– Жизнь коротка. Я бы теперь хотела заняться делом вместе с вами. – Погоди. Правильно ли я понимаю? В прошлом году из-за тебя мы чуть не угодили в тюрьму. Твой муж убил поставщика ради какого-то несуществующего артефакта. Ты вселилась в нас. И ты желаешь войти с нами в дело? Что-то не похоже на хорошенькую женушку Колина Гринмантла. – Разумеется, не похоже. Именно поэтому я и звоню. Я хочу начать с чистого листа. – И к какому дереву принадлежит этот лист? – подозрительно спросил Ломоньер. – К очень славному, со сверхъестественными корнями, – ответила Пайпер. – Я нашла кое-что потрясающее. Невероятное. Такое бывает раз в жизни. Раз в сто лет. Я хочу, чтоб вы очень постарались и собрали всех сюда, на аукцион. Это будет нечто. Ломоньер как будто исполнился надежды. – Мы… Единственный Ломоньер, продолжавший курить, перебил: – После того, что было в августе? Неужели ты ожидаешь, что мы очертя голову в это кинемся? Назови меня ненормальным, дорогая, но я тебе не доверяю. – Придется просто поверить мне на слово. – Из всего, что ты можешь мне предложить, эта вещь меньше всего достойна доверия, – холодно отозвался Ломоньер. Он протянул сигарету другому брату, сунул руку под пальто и свитер и нащупал четки. – За последние десять лет твое слово слегка упало в цене. – Ты худший отец на свете, – огрызнулась Пайпер. – Честно говоря, ты – худшая дочь. Он прижал четки к голове недавно гудевшего брата. Тот немедленно сплюнул кровью и упал на колени. Его лицо вновь приобрело привычное выражение. – Именно это, – сказал Ломоньер, – я и подозревал. – С ума сойти, ты положил трубку, прежде чем я успел с ней попрощаться, – с обидой сказал Ломоньер. – Такое ощущение, что в меня кто-то вселился, – сказал Ломоньер. – Вы что-нибудь видели? 11 ВГенриетте продолжалась ночь. Ричард Ганси не мог заснуть. Как только он закрывал глаза, появлялись: руки Блу, его голос, кровоточащее черным дерево. Что-то начиналось, начиналось. Нет. Заканчивалось. Он сам заканчивался. Это было зрелище его персонального апокалипсиса. Радость, которую Ганси ощущал, когда бодрствовал, превращалась в ужас, когда он уставал. Ганси открыл глаза. Он приоткрыл дверь Ронана – чуть-чуть, чтобы убедиться, что Ронан там и спит, приоткрыв рот, в наушниках с ревущей музыкой. Бензопила неподвижным комком сидела в клетке. Ганси оставил их и поехал к школе. Он воспользовался старым ключом, чтобы попасть в спортивный комплекс. Там он разделся и спустился в темный бассейн в еще более темном зале. Ночью все звуки казались странными и глухими. Ганси нарезал бесконечные круги, как делал, когда только поступил в Агленби, в те времена, когда он был членом гребной команды и порой приходил сюда с утра пораньше, до начала тренировки. Ганси уже почти забыл, как это – находиться в воде. Как будто тела не существовало; оставалось лишь безграничное сознание. Он оттолкнулся от едва видимого бортика и направился к противоположному, еще менее видимому, больше не в состоянии удерживать в голове свои конкретные тревоги. Школа, директор Чайлд, даже Глендауэр. Он ведь отдался одной нынешней минуте. Ганси уже не помнил, почему отказался от этого… В темной воде, здесь и сейчас, он был только Ганси. Он никогда не умирал, он не умрет опять. Только Ганси, сейчас, сейчас, только сейчас. Незамеченный им, Ной стоял на бортике бассейна и наблюдал. Когда-то он тоже был хорошим пловцом. Адам Пэрриш работал. В тот день у него была поздняя смена на складе – он разгружал стеклянные банки, дешевую электронику и детские головоломки. Иногда, когда Адам работал допоздна и уставал, он мысленно возвращался к прежней жизни в трейлере. Без страха, без ностальгии. Просто он многое забывал. Почему-то ему не сразу удавалось вспомнить, что ситуация изменилась; Адам вздыхал, представляя, как поедет домой, в трейлерный парк, когда закончится смена. Потом он удивленно вздрагивал: сознание напоминало, что вообще-то его нынешнее место жительства – квартирка над церковью святой Агнессы. Сегодня он вновь ошибся в воспоминаниях, потом к нему рывком вернулась память о нынешнем, улучшенном положении вещей, и, вздыхая от облегчения, Адам припомнил испуганное личико Девочки-Сироты. Честно говоря, сны Ронана часто были пугающими, и, в отличие от него, она не могла пробудиться. Когда Ронан принес Девочку-Сироту в реальный