– Типы воспоминаний о зданиях и тому подобном? – Не совсем. Между Страной и внешним миром могут быть аналогии, но восприятие внешних объектов проходит через ряд фильтров, выбранных разумом за их полезность для перевода в символы всеобъемлющего ментального языка. Большая часть этого языка фиксируется еще до того, как нам исполнится три года. Альбигони кивнул, явно довольный. Ласкаль бесстрастно слушал. – И, изучив Страну Эмануэля, вы сможете объяснить нам, что могло побудить его убить мою дочь и других. – Надеюсь, – сказал Мартин. – Нет ничего определенного. – Нет ничего определенного, кроме горя, – сказал Альбигони. – Пол, покажи доктору Берку наши материалы по Эмануэлю. – Хорошо, сэр. Мартин вышел следом за Ласкалем из кабинета в расположенную рядом небольшую медиастудию. – Пожалуйста, садитесь, – сказал Ласкаль, указывая на мягкое кресло с откидной спинкой. Кресло окружали черные звуковые стержни, словно оно стояло в обрезанной сверху птичьей клетке. Два маленьких проектора на черной пластинке прямо перед креслом беззвучно повернулись, когда он сел, подбирая правильное положение для его глаз. – Господин Альбигони уже знал многое из того, что вы объяснили, – тихо сказал Ласкаль, когда оборудование настроилось для презентации. – Он просто хотел услышать это от вас. Помогает ему усвоить прочитанное или увиденное. – Конечно, – сказал Мартин, внезапно ощутив неприязнь к Ласкалю. Самоотверженно преданный уверенный профессионал; Альбигони не мог бы пожелать более услужливого холуя. Мультимедийное шоу Эмануэля Голдсмита начиналось с интервью, взятого в 2025 году, в одной из первых сетей ЛитВизов. Плавающая перед ним надпись золотыми буквами (фирменный знак справочной библиотеки Альбигони): «Первое появление на ЛитВизе / После публикации второй книги стихов «Неведомый снег». 10 октября 2025 года. LVD 6 5656A». Ласкаль показал, как пользоваться встроенным в кресло пультом, и оставил Мартина в студии одного. Перед ним появился молодой и красивый Голдсмит: чистая гладкая кожа цвета красного дерева, густые черные волосы, их красивая линия над высоким лбом, широкий нос тонкая верхняя губа с тонкими усиками нижняя выпячена то ли кокетливо то ли обиженно большие блестящие черные глаза с желтоватой склерой, длинная тонкая шея и выступающий подбородок; двадцать пять лет почти дитя века; одетый в черный шерстяной свитер с высоким воротом, левый рукав закатан, открывает сильную руку с модным в то время наручным спутниковым коммуникатором размером с пачку сигарет конца прошлого столетия; приятная юношеская улыбка непринужденные манеры свободно держится с интервьюером. Обсуждает свою работу амбиции цели. Голос тонкий, но с мягкими нью-йорскими интонациями и вкраплениями среднезападного акцента. Эрудированный Голдсмит своей спокойной невозмутимостью произвел впечатление на журналистку, особенно принимая во внимание темпераментные высказывания об Африке из его книги: «Она не может быть моим домом. Это просто дом, куда уйдет мой дух, когда я умру. Немногие чернокожие все еще думают о ней как о родине; они ненавидят меня, потому что я знаю, что возвращение невозможно. Никому в Африке мы не нужны: мы слишком белые». И об Америке: «Я говорю своим братьям и сестрам: победа одержана в финансовой борьбе, но не в политической и культурной и уж точно не в духовной. Власть, по внутренней сущности чистейше белая, лишь внешне обрела легкий кофейный оттенок. Наша война – внутри Америки. Мы не успокоимся до тех пор, пока не настанет день, когда никто не спросит нас, каково быть черным, и никто не попрекнет нас этим». И о поэзии: «В мире побеждающих ЛитВиза и невежества – я слышал выражение «визиотизм» – поэзия мертва и похоронена. Умерев, поэзия обрела невероятную свободу; лишенная внимания, она способна расцвести, как роза на навозной куче. Поэзия воскресла. Поэзия – мессия литературы, но ангел еще не вострубил о ее воскрешении». И о продаже более четверти миллиона экземпляров в твердом переплете его второй книги стихов: «Очаровательно и разрушительно. Приходится внимательно следить за этим. Нельзя, чтобы это ударило мне в голову. Я просто тот единственный в поколении чернокожий, которому выпал шанс говорить во весь голос. Что касается личного существования поэта, то нас сейчас так много во всем мире и мы так тесно связаны, что всякая мелкая вспышка энтузиазма масс