Каллу в тот день тоже неотвязно преследовало неприятное ощущение, но, в отличие от Моры, она торчала в Академии Агленби, занимаясь бумажной работой, и не имела возможности пойти и отыскать источник скверного предчувствия. Тем не менее оно всё росло и росло, наполняя ее голову, как черная мигрень, пока Калла не сдалась и не отпросилась домой на час раньше. Она лежала ничком наверху, в своей комнате, которую делила с Джими, пока не хлопнула входная дверь. Из прихожей отчетливо послышался голос Моры: – Я привезла домой мертвецов! Отмените все сеансы! Бросьте телефон! Орла, если у тебя парень, ему придется уйти! Калла отскребла себя от кровати, надела тапочки и спустилась. Джими, которой всегда и до всего было дело, стукнулась объемистым бедром о швейный столик, так она торопилась узнать, что случилось. Обе остановились на лестнице. К ее чести, Калла, увидев рядом с Морой и мистером Греем Ноя Черни, подумала лишь о том, чтобы сбежать. «Ной Черни» – это было слишком человеческое имя, чтобы называть им существо, которое, с точки зрения Каллы, выглядело не очень-то по-человечески. В жизни она повидала множество людей – и призраков тоже, – но ничего подобного еще не встречала. Душа, в такой степени разложившаяся, не могла быть… в общем, она не могла быть ничем. Разве что деградировавшим привидением, бессмысленным, навязчивым, беспокойным духом. Столетним запахом в коридоре. Дрожью, которую ощущаешь, стоя рядом с конкретным окном. Но тем не менее Калла смотрела на руины души и видела там мертвого мальчика. – Ох, малыш, – сказала Джими, немедленно исполнившись сочувствия. – Бедненький. Сейчас налью тебе… Джими, травник по жизни, готова была предложить чай буквально от любой смертельной болезни. – Что? – поинтересовалась Калла. Джими поджала губы и покачалась на пятках. Она явно была выбита из колеи, но не могла потерять лицо в присутствии остальных. Кроме того, Джими обладала утомительно добрым сердцем, и, несомненно, существование Ноя огорчило ее. – Мимоза, – торжествующе закончила она, и Калла вздохнула, неохотно признав ее правоту. Джими погрозила пальцем Ною. – Цветы мимозы помогают духам проявиться. Тебя это укрепит! Она зашагала наверх, а Мора попросила мистера Грея проводить Ноя в гадальную комнату. Они с Каллой принялись совещаться, стоя у подножия лестницы. Вместо того чтобы объяснить, каким образом Ной оказался с ними, Мора просто вытянула руку и позволила Калле прижать к ней ладонь. Психометрия Каллы – ясновидение через прикосновение – часто давала неточные результаты, но в данном случае событие произошло совсем недавно. Оно было достаточно ярким, и Калла с легкостью ухватила картинку заодно с поцелуем, которым Мора наградила мистера Грея. – Мистер Грей талантлив, – заметила Калла. Мора устремила на нее испепеляющий взгляд. И сказала: – В том-то и загвоздка. Я полагаю, что зеркало с именем Пайпер показали мне не случайно, хотя сомневаюсь, что это было желание Ноя. Он не помнит, как оказался там и почему с ним это происходило. Калла негромко спросила: – А он не может быть предвестием? Предвестия – потусторонние знаки грядущих несчастий – в норме не особенно интересовали Каллу, в основном потому, что были, как правило, игрой воображения. Люди склонны видеть предзнаменования повсюду: черные кошки, которые сулят неудачу, ворона, предрекающая печаль… Но настоящее предвестие – зловещий намек непознанного космического разума – не стоило игнорировать. Мора тоже заговорила вполголоса: – Возможно. Я весь день не могла избавиться от этого ужасного ощущения. Правда, я никогда не думала, что предвестием может служить разумное существо. – А он разумен?.. – Во всяком случае, отчасти. Мы поговорили в машине. Я в жизни ничего подобного не видела. Он достаточно разложился, чтобы казаться неразумным предвестием, но в то же время там остается и мальчик. Он ведь сидел с нами в машине… Обе женщины задумались. Калла спросила: – Это он умер на силовой линии? Возможно, Кабесуотер дал ему достаточно сил, чтобы до сих пор оставаться разумным, хотя в норме он уже давным-давно должен был уйти. Если мальчик слишком труслив, чтобы двигаться дальше, этот безумный лес, возможно, питает его, позволяя удерживаться здесь. Мора бросила на Каллу еще один испепеляющий взгляд. – Это называется «напуган», Калла Лили Джонсон, и он еще ребенок. Ну, подросток. Не забывай, что его убили. И что он один из близких друзей Блу. – Ну и что дальше? Хочешь, чтобы я установила с ним связь и что-нибудь выяснила? Или мы попытаемся отправить его дальше? Мора смущенно сказала: – Только не забывай про лягушек. Несколько лет назад Блу поймала двух древесных лягушек, когда помогала соседке в саду. Она торжественно устроила для них самодельный террариум в одном из самых больших кувшинов Джими, предназначавшихся для чая со льдом. Когда Блу ушла в школу, Мору немедленно посетило прозрение – бытовое, вовсе не сверхъестественное, – что древесных лягушек ждет медленная смерть, если заботиться о них будет юная Блу Сарджент. Она выпустила животных на