мир, она, вероятно, подумала, что тоже создала себе новую жизнь. А они вместо этого просто поместили ее в очередной кошмар. Адам сказал себе, что она не настоящая. Но ему не давало покоя чувство вины. Он подумал, что сегодня поедет домой – в тот дом, который сам для себя создал. А Девочка-Сирота останется, как в ловушке, среди снов, со старыми часами Адама и его старым страхом. Когда он взял инвентарный список, мысли о Кабесуотере нахлынули на него, напоминая, что надо обдумать происхождение того почерневшего дерева. Когда Адам поставил подпись, в голове настойчиво замаячила школа, напоминая, что нужно написать и сдать трехстраничную контрольную работу об экономике тридцатых годов. Когда Адам сел в машину, мотор тонко завыл, напоминая, что нужно им заняться, пока он вконец не отказал. Ему некогда было возиться с беспризорницей Ронана; у Адама хватало своих проблем. Но он постоянно думал о ней. Его мысли сосредоточились на пальцах, которые подрагивали, лежа на руле. До Адама не сразу дошло, чтó такое он видит, пусть даже всё происходило у него на глазах. Рука Адама пробежала по рулю, ощупала его, пробуя поверхность всеми подушечками… Адам не приказывал своей руке двигаться. Он сжал ее в кулак и убрал с руля. Потом стиснул запястье другой рукой. «Кабесуотер?» Но Кабесуотер, казалось, присутствовал в нем не больше, чем обычно (в те минуты, когда не пытался привлечь его внимание). Адам изучил ладонь в дрянном свете уличного фонаря, весьма встревоженный тем, что пальцы двигались как ножки насекомого, а мозг в этом не участвовал. Теперь, когда он в упор смотрел на свою руку, самую обычную, с темными от картонной пыли и металлических опилок линиями, Адаму казалось, что ему просто померещилось. Может быть, это видение прислал Кабесуотер. Адам неохотно припомнил формулировку сделки, которую заключил с волшебным лесом. «Я буду твоими руками. Я буду твоими глазами». Он вновь положил руку в центр руля. Она лежала там, и незагоревшая полоска кожи в том месте, где раньше были часы, смотрелась странно. Рука не двигалась. «Кабесуотер?» – вновь подумал Адам. Сонные листья закружились в его голове. Ночной лес, холодный, медлительный. Рука лежала на месте. Но сердце, впрочем, по-прежнему двигалось как воображаемые пальцы, шевелившиеся по собственной воле. Адам не знал, померещилось ему или нет. В последнее время «реальность» стала куда более гибкой. Ронан Линч спал на Монмутской фабрике. Ему снилось воспоминание. Роскошная летняя зелень Амбаров, полных влаги и жужжания насекомых. Вода била фонтаном из брызгалки, стоящей в траве. Мэтью бегал под струей в купальных шортах. Маленький. Пухлый. Его кудряшки выгорели добела от солнца. Он громко и заразительно смеялся. К нему бросился другой мальчик и без колебаний перехватил поперек тела, как в регби. Оба покатились по земле, облепленные мокрыми травинками. Второй мальчик встал. Высокий, жилистый, спокойный. Волосы – темные, вьющиеся – были у него длиной почти до подбородка. Это был Ронан. В детстве. Там был и третий мальчик. Он аккуратно перескочил через брызгалку. «Джек, прыгни через реку». «Ха, ты думал, что я не прыгну», – сказал Ганси, упираясь руками в голые коленки. «Ганси!» – со смехом произнесла Аврора. Смеялась она так же безудержно, как Мэтью. Она направила брызгалку прямо на Ганси и сразу же промочила с головы до ног. Взрослый Ронан наблюдал за маленьким. Он уловил тот момент, когда до него дошло, что он спит – он услышал электронное «тыц-тыц» в ушах и понял, что может проснуться. Но это воспоминание, это прекрасное воспоминание… он стал тем маленьким Ронаном, ну, или тот маленький Ронан стал им, взрослым. Солнце делалось всё ярче. Ярче. Ярче. Оно напоминало добела раскаленный электрический глаз. Мир иссох, превратившись в свет и в тень – и ничего в промежутке. Ганси заслонил глаза рукой. Кто-то вышел из дома. Диклан. Он что-то держал в руке. Что-то, казавшееся черным в этом ослепительном свете. Маску. С круглыми глазами и разинутым в улыбке ртом. Ронан сохранил о ней единственное воспоминание: ужас. С этой маской было связано нечто кошмарное, но прямо сейчас он не помнил, что именно. Этот ядерный взрыв памяти выжег в нем все мысли. Старший из братьев Линч широкими шагами шел к ним – очень целеустремленно. Его ботинки скрипели по мокрой траве. Сон содрогнулся.