кажется огромной и способна поддерживать поэта, творческую личность, если ее потребности скромны, как мои». Мартин переключился на лит-слой: к нему хлынули слова расплескались вокруг имена даты наставники, в целом не имеющие отношения к делу, даже такие сведения, которые он счел бы глубоко личными и не подлежащими разглашению, ранняя оценка психопрофиля в 2021 году – чересчур рано, чтобы заслуживать доверия, – сделанная шутки ради описывающая Голдсмита как уравновешенного упрямого юнца с хорошо контролируемой, но распознаваемой манией величия и даже склонностью к мессианству. Юнг: «Мессианство всегда связано с комплексом неполноценности». Но в данном случае никаких тому доказательств. Он особо отметил для себя отсутствие сведений о детстве – ничего о том, что было с ним до пятнадцати лет. Голдсмит-подросток на семейных видеозаписях не походил ни на отца, ни на мать, отец – дородный представитель среднего класса, веселый, мать – худая и серьезная, намеренная дать ребенку хорошее литературное образование, книги, никакого визио: Казандзакис Кавафис в греческом оригинале Джойс оба Берроуза Эдгар Райс и Уильям и Шекспир Голдштерн Ремик Рэнделл Берджесс, поэты нового века и прозаики американского Среднего Запада, где Голдсмит жил в отрочестве и до двадцати с небольшим, пока не написал первую книгу, отсюда и смешанный акцент. С проявлениями расизма в юности практически не сталкивался, дружил с одноклассниками и хорошо вписывался в бытие среднего класса. Список за списком. Любимые продукты в пятнадцать (записал сам Голдсмит): жареная на сковороде натуральная выращенная рыба, пряный синтестейк, помидоры и яблоки прокручиваем быстрее третий по успеваемости ученик средней школы естественные науки математика первый лит второй и третий в драматургии второй в истории социальных наук; первая любовь в последний год обучения (см.: автобиография 2044 года «Дом яркой звезды», компания «Альбигони»), все хорошо все нормально все в полном порядке, но в его работах еще нет гениальности, проявившейся лишь после того, как ему исполнилось двадцать, написание пьес ранний черновик пьесы «Моисей» (доступно факсимильное воспроизведение текста) Первая книга стихов затем вторая и успех и стабильная карьера в течение десяти лет женат без детей вскоре развод по согласию сторон; за этот период десять книг поэзии и семь пьес все зрелые три успешные постановки вне Бродвея также успех в Лондоне Париже Пекине, приглашен в Пекин по программе культурного обмена затем в Японию затем в Объединенную Корею и наконец в Экономическое Сообщество Содружества Юго-Восточной Азии, где четырежды издавался в 2031–32 годах (трижды – пиратски) и где его пьесы в период экономического оживления ставят на волне популярности на Западе и особенно в Северной Америке; триумфальное возвращение из этого тура несколько разрушительных любовных приключений, подробно описанных в многочисленных ЛитВиз-передачах; одно из них завершилось в 2034 году самоубийством женщины. Два года Голдсмит скрывался. На самом деле в Айдахо с друзьями проходил обряд очищения длиной в год. Мартин остановился, хмурясь. Опознав возможную точку входа, он запросил информацию об этом обряде. Затем следовало интервью с Реджинальдом и Франсин Киллианами, основателями центра духовного очищения «Чистая земля» в 20 милях к северу от Бойсе на границе штата Орегон. Реджинальд высокий и тощий, в комбинезоне, с перевязанными тесьмой черными волосами, глаза недобрые мудрые, вытянутое лицо с приклеенной улыбкой: «В нашем центре побывало множество интеллектуалов и знаменитостей. Они приезжают, чтобы очиститься сбалансированной естественной вегетарианской диетой и минеральной водой. Приезжают слушать музыку, только доклассического периода, только на старинных инструментах. Приезжают ради огромного неба и звездных ночей. А мы даем им советы. Помогаем вписываться в двадцать первый век, что совсем не легко, все крайне античеловечно, неестественно, технологично. Эмануэль Голдсмит приехал сюда и провел с нами год. Мы стали очень хорошими друзьями. Он занимался любовью с Франсин». На экране Франсин, худая, напоминающая лань, с длинными прямыми рыжими волосами, задумчиво улыбается: «Он был великолепным внимательным любовником, хотя и склонным к насилию. Гнев и печаль переполняли его. Ему требовалось кое в чем разобраться, и я помогла ему. В нем