Она забрала пистолет с комода и сунула в карман куртки. Тонкий, почти не выступает. Нано на комоде уплотнилось и, как слизняк, заползло обратно в ручку щетки, оставив маслянистую пленку на ее поверхности; заряд истрачен. Для нового чуда требуется дополнительное питание; как было сказано, можно подержать щетку в баночке колы. Мэри собрала щетку, спрятала в дипломат, закрыла его, убрала стул, подпиравший ручку, и открыла дверь. Сулавье стоял, прислонившись к стене в коридоре, и разглядывал свои ногти. Он печально посмотрел на нее. – Слишком долго, мадемуазель. – Простите? – Мы ждали слишком долго. Скоро стемнеет. Мы не поедем в Леоан. Если вторая часть ее сообщения дошла к адресату, то эспаньольцам разумно отвезти ее в другое место. – Куда? – спросила она. – Доверюсь своему чутью, – сказал Сулавье. – Подальше отсюда, однако, и поскорее. Интересно, как он получил указания? Возможно, у него имплантат, хотя такая технология должна быть в Эспаньоле в диковинку. – Я пробовала связаться с начальством, – сказала она. – Не удалось. Он пожал плечами. Казалось, всякая веселость и живость покинули его. Он осмотрел ее полузакрытыми глазами, запрокинув голову, без выражения. – Вам же сказали, это невозможно. – Он четко и внятно выговорил каждое слово. Она ответила на его взгляд, провокационно приподняв уголок губ. Любой недочет здесь неспроста. – Я предпочла бы остаться в этом квартале. – Это не вам решать. – Но и съездить в Леоан я не прочь. – Мадемуазель, мы не дети. Она улыбнулась. Его отношение заметно изменилось; это уже не был ее защитник. Не следовало усиливать эти перемены, меняя свое поведение. – Я никогда так не считала. – В некотором смысле мы весьма умудрены опытом, возможно, больше, чем вы можете себе представить. Ну, идемте. Она подхватила свой дипломат. Он почти силой забрал его у нее и пошел за ней по коридору. Они миновали Жан-Клода и Розель, стоявших в столовой – каменные лица, руки сложены. – Благодарю вас, – сказала Мэри, кивая и мило улыбаясь. Их это, кажется, потрясло. Жан-Клод раздул ноздри. – Мы уходим, – напомнил Сулавье. Мэри сунула руку в карман пальто. – Они с нами? – спросила она. – Розель и Жан-Клод останутся здесь. – Хорошо, – сказала она. – Как скажете. 50 Устраиваться обедать на лужайке перед ИПИ было бы неразумным. Кроме того, с океана веял прохладный ветерок. Кэрол и Мартин вышли через служебные двери в тылу здания, прошли между бетонными стенами и вниз по узкой асфальтовой дорожке к лесу позади корпуса. Мартин смотрел ей в спину, когда она шла впереди него через эвкалиптовую рощу. Она несла мешок с сэндвичами и двумя картонками пива. Он нес пляжное одеяло. Она небрежно и изящно поддела ногой ворох листьев на своем пути, оглянулась через плечо и сказала: – Приказываю тебе на несколько минут отвлечься от работы. – Тяжелая задача, – ответил он. – Здесь где-то должна быть… Вот! – торжествующе указала она. Между деревьями – поляна с сухой некошеной травой. Эта область была за пределами территории, подведомственной садовникам ИПР. В заговорщицком молчании они сошли с тропинки и расстелили пляжное одеяло на траве, действуя. Сели они одновременно, и Кэрол развернула бутерброды. Океанский бриз не оставил их в покое. Прохладные порывы пробивались сквозь высокие стройные деревья. Одеты оба были легко, и Мартин ощутил, как руки покрываются гусиной кожей. Он с опаской посмотрел на ближайшие ветви; если тряхнуть дерево, они могли упасть. – Не могу, – сказал он с усмешкой. – Что? – Отвлечься от работы. – Я и не ждала, – призналась она. – Но здесь все равно хорошо. Перерыв. – Так почему, по-твоему, я затащила тебя сюда? – спросила она. – Затащила? – сказал он, откусывая от бутерброда и задумчиво глядя на нее. – Для обольщения. – Совсем скоро нас ждет гораздо большая близость, – напомнила она ему. Он кивнул и сменил выражение лица с задумчивого на расчетливое. – Мы пришли сюда, чтобы обо всем договориться, прежде чем начнем. – Точно. – Я три раза путешествовал с тобой. Мы отлично совместимы в Стране. Он открыл картонку пива и протянул ей. – Именно так, – сказала она. – Возможно, даже слишком. Мгновение он обдумывал это. – Фигуристы. Я знаю женатую пару фигуристов. Вне льда они связаны так же, как на соревнованиях. – Это замечательно, – сказала Кэрол. – Мне всегда казалось, что мы тоже так можем. Она улыбнулась почти застенчиво. – Что ж. Мы попробовали. – Знаешь, эти фигуристы – они замечательные люди, но не слишком умные. Возможно, мы чересчур умны, чтобы быть счастливыми. – Думаю, дело не в этом, – сказала Кэрол. – А в чем? – В глубине души мы симпатизируем друг другу, – сказала она. – Я никогда ни с кем не знала такого… Правда, я никогда не заходила в человеческую Страну ни с кем, кроме тебя. Проблема в том, что у нас слишком много наложений между теми нашими «я», какие мы в Стране, и теми, какие мы здесь, сейчас. Снаружи. Мартин много раз задумывался об этом, всегда пытаясь найти еще какие-то доводы. То, что Кэрол пришла к тому же выводу, опечалило его. Это означало, что вывод правильный. – Во сне… – начала она и умолкла, чтобы откусить от сэндвича. – Ты когда-нибудь видел такой сон, в котором бы ощущал такие сильные, такие подлинные чувства, что не просыпаясь расплакался? Заплакал, словно вся боль, какую ты когда-либо ощущал, ушла и ты очистился? Мартин покачал головой. – Я – нет, – сказал он. – Что ж, а в Стране, пожалуй, у нас пару раз бывало что-то подобное. Мы, работая, близки, как брат и сестра или анима и анимус. Думаю, мужская часть моего «я»… почти точно соответствует твоей женской части. – И это, скорее всего, хорошо, – сказал он. – Это… пока их подталкивает друг к другу. В Стране. Но знаешь ли, твоя личность в Стране отличается от того, что я вижу здесь, снаружи. – Это неизбежно, – сказал он. – Тем не менее ты видела, каков я на самом деле.