Ричард сделал шаг назад. – Я неважно себя чувствую, – сказал он. – Не ел целый день. – Прошу прощения. Я вернулась бы позже, но мое время очень ограничено. Департамент хочет получить ответы немедленно. Вы можете избавить меня от полета в Эспаньолу. Ричард не смог сдержать любопытство. Он приказал двери разблокироваться и открыл ее. – Вы думаете, Эмануэль… думаете, Голдсмит улетел туда? – Возможно. Ричард закусил губу, слегка сутулясь. Даже с этой Немезидой ему трудно было не вести открыто и дружелюбно. Он тихо и устало сказал: – Входите. Рад, что меня не подозревают. День и так не задался. Не буду рассказывать ей о селекционерах. Ее не будет рядом, чтобы защитить меня, если эта информация просочится и селекционеры вернутся. Не хочу и пяти секунд провести под венцом. – Приношу извинения за то, как к вам отнеслись вначале. Мы были расстроены тем, что нашли. Ричард кивнул. – Это крайне необычно, – сказал он. Я бы сказал «ужасно», «кошмарно», но шок уже прошел. Человек – животное, которое смиряется даже тогда, когда все понимает. – Мы все еще не нашли Голдсмита. Но, в общем, уверены, что убийца он. Он переписывался с полковником сэром Джоном Ярдли. Вы об этом знали? Ричард кивнул. – Как вы к этому относились? – спросила Мэри Чой с искренним любопытством. Несмотря на свою кожу и красоту, зои казалась вполне человечной и способной на сочувствие. Ричард прищурился, пытаясь увидеть за этим лицом свою дочь, пытаясь представить Джину взрослой. Разве Джина решилась бы на трансформацию? Крайняя степень критики родительского наследия. – Я не понимаю, как к чему сейчас отношусь, тем более в случае Эмануэля, – сказал Ричард, медленно усаживаясь, точно журавль, на старый потертый диван, и помахал пальцами, показывая ей на стул. Она отодвинула стул от обеденного стола и уселась на него, женственно и аккуратно, не колеблясь и не проявляя заметного беспокойства. Изумительно, если ты такой. Мэри подалась вперед. Свет на лице, как фазы черной луны. Хороший образ. Надо записать. – Вы относитесь к Эспаньоле с одобрением? – поинтересовалась она. – Не к тому, что они делают. К тому, что они вроде бы делают. Нет. – Но Голдсмит одобрял. – Он называл Ярдли очистителем. Некоторых из нас это смущало. – Он посещал Ярдли в последние год или два? – Вам это должно быть известно. – У нас нет уверенности. Он мог путешествовать под другим именем. – Не Эмануэль. Он ничего не скрывал. И не беспокоился о надзоре. – Он ездил в Эспаньолу? – Я так не думаю, нет. – Упоминал ли он Эспаньолу как убежище, гавань? Ричард усмехнулся и покачал головой. Писал о его мыслях. Писательская эмпатия посредством воссоздания. Почувствуй, что ты – это он или знаешь его. – Он воспринимал этот остров как парк развлечений. Он одобрял то, что у людей там достаточно еды и есть работа, но достопримечательности и курорты не посещал, нет. – Но он однажды там побывал. – Думаю, что именно тогда он… принял решение. – Так вы не думаете, что он вернулся бы туда? – Не знаю. – Нет, ты думаешь как раз так. Он никогда не вернется. – Если бы он считал, что в опасности, а Ярдли может защитить его? – Полагаю, тогда – возможно. Я правда не знаю. – Есть ли у вас какие-то мысли о том, что случилось? Я понимаю, что это глубокая травма… – Я почти только об этом и думал. Мне никогда не приходило в голову, что он сделает нечто подобное… Если это он сделал. – Эмануэль – поэт, который убивает. Они знают. Они заморозили квартиру. Ты знаешь. – Что могло его к этому сподвигнуть? Крушение карьеры? Разочарование в обществе? Ричард рассмеялся. – Вы сейчас в теневой зоне, лейтенант Чой. Разочарование. – Это слово он выговорил со смешком. – Но он был не из теневой зоны. Он жил в Первом Восточном Комплексе. – Он проводил много времени здесь, с нами. С мадам де Рош. – И это закончилось восемь или девять месяцев назад. Затем он попросил, чтобы навещали его. Вот почему вы бывали у него, а не встречались у мадам де Рош? – Да. – Почему такая перемена? Он замкнулся? – Я не заметил изменений. Просто прихоть. – Он становился все более эксцентричным? – Для поэта эксцентричность – не просто манерничанье. Это необходимость. Мэри Чой улыбнулась. – А его недовольство, разочарование, отторжение? – Возможно, отторжение. Он отторгал не меня – других. Полагаю, они чувствовали ревность. Зависть. – Даже в годы угасания его популярности? – Когда старый лев дряхлеет, приходят молодые львы… – Так ли было? Помнишь ты не это. Сейчас ты выдумываешь для Немезиды. Пытаешься сбить ее с толку? – Вообще-то, такого соперничества не было. В последние пару лет он редко посещал мадам де Рош, но поддерживал с ней связь. Я был… Он отвернулся, облизнул губы. – Вы были его самым верным другом. – Помимо молодежи, учеников и поэтов из Комплексов. Он часто виделся с ними у себя дома. Никогда у мадам де Рош. Возможно, собирал новую семью, новый кружок. Но со мной не перестал. В смысле, позволял мне приходить. – Что привлекало его в поэтах из Комплексов и учениках? – Их энергия. Отсутствие претенциозности. Я имею в виду ложную, бесполезную претенциозность взрослых. Молодые – всегда с претензиями. В этом их функция. Ее тон, ее теплота. Я почти не замечаю, что она трансформант. Начинаю воспринимать ее как дочь. – Зачем ему было убивать их? Ричард посмотрел на свои сложенные руки. – Чтобы спасти, – сказал он. – Он не видел для нас нормального будущего. Не считал, что мы переживем это время испытаний. – Вы имеете в виду наступление двоичного тысячелетия? Но он ведь не был апокалиптиком? – Нет. Он их презирал. Он понимал, что если мы попытаемся полностью очиститься от нашего зла, то не останется ничего, ни хребта, ни позвоночника. Коллапс. Он говорил мне, что мы пытаемся вытянуть себя за волосы из прыщавого отрочества во взрослую жизнь. Чересчур быстро. И считал, что мы потерпим неудачу и снова рухнем в ужасное технологическое темновековье. Невежество, филистерство, но при развитой технологии. – Думаете, он, возможно, убил своих друзей, чтобы спасти их от такого краха? Нет. Спастись. – Не знаю. Действительно не знаю. Жаль, что не смогу помочь вам. – Значит, возможно, Голдсмит просто страдал психическим расстройством? Нет причин, нет разумных обоснований, просто срыв?