бушевали горечь и ненависть, ведь он не знал, кто он. Покинул он нас умиротворенным и снова стал писать стихи». Действительно, в следующие пять лет вышли четыре книги, среди них переработка ранних африканских стихотворений. В 2042 году Голдсмит познакомился с другим своим поклонником, полковником сэром Джоном Ярдли, самопровозглашенным благожелательным тираном («в греческом смысле») Эспаньолы. Ярдли пригласил его посетить Порт-о-Пренс, что он и сделал в 2043-м. Подробности этого визита были недоступны, но они, видимо, хорошо поладили, и Голдсмит выражал восхищение непредвзятостью и разумностью Ярдли перед лицом сложностей и неразберихи двадцать первого века. Один из комментаторов-новостников на виз-кабельном канале сказал так: «Хвалы, возносимые Голдсмитом полковнику сэру Джону Ярдли, показывают политическую грамотность, типичную для поэтов, а именно нулевую, полностью отсутствующую. Ярдли добился процветания своего государства ввиду нежелания великих современных держав делать грязную работу своими руками. Он превратил свою армию отборных наемников в общемировой бич, нанимаемый «важными птицами», чьи мишени тщательно отбираются, а средства точны и изощренны. Кроме того, Ярдли обвиняют в изготовлении и экспорте гнусных пыточных устройств, вторгающихся в разум машин боли, которые, в частности, используют селекционеры, преследующие всех нас. Не важно, что наш собственный президент Рафкинд наладил открытые связи с Эспаньолой и Ярдли; не важно, что сейчас век «коррекции» и «возмужания» и что многие восхищаются действиями и селекционеров, и полковника сэра Джона Ярдли… Восхищение Голдсмита доказывает, что он – предатель в рядах гуманистической интеллигенции, перебежчик, рифмоплетный друг врагов рода человеческого». Красивая формулировка; но у поэтов бывали и более экстремальные связи, чем эта, и притом до массовых убийств поклонников и учеников не доходило. Никакой прямой связи тут нет. Голдсмит, как когда-то Эзра Паунд, став апологетом Ярдли, прославился неумелыми и, возможно, опасными попытками поиграть в политику, которые укрепили его положение в литературе. Возможно, именно потому он так и поступил. Мартин рассматривал его действия как позу или хладнокровный замысел; это, по крайней мере, имело какой-то смысл. Тем не менее просочившиеся в прессу и ставшие достоянием публики телефонные звонки пересылаемые визио переписка Ярдли и Голдсмита не выявили никакой позы; поэт искренне восхищался полковником. «Триста лет назад вы могли бы объединить Африку против португальцев и англичан; я сейчас мог бы быть там, цельный человек в теплой, кофейного цвета, без капли молочного оттенка, сердцевине Черности». Очень близко к пустословию. Мартин покачал головой и продолжил чтение. Письмо от Ярдли к Голдсмиту: «По вашей поэзии видно, что культурой и сознанием вы отличаетесь от своего окружения. Вы успешны, и все же говорите, что чахнете; вами не гнушаются, однако вы чувствуете себя не в своей тарелке. У вашего народа были дома и семьи и языки и религии, вся поэзия народа – но их отняли и заменили господством чужеземцев и жестокостью. Ваших соплеменников доставили в Новый Свет, и многих высадили в Эспаньоле, где невероятные жестокости продолжались и в двадцать первом веке… Неудивительно, что вы чувствуете себя разобщенными! Когда я утвердился на Гаити, мне кружила голову легко вспыхивающая радость людей, знавших так много боли, людей, чья история была мучительной цепью предательств и смертей. Боль впитывается зародышем через плазму, переходит от матери к сыну. Увы, многие из угнетателей умерли прежде, чем мне удалось отомстить за их жестокость». Очевидная несправедливость ради упрощения истории. И Ярдли не слишком тщательно скрывал новую экономику и сущность своего острова, во всяком случае не тогда, когда Соединенные Штаты Америки давали ему доллары и поручали миссии по всему миру. Переписка заканчивалась стихотворением Голдсмита: «Будь у меня магические силы / Я убил бы многих белых отцов-насильников / Оправданное убийство через время / Историю нельзя заЧернить». Рукоплескания со стороны США, всегда жаждущих самобичевания. Слава и еще большая удача. В каком-то смысле, возможно, и полковник сэр Джон Ярдли был чем-то обязан Голдсмиту, мастеру отточенного слова. Переписка и взаимное восхищение, граничащее с любовью, – с точки зрения Голдсмита, конечно. Был