– Другие твои контакты? – Теперь с языка Мэри лился горький мед. Ее изъян, врожденное стремление к перестраховке, цвело пышным цветом, и теперь ей хотелось влепить ему пощечину. Тем более что он вспотел и говорил сбивчиво, красивое смуглое лицо блестело от слепящих огней и мерцания лазеров. Фигура за его спиной безучастно откинулась на спину. – Ты не можешь никому сказать, Мэри. Я ни за что не показал бы это тебе, если бы знал… – Иметь у себя «адский венец» – федеральное уголовное преступление, Эрнест. Какой тебе прок от моего обещания, если я могу потерять статус чистейшего натурала, подвергнусь насильственной коррекции и буду изгнана из ЗОИ просто за связь с тобой? Каким надо быть идиотом, чтобы поставить меня в такое положение? Эрнест бросил попытки объяснить, ссутулил плечи. Он покачал головой. – Я не знал, – сказал он тихо. – Прости. – Думаю, тебе придется вывести меня отсюда, – сказала Мэри. Ее ярость перешла в тошноту. – Пожалуйста, выведи меня на улицу. – Лимузин отвезет нас обратно. – Не вместе. Пожалуйста, Эрнест. – Мэри, какого черта? – сказал он, расправляя плечи. – Это пустяк! Он безвреден. При таких обстоятельствах соблюдать букву закона смешно. Она оттолкнула его жестикулирующие руки и быстро пошла к двери и по коридору. – Выведи меня отсюда. Он шел за ней, брови сдвинуты от обиды и сердито недоуменно. – Я никому не навредил! Это никому не способно причинить вред! Что ты задумала? Доложишь об этом? – Что ты собирался сделать с этим, продать какому-нибудь любителю искусства из Комплексов? Чтобы в его стенах оказался спрятан «адский венец» и его бы за это схватили? – Это не продается. Это реклама, экспонат, он никогда не покинет это здание, эту студию, нет и нет. – Ты заплатил за него селекционерам… Ты пособник нарушителей закона. Я не могу… – Она закрыла глаза, открыла рот и покивала. – Проявлять терпимость. Попустительствовать. – Она ни за что не позволила бы себе заплакать. Перед всем, что ей предстояло завтра, такое! Разочарование и потрясение осознание что ее гнев по сути не вполне рационален что ее разочарование глубокое не поверхностное, что ее поверхностное «я» и впрямь может принять это даже счесть забавным, но не глубинная личность. Эрнест скривился, вскинул кулаки и издал громовой вопль разочарования. – Ну иди, скажи своим чертовым зои. Иди! За что ты со мной так? Он замер, его грудь вздымалась и опадала, взгляд вдруг стал спокойным и выжидающим. Он вытер ладонь о ладонь. – Прошу прощения, – тихо сказал он. – Я совершил серьезную ошибку, но хотел вовсе не этого. Я причинил тебе боль. А вот и слезы. – Пожалуйста, – сказала она. – Да. Конечно. – Он отдал распоряжение этажному диспетчеру вызвать муниципальное такси. – Не стоит, – сказала она. – Я воспользуюсь мини-автобусом ЗОИ. – Ладно, – ответил он. 29 Эта битва продолжалась слишком долго, Джон. Все знают, кто я, кроме меня. Мне не нравится мое незнание себя. Я чувствую, что день ото дня чахну. За мной охотятся. Если я скоро не узнаю, кто я, скоро, меня найдут и убьют. Игра! Это игра, в которую я мысленно играю каждый день, чтобы слова продолжали изливаться, но она помогает все хуже, и это может означать, что это правда. Мартин провел утро и день в особняке Альбигони в выделенной ему комнате, съел завтрак и обед, доставленные дорогостоящими арбайтерами, и изучал книги Голдсмита. Он не хотел никуда идти, если его не позовут. Это нежелание исчезло около половины второго. Он надел комбинезон и нарукавники, осмотрел себя