Ты пожираешь меня взглядом, сказала Кэрол. Я видела эту лагуну. И едва не намокла. Хотелось бы, сказал Мартин. Она нахмурилась. Чувствую, приближается изменение. А ты? Да. Он подтянул к себе инструментарий и посмотрел на таймер. Тридцать секунд. За это время они могли полностью пересечь половину точек, нанесенных на карту Марджери при сканировании всех гипоталамических локусов Голдсмита. Возможно, им придется сделать несколько кругов по всем каналам, чтобы найти то, что им нужно… Но у всех прошлых субъектов исследования центральный город никогда не ускользал от них. Там что-то есть, сказал Мартин, указывая вперед. Там, где сходились бесконечные шоссе, небо сделалось не пыльно-голубым, а черным с примесью серо-оранжевого. Похоже на бурю, сказала Кэрол. Мартину эта картина напоминала зарево в ночи – отблески пламени в заводской печи или в охваченном пожаром далеком городе. Вид совсем не гостеприимный. Синее небо постепенно чернело с отчетливым воющим звуком, словно далекие механизмы спускали над заревом некую завесу. Однако над шоссе там, где они летели, оставался вроде бы тот же дневной свет, что и раньше. Доменный блеск впереди пульсировал и перемещался туда-сюда, словно бы отражая красные молнии. У Мартина никогда не было повода опасаться Страны; но, увидев это зарево, он засомневался. Во всех предыдущих случаях города бывали оживленными, а то и прекрасными, никогда не страшными; этот мог быть вратами в ад. Пойдем туда вместе, предложила Кэрол. Пожалуй, хотя бы сначала, согласился Мартин. Не по себе? Ты знаешь, черт побери, что я чувствую, ответил Мартин. Ты тоже волнуешься. Нет буфера, сказала она со вздохом. Затем перевернулась, как прирожденная воздушная танцовщица, и указала пальцем на землю. Здесь у всех у нас могут быть кошмары. Весь прежний опыт Мартина убедил его, что в Стране ему не причинят никакого вреда; с другой стороны, их прямая связь с ментальным символизмом Голдсмита могла привести к значительным нарушениям в их собственном внутреннем ландшафте. Эффект почти наверняка будет не постоянным – но и не приятным, если судить по тому, что их сейчас окружало. Небо вокруг них заполнило живое свечение. Боковые шоссе разошлись в разные стороны, огибая с боков огромный каньон, у которого исследователи могли видеть только ближний край и дальнюю сторону. Они остались на прямой центральной дороге. Их обволок звук – непрерывный рокот, словно бы множества барабанов или машин, такой осязаемый, что они видели пульсирующие волны, прокатывающиеся по ним и по асфальту дороги. Мы движемся прямо за край, заметил Мартин. Они замедлились и проплыли над неровной грудой гладких валунов, тянущейся вдоль края каньона. Должно быть, это оно, сказала Кэрол. Каньон представлял собой выложенную кристаллами яму; если присмотреться, кристаллы становились зданиями всевозможных форм и размеров, вздымающимися со дна каньона и образующими цепь небоскребов в манхэттенском духе. Город раскинулся, наверное, на сотни километров, устроенный с бесконечной выдумкой и тщательностью, шедевр ментальной архитектуры. Никогда не видел ничего подобного, сказал Мартин. От Кэрол веяло тем же ошеломлением и замешательством, смешанными с благоговением. Здания мерцали в ритмических вспышках света, бьющего от центрального хребта к самым дальним строениям, громоздящимся под краями каньона. Раз, два, три – пых; свечение, выстреливающее из мириад крошечных окошек в темноте наверху: мерцающие угли в гаснущем костре; звезды в галактике, связанные каким-то невероятным жизненным ритмом. Это великолепно, сказала Кэрол. Разве оно может быть нарушением? Мы здесь именно для того, чтобы разобраться в этом. Переживание было острее, чем в настоящей жизни; качество видения и чувствования – галлюцинаторным, да так и должно было быть; они видели не фильтрованный, цензурированный, скомпонованный и урезанный продукт