ли Ярдли в восприятии Голдсмита ангелом мщения, пришедшим в этот мир из-за грехов давно умерших? Явившимся к полноправным потомкам белых отцов-насильников? И чем был Голдсмит для Ярдли: разделяющим его мысли апологетом или пишущим под его диктовку, servus a manu? Были ли все убитые белыми? Мартин просмотрел ЛитВиз-отчеты и перекрестные ссылки. Нет. В числе жертв был один азиат смешанных кровей в четвертом поколении, и один черный, как Голдсмит, – его крестник. Возможно, слепая и неизбирательная жажда убийства. Мартин закончил изыскания и выбрался из кресла. Латунный арбайтер ожидал его указаний. – Пожалуйста, принеси мне холодный чай, – сказал он. – И скажи господину Ласкалю, что я готов увидеть Голдсмита. – Не увидеться, а увидеть. Голдсмит не должен опознать Берка или Нейман или кого-либо другого, кто будет исследовать его Страну; может возникнуть неловкость. 19 Откуда вам знать меня? Почему вы так рветесь узнать меня? Моя слава выбешивает вас. Глаза Ричарда Феттла начали косить от усталости, и он отложил ручку. Моргая, растирая глазницы тыльной стороной кисти, встал с кровати – мышцы сведены взор затуманен суставы хрустят пальцы сводит; он чувствовал себя, как человек, всплывающий из пучины запоя, но при этом ощущал огромное облегчение и собственное достоинство, ибо он писал, и написанное им было хорошо. Но он не осмелился убедиться в этом, перечитав все покрытые убористыми каракулями десять страниц. Вместо этого он сделал себе чашку черного кофе, думая о старых аллюзиях Голдсмита относительно кофе и сливок, и, пока пил кофе, улыбался, будто каким-то образом поглощал кровь и плоть поэта. Со словами он это уже сделал. Это оказалось приятно. Скоро он увернет Голдсмита в плотный тугой узелок и вытолкнет из себя, воплотив его посредством ритуала написания текста. Он обошел квартиру, глупо улыбаясь, пришибленный музой. Человек, который наконец очистился или наконец увидел, что грязи осталось мало. Что понадобилось, чтобы разорвать сцепку? Поношение. Что на выходе. Текст. Какие были ощущения. Экстаз. К чему все это ведет. Возможно, публикация. Неплохо было бы опубликоваться. Да. В конечном счете Голдсмит послужит ему. Ричард потянулся, зевнул и посмотрел на часы: 15.50. Он не ел с момента визита селекционеров. Бурча почесываясь дрожа, как мокрая собака, Ричард доковылял до кухни, открыл холодильник, вдохнул холодный воздух, отыскал пакет с натуральной выращенной рыбой и миску с когда-то свежей зеленью. Налил себе стакан безлактозного. Голдсмит не терпел обычное молоко ни в каких проявлениях только безлактозное Черные пометки на белом забелить обратно Ричард замер. Медленно почесался. Повернул и наклонил голову. Положил еду на кухонный стол. Что важнее, чем еда. Вернулся в спальню и взял лист бумаги, нашел неудачный отрывок и удалил его, водя по листу стирающим концом карандаша, вальяжно сдул катышки бумаги, переписал. Продолжил писать. К 16:50 он исписал как курица лапой пятнадцать страниц. Ричард встал, лицо отражало, как протестует все его тело, теперь это была настоящая мука, попробовал упражнения, чтобы размяться и взбодриться, подумал о горячем душе теплом солнце, от которого исходишь потом, но ничего не срабатывало. Заковылял в гостиную. Квартирный голос объявил о посетителе, и он застыл в изумлении. Высокая тень на молочно-белом стекле входной двери. Ричард вгляделся в помутневшую пластиковую оптику дверного глазка и увидел зои: чернокожая трансформантка лейтенант Чой. Он попятился от двери, тряся руками, словно обжегся, и нерешительность соединилась с внезапным спазмом, заставившим его согнуться. Иисусе. За что мне это. Когда же это закончится? Затем он сдвинул латунную пластинку под дверным глазком. Голос тонкий, но уверенно контролируемый: – Я вас слушаю. – Р Феттл, – сказала Мэри Чой, – приношу извинения за причиненное беспокойство. Могу я задать еще несколько вопросов? – Я уже рассказал вам все, что знаю… – Да, и вы, конечно, не подозреваемый. Но мне нужна некоторая общая информация. Впечатления. – Она улыбнулась той самой прекрасной неестественной улыбкой белые зубы мелкие и аккуратные между полными губами и гладкой тонко опушенной черной кожей. Выражение лица зои заставило его отвести взгляд, и живот у него свело еще сильнее. Она не может быть реальной, ничего из этого на самом деле нет. – Можем мы поговорить внутри?