Но теперь, когда они дошли до сути, Ронан засомневался, что хочет быть на другой стороне. Столько дней он сидел на церковной скамье, прижав костяшки пальцев ко лбу, и мысленно спрашивал: «Кто я, единственный ли я, что это значит…» Он сказал: – С Кабесуотером получается лучше. С Девочкой-Сиротой тоже. Но… Он замолчал. И посмотрел в землю. – Спроси меня, – велел Ронан. – Просто спроси. Просто… – Спросить – о чем? Ронан не ответил. Он продолжал смотреть в землю. Воздух двигался, окрашивая его светлую кожу зеленью, и деревья изгибались вокруг, черные и реальные; всё здесь походило на его сны, ну, или всё в его снах было таким же, как здесь. Адам сжал губы, а потом спросил: – Ты приснил Кабесуотер? И Ронан вскинул на него свои синие глаза. 22 На часах было 6:21. – Когда? – спросил Адам. – Когда ты понял, что приснил Кабесуотер? Сразу же? Они смотрели друг на друга, стоя наверху скалистого откоса, а далеко внизу лежало прозрачное озерцо. Сердце у Адама колотилось то ли от адреналина, то ли от близости к силовой линии. – Я всегда знал, – сказал Ронан. Это не могло повлиять на то, каким он видел Ронана. Умение грезить всегда было впечатляющим и необычным – божественный глюк, фокус силовой линии, позволяющий Ронану превращать свои мысли в конкретные предметы. Магия, но вполне разумная. Но… не только приснить целый лес, но и создать пространство сна за пределами собственной головы… Адам находился во сне Ронана – вот что значило это осознание. Ронан оговорился: – Ну, вроде как. Просто… когда мы сюда попали, я узнал это место. Свой почерк на камне. Наверное, я сразу понял. Но у меня ушло некоторое время, чтобы в это поверить. Все воспоминания Адама об их предыдущих вылазках в лес медленно двигались в его душе. Фрагменты вставали на места. – Вот почему он называет тебя Грейуореном. Вот почему он тебя отличает. Ронан пожал плечами, но это был жест человека, которому не всё равно, а вовсе даже наоборот. – Вот почему он говорит на скверной латыни. Это твоя латынь. Ронан вновь пожал плечами. Вопросы переполняли Адама – слишком сложные, чтобы их озвучить. Ронан вообще человек? Наполовину сновидец, наполовину сон, создатель воронов, девочек с копытами вместо ног, новых земель. Неудивительно, что школьная форма душила Ронана, неудивительно, что отец взял с него клятву молчать, неудивительно, что он не мог заставить себя сосредоточиться на уроках. Адам понял это и раньше – а теперь понял вновь, полнее, серьезнее осознал всю нелепость Ронана Линча в школе для будущих политиков. Адам почувствовал, что близок к истерике. – Вот почему он в принципе говорит на латыни, а не по-португальски, не по-валлийски. О боже. Я… Он заключил с этим лесом сделку. Когда он засыпал, когда Кабесуотер проникал в его мысли, вмешивался в его сны, это был Ронан… – Нет, – сказал Ронан быстро – он явно не успел к этому приготовиться. – Нет, я не выдумывал его с нуля. После того как я понял, в чем дело, я спросил у деревьев, почему, блин… как, блин, это произошло. Кабесуотер каким-то образом существовал и до меня. Я просто приснил его. В смысле… заставил выглядеть вот так. Я выбрал эти деревья, этот язык, всё вот это, не зная о том. В какой бы точке силовой линии он ни находился раньше, он был разрушен, не имел тела, формы… когда я приснил Кабесуотер, то вернул ему физический облик. Ну… проявил, вызвал из того, блин, места, где он находился. Это не я. Мысли Адама забуксовали в грязи; он не мог двинуться дальше. – Кабесуотер – это не я, – повторил Ронан. – Ты – по-прежнему ты. Одно дело – сказать это, а другое – видеть