мышления/восприятия; они видели саму основу всей мысли и человеческой сути. Мартина вдруг захлестнула радость; радость, возникшая из страха, который он ощущал раньше, радость оттого, что нет никакого буфера, радость оттого, что они с Кэрол – у порога чудесной тайны, совершенно неизведанной. Никто, даже Голдсмит, не знал, что это существует, только они. Отдаю тебе твой инструментарий, сказал Мартин. Но нам следует какое-то время продолжать исследование вместе, пока не разберемся, с чем имеем дело. Кэрол протянула руку и забрала свою коробочку. (Удовлетворение, самодисциплина, сосредоточенность.) Это потрясающе. Здесь все. Мартин протянул ей руку. Она взялась за нее, и они вместе спустились в город Голдсмита. Дорога под ними сделалась растрескавшейся и заброшенной, а еще дальше превратилась просто в куски асфальта и комья грязи. Среди них валялись какие-то белые обломки, частично скрытые черной грязной жижей. Мартин спустился посмотреть, что это может быть. Кэрол последовала за ним. Они приблизили лица к захламленной поверхности. Кости, сказала она. Я вижу глиняные черепки – глиняные головы, лица. Я вижу черепа и кости. Попробуй. Мартин сосредоточился на белых осколках, пытаясь переключиться на то, что воспринимала Кэрол. Хорошо. Теперь вижу бедренную кость… бедро. Череп. Все время возвращаюсь к фарфоровым лицам вроде кружек Тоби. Грустных кружек Тоби. Эти черепа не скалятся, заметила Кэрол. Это печальные черепа. Они поднялись выше, но никуда не продвинулись. Есть соображения, что они собой представляют? – спросила Кэрол. Никаких. Они полетели вперед и летели, пока на них не навалилась тяжесть, а тогда почувствовали, что их тянет вниз. Слегка споткнувшись, они приземлились на прямой улице между высокими темными кирпичными зданиями с разбитыми окнами. На каждом сантиметре кирпичной кладки были намалеваны выцветшие рисунки, словно нанесенные мукой или другим белым порошком: змеи с вылетающими из пасти острыми языками, большеголовые птицы, распластанные собаки и кошки со знаками «» вместо глаз. Эти рисунки переползали со зданий на тротуары. Идя по пустой улице, Мартин и Кэрол смотрели на рисунки под ногами: еще больше всяких животных, летучие мыши и подобия вырезанных из бумаги кукольных фигурок, квадраты для игры в классики, и из каждого квадрата-окна глазеет какое-то кое-как накаляканное лицо, почти живое благодаря морщинам и мине; наблюдающее, хмурое, хохочущее, глядящее в упор, угрюмое. Когда-то, возможно, они выглядывали из этих окон, сказала Кэрол. Теперь они застряли в тротуаре и на улице. Это могут быть смысловые знаки? Мартин поднял взгляд к разбитым стеклам в пустых окнах. Возможно, сказал он. В Странах, которые они когда-то исследовали, навязчивые мысли и воспоминания иногда принимали характер образов, ставших реальными; Мартин именовал их «смысловыми знаками». Чаще всего они были эфемерны, но в целом позитивны и наделены слабой жизненностью. Мартин обошел эти лица и квадраты. Между рисунками были нацарапаны непонятные слова, словно какой-то ребенок учился писать; деформированные буквы без четко различимых элементов, отсутствие смысла. Только образы, символизирующие субличности Голдсмита, его главные ментальные органоны, могли использовать речь; они служили посредниками, перепрыгивающими с одного уровня умственной деятельности на другой. Пока с ними не столкнешься, никакие звуки или слова этой Страны не будут восприниматься как устный или письменный язык. Гулкие звуки не прекращались, теперь это скорее было буханье барабана, чем грохот механизма. Мартин шел чуть впереди Кэрол, проводя эту часть исследования очень медленно, на случай, если они пропустили что-то важное. Здесь никакой активности, заметила Кэрол. Как думаешь, здесь была война, какие-то столкновения? Беспорядки, согласилась Кэрол. Ничто не двигалось. Возможно, вся активность еще