заднем дворе и спровоцировала одну из крупнейших ссор с дочерью в своей жизни. – Отлично, – прошипела Калла. – Мы не станем отпускать призраков на волю, пока Блу будет на вечеринке. – Я не хочу уходить. Мора и Калла подскочили. Разумеется, рядом с ними стоял Ной, опустив плечи и подняв брови. Всё остальное было – нити и тьма, пыль и пустота. Он говорил негромко и слегка невнятно. – Пока не хочу. – У тебя не так много времени, мальчик, – предупредила Калла. – Я пока не хочу, – повторил Ной. – Пожалуйста. – Никто не заставит тебя делать то, что ты сам не хочешь, – сказала Мора. Ной грустно покачал головой. – Уже… заставили. И заставят еще раз. Но это… я хочу сделать это для себя. Он протянул руку Калле, ладонью вверх, как нищий. Этот жест напомнил ей еще одного знакомого покойника, который по-прежнему, двадцать лет спустя, висел на ее шее бременем скорби и вины. На самом деле – если задуматься – этот жест был слишком точен, вялое запястье слишком знакомо, пальцы слишком тонки и нарочито расставлены. Эхо воспоминаний Каллы… – Я зеркало, – тускло произнес Ной, отвечая на ее мысли. Он уставился в пол. – Простите. Ной начал опускать руку, но Каллу наконец охватило уклончивое и искреннее сострадание. Она коснулась его холодных пальцев. И немедленно получила удар в лицо. Она должна была ожидать этого, но тем не менее едва успела оправиться, когда ее настиг следующий. Выплеснулся страх, затем боль… и очередной удар Калла ловко отразила. Ей не было необходимости переживать смерть Ноя целиком. Она обошла вокруг и… ничего не нашла. Обычно ее психометрия превосходно работала с прошлым, пробиваясь сквозь недавние события к сильным впечатлениям минувшего. Но Ной так разложился, что его прошлое по большей части исчезло. Осталась только истончившаяся паутина воспоминаний. Там были поцелуи, и Калла как-то не ожидала ощущения стольких Блу Саржент, со столькими языками во рту. Там был Ронан, который в воспоминаниях Ноя оказался гораздо добрее. И Ганси, отважный и стойкий, чему Ной явно завидовал. И Адам… Ной боялся его – или за него. Этот страх пронизывал воспоминания об Адаме темными нитями. А еще там было будущее, которое тянулось вперед всё более неясными образами. И.. Калла отняла руку и уставилась на Ноя. В кои-то веки ей было нечего сказать. – Ладно, парень, – произнесла она наконец. – Добро пожаловать. Оставайся здесь сколько сможешь. 17 Хотя Ганси и нравился Генри Чень, согласие пойти на вечеринку в тогах создавало впечатление переворота во власти. Не то чтобы Генри хоть в чем-то угрожал ему – они оба, и Ганси, и Генри, правили на своих территориях, – но встреча с Ченем в его королевстве представлялась серьезнее, чем на нейтральной почве Академии Агленби. Ванкуверская четверка вся жила вне кампуса, в Личфилд-Хаусе, и вечеринки там проходили неслыханные. Это был эксклюзивный клуб. Безусловно принадлежавший Генри. Поужинать в волшебной стране – значит остаться там навсегда или уйти и вечно тосковать. Ганси сомневался, что он сейчас в состоянии заводить новых друзей. Личфилд-Хаус был старым викторианским особняком, находившимся на другом конце города. Сырым прохладным вечером его окружали завитки тумана; башенки, крыша, крылечки, все окна освещались крошечными электрическими свечками. На подъездной дорожке в два ряда стояли четыре дорогие машины, и серебристый «Фискер» Генри, припаркованный рядом с послушным старым седаном, напоминал изящное привидение. У Блу было ужасное настроение. За время ее смены в «Нино» что-то, несомненно, произошло, но попытки Ганси выяснить, что конкретно, убедили его лишь в том, что дело не в вечеринке и не в нем самом. Теперь именно Блу сидела за рулем «кабана», и это была тройная удача. Во-первых, Ганси не представлял другого человека, чье настроение могло хоть немного подняться от нахождения за рулем «Камаро». Во-вторых, Блу сказала, что у нее нет шансов попрактиковаться в вождении при помощи общественного транспорта, принадлежавшего дому номер 300 на Фокс-Вэй. В-третьих – и это было самое главное, – Ганси возмутительно и бесконечно отвлекался, представляя Блу за рулем своей машины. Ронан и Адам не собирались с ними, поэтому никто не мог застигнуть их во время этого действа, казавшегося чудовищно непристойным. Он должен был рассказать друзьям. Ганси сомневался, что в его положении стоит влюбляться, но всё равно влюбился. И не вполне мог уловить механику этого состояния. Он понимал свою дружбу с Адамом и Ронаном – оба обладали качествами, которых у него не было и которыми он восхищался, и им нравилось в Ганси то, что он любил и сам. Поэтому он подружился и с Блу, но потом к дружбе прибавилось нечто большее. Чем лучше Ганси узнавал девушку, тем чаще его накрывало ощущение, как тогда в бассейне. Он перестал разрываться между несогласованными версиями самого себя. Теперь был только Ганси – сейчас, сейчас, сейчас. Блу притормозила у знака остановки на углу, напротив Личфилд-Хаус, оценив возможность припарковаться. – Ух, – сказала она недовольно, глядя на дорогущие машины. – Что?