Ронана Линча, стоявшего посреди деревьев, которые он перенес в реальность, и выглядевшего как единое целое с ними, потому что он и был с ними единым целым. Маг… Неудивительно, что Ронана не отпугивала странность Адама. Неудивительно, что он был нужен ему таким. – Сам не знаю, почему я тебе это рассказал, – произнес Ронан. – Мог бы и соврать. – Просто дай мне минутку, чтоб привыкнуть, ладно? – попросил Адам. – Дело твое. – Не надо злиться из-за того, что я хочу это обдумать. – Я сказал – дело твое. – Сколько времени понадобилось тебе, чтобы в это поверить? – спросил Адам. – Я до сих пор пытаюсь, – признался Ронан. – Тогда ты не можешь… Адам замолчал. Ему вдруг показалось, что он упал с высоты. То же самое он почувствовал, когда понял, что Ронан приснил нечто очень большое. Адам едва успел задуматься, что это такое – скачок силовой линии или просто шок от услышанного, – когда ощущение повторилось. На сей раз свет вокруг ослабел одновременно с ним. Лицо Ронана заострилось. – Силовая линия… – начал Адам и замолчал, не зная, как закончить свою мысль. – Что-то с ней происходит. Ощущение – как в те разы, когда ты творил что-то большое. Ронан развел руки. Ответ был ясен. «Это не я». – И что делать? – Не знаю, стоит ли оставаться здесь, пока он такой, – сказал Адам. – И я сильно сомневаюсь, что нам надо идти в долину роз. Давай просто покричим еще. Ронан окинул Адама взглядом, оценивая его состояние. Он всё понял правильно: Адам чувствовал себя так, как будто ему было нужно встать на колени у себя в комнате, заложить руки за голову и подумать над тем, что он только что узнал. Он сказал: – Еще один раз. И они хором прокричали: – Девочка-Сирота! Этот объединенный зов был полон силы, пронзающей мрак. Лес прислушался. Возникла Девочка-Сирота, в шапочке, почти закрывающей огромные глаза, в свитере, который казался потрепаннее прежнего. В этом зелено-сером лесу она невольно выглядела отталкивающе, поскольку появилась не как обычно, несясь между темными деревьями. Она принадлежала миру старинных фотографий, которые Адам видел в Амбарах – потерявшийся ребенок-эмигрант из разоренной страны. – Вот ты где, хулиганка, – сказал Ронан, а Бензопила нервно закаркала. – Наконец-то. Девочка неохотно протянула Адаму его часы. С тех пор как он в последний раз их видел, на ремешке успели появиться отметины от зубов. Циферблат показывал 6:21. Часы были очень грязные. – Можешь оставить себе, – сказал Адам, – пока что. Он не мог на самом деле подарить Девочке-Сироте часы, но у нее вообще ничего не было, даже имени. Она начала говорить что-то на странном, запутанном языке; Адам знал, что это – древний и основной язык Кабесуотера, чем бы тот ни был. Язык, который юный Ронан в своих давних снах, видимо, по ошибке принял за латынь. Девочка вдруг замолчала. Она сказала: – Берегись. – Чего? – уточнил Ронан. Девочка завопила. Свет померк. Адам почувствовал это – взрыв энергии. Как будто все артерии в его сердце перерезали ножницами. Деревья завыли, земля задрожала. Адам присел, прижав ладони к земле. Он надеялся, что Кабесуотер поможет, даст ему вздохнуть… вернет его сердцу способность биться. Девочка-Сирота пропала. Нет, не пропала. В нескольких метрах от них она летела по скалистому откосу, цепляясь пальцами и глухо скребя копытами. Вместе с ней вниз катились камушки. Девочка не звала на помощь – она просто пыталась спастись. Адам и Ронан увидели, как она соскользнула прямо в хрустально-чистое озерцо; сквозь прозрачную воду было видно, как глубоко она погрузилась. Не сказав ни слова, Ронан прыгнул следом.