в зеркале и отважился выйти. Войдя в длинную столовую, где никого не было, он прошел вдоль левого ряда стульев. Тишина впечатляла. Сквозь высокие окна столовой падал яркий, чистый – ни пылинки – солнечный свет. Хмурясь, он очень внимательно осмотрел огромные дубовые балки под потолком, послонялся по огромной механизированной кухне и отправился бродить по дому, как ребенок по волшебному замку. Ласкаля он нашел в кабинете. Тот хмуро читал что-то с планшета. – Где Альбигони? – спросил Мартин. Ласкаль пожелал ему доброго утра. – Господин Альбигони сейчас в гостиной. По коридору мимо входа, потом налево, наверх до середины лестницы и направо, третья дверь. – Он один? Ласкаль кивнул. Все это время он не отрывал взгляда от планшета. Мартин мгновение постоял рядом с ним, поежился и двинулся в указанную сторону. Альбигони сидел на корточках перед высокой елкой, вокруг него лежали какие-то свертки. Когда Мартин вошел, Альбигони поднял глаза и, смутившись, принялся раскладывать свертки под елкой. – Я не вовремя? – спросил Мартин. – Нет. Мы… приготовили все это. – Он махнул в сторону дерева и свертков. – Заранее. Ей нравилось Рождество. Бетти-Энн. Я, пожалуй, не против. Это напоминает мне ту пору, когда она была маленькой девочкой. С самого ее рождения мы всегда ставили на Рождество елку. Мартин посмотрел на него, сощурившись. Альбигони медленно поднялся на ноги, словно заторможенная горилла или ленивец. – После похорон мы передадим это на благотворительность. Она не прислала нам подарки… еще не принесла. – Примите мои соболезнования, – сказал Мартин. – Это не ваше горе. – Излишнее отстранение возможно, – сказал Мартин. – Иногда проблема затушевывает боль. – Не беспокойтесь о боли, – сказал Альбигони. – Решайте проблему. Он протиснулся мимо Мартина и обернулся – все морщины и складки на его широком, отечески добром лице сложились в унылую мину, – пошевелил пальцами, не поднимая руки, и сказал: – Здесь можете пользоваться чем угодно. Есть бассейн и тренажерный зал. Разумеется, библиотека. Все для просмотра ЛитВизов. Возможно, Пол уже говорил. – Да. – Завтра встретимся в Ла-Холье. Вы составили ваш список, «путевой дневник»… Мартин кивнул. – Физическая диагностика Голдсмита, психосканирование, затем я хочу изучить результаты. – Я нанял лучших неврологов. Кэрол назвала нам несколько имен… неболтливых профессионалов. У вас будет все необходимое. – Уверен, – сказал Мартин. Играй в Фауста с другими. Какие гранты получат неврологи Кэрол? Что им посулят? Альбигони поднял голову и посмотрел Мартину в глаза. – Говоря откровенно, господин Берк, что бы мы сейчас ни сделали, я в этом не вижу особого смысла. Но мы все равно сделаем. – Он вышел из комнаты. Мартин ощутил рождественскую елку за спиной как чье-то присутствие. Мебель из темного дуба и клена; заблудившийся в лесу. – Тогда пойду поплаваю, – пробормотал он. – Все в руках лучших специалистов. 30 Джон, я считаю Эспаньолу Гвинеей. Потерянной родиной. Не Африку, именно Эспаньолу. Мы говорили о том, чтобы записать твою поэму. Могу я вернуться домой? Я не знаю, что привезу с собой, какой багаж. Надин битый час рассказывала о людях у мадам де Рош и о том, что она им сказала. Она упомянула о визите селекционера. Это произвело на собравшихся огромное впечатление; никто из них никогда не привлекал внимания селекционеров. Они проявили беспокойство, даже страх. – Мне заявили, что тебе лучше некоторое время не приходить, – закончила она, с грустью глядя на него с дивана.