сильнее сосредоточилась в центре города, гряде небоскребов. Нам никогда не встречались такие централизация и запустение, сказал Мартин. Тогда это неспроста. Патология вроде атрофии тканей. Не могу придумать лучшего объяснения. Но жесткая структура символов еще сохранилась – даже на окраинах, на пустынных дорогах. Для действия по-прежнему есть место, окружающая обстановка все еще будет поддерживать его. Как провод без тока, сказала Кэрол. Удачное сравнение. Он двинулся дальше по улице. Кэрол на мгновение отошла в сторону, чтобы подняться по ступенькам и заглянуть в темное здание. Он ждал ее, смутная тревога мешала думать. Настойка из Голдсмита. Темный каньон, переливы света, окрестности без жителей… Если война еще не началась, то, возможно, они шли по выжженной земле, где он готовился к предстоящему сражению. Посмотри, позвала Кэрол, знаками приглашая Мартина присоединиться к ней. Он вернулся на несколько шагов и поднялся по лестнице. За плохо очерченной дверью протянулся не до конца сформированный коридор, менявший очертания каждые несколько мгновений, всякий раз как они отвлекались. Какой-то сбой, сказал он. Тут, в глубине, Страна, должно быть, угасает, фокус перемещается куда-то еще. Давай доберемся до центра, не будем терять время здесь, предложил Мартин. Если тут сбой, то эта часть ландшафта не имеет особого значения. Разве что для археологических изысканий… начала Кэрол. Может быть, даже для них. Его беспокойство усилилось. Опустошение и распад; смысловые знаки заточены в тротуарах. Отказ от всех существующих структур и моделей. Что могло стать причиной? Страна не только поддерживала собственную образность – в виде обозначений и символики она обеспечивала основу для большей части высокоуровневой активности основной структуры личности и других крупных органонов. Разрушение или обеднение символики подразумевало серьезное психическое расстройство, однако корректологи не обнаружили у Голдсмита серьезных нарушений. Впереди, в конце улицы, бетонная лестница со стальными поручнями вела на десятки метров вниз, на другую улицу. Мартин снова взял Кэрол за руку, и они продолжили спуск. Может, можно найти такси, предположила Кэрол. По улице внизу ветер гнал тучи клочков бумаги, дрейфующих и кружившихся в вихрях иллюзорного воздуха. Мартин на ходу наклонился, чтобы ухватить один из них, но тот увернулся, словно живой. Кэрол тоже попыталась, но тоже тщетно; как только они дошли до конца улицы и повернули в сторону гряды небоскребов, клочки бумаги вспыхнули и исчезли в клубах черного пепла. Мартин поднял взгляд и коснулся Кэрол, указывая на огромный плакат, во всю стену темного пятиэтажного здания без окон. Нижнюю его часть покрывали расплывчатые, постоянно меняющиеся бессмысленные буквы. На плакате был изображен бюст человекоподобной фигуры с идеально гладкой яйцевидной головой. Голосуйте за господина Никто, сказал Мартин. Выбор народа, согласилась Кэрол. Они прошли несколько кварталов и нигде, даже в отдалении, не увидели обитателей. Кэрол сравнила их окружение с зоной военных действий; территория, покинутая из-за возможности ядерного удара. Может быть, здесь экономический кризис, предположил Мартин. Никогда не видел подобного запустения. Любопытно, почему оно вообще здесь. Memento mori. Над мрачными пустующими кирпичными зданиями маняще светились небоскребы центральной части города, но они, казалось, не приближались. Через, как казалось, несколько часов легкой, но вызывающей только досаду ходьбы Мартин остановился и достал свой инструментарий. Проведем джутц? – спросила Кэрол. «Джутц» заимствованное ими слово, служило для обозначения управляемого перемещения с канала на канал. Он несколько лет не слышал этого слова и улыбнулся пробудившимся воспоминаниям о не столь сложных исследованиях с более быстрыми результатами. Просто посмотрел время. Еще тридцать секунд.