– Я и так про них в курсе. Целиком и полностью. И вообще, это глупо. Настоящая любовь существует. Артемус был твоей настоящей любовью? А как насчет мистера Грея? Что, предыдущая любовь от этого как бы становится ненастоящей? Только один шанс – и всё? Последний вопрос прозвучал с максимальной непочтительностью, но только потому, что он был самым болезненным. Блу была совершенно не готова принять смерть Ганси – и уж точно она не могла смириться с тем, что он будет мертвым, а она счастливо бросится в объятия другого мужчины, с которым пока еще даже не познакомилась. Она просто хотела и дальше оставаться с Ганси лучшими друзьями, а в один прекрасный день, возможно, познать его плотски. Это казалось вполне логичным желанием, и Блу как человек, который всю жизнь старался быть благоразумным, страшно расстроилась из-за того, что даже в этой небольшой просьбе ей было отказано. – Я плохая мать. Я плохая ясновидящая, – сказала Мора. – Я не знаю ответа на эти вопросы. Мне очень жаль. – Бедная девочка, – пробормотала Джими на ухо Блу. – М-м… как я рада, что ты не стала выше. – Потому что много плакала, – сказала та. Калла приподнялась, схватившись за палку для занавески, чтобы удержаться. Вода забурлила под ней. Она выругалась. Орла заслонила голову от потоков, лившихся с рубашки Каллы. Калла сказала: – Хватит плакать вместе. Пошли приготовим пирог. 10 Впятистах милях от Генриетты Ломоньер курил сигарету, сидя в салоне старого парома. Салон был некрасивым, сугубо утилитарным: грязные стеклянные окна в некрашеных железных рамах, всё холодное, как черная гавань, и пропахшее рыбой. От предыдущего дня рождения там остались праздничные украшения, но от времени и тусклого освещения они казались бесцветными и зловеще шуршали на сквозняке. Глаза Ломоньера были устремлены на далекие огни Бостона. Но мысли Ломоньера устремлялись к Генриетте, штат Вирджиния. – Первый шаг? – спросил Ломоньер. – Не знаю, можно ли считать это конкретным действием, – заметил Ломоньер. – Я бы хотел получить ответы, – сказал Ломоньер. Тройняшки Ломоньер выглядели почти одинаково. Были легкие различия – у одного, например, были волосы чуть короче, другой обладал примечательной массивной челюстью. Но индивидуальность, которая проглядывала во внешности, они стерли многолетней практикой использования одной лишь фамилии. Посторонний знал, что разговаривает не с тем Ломоньером, которого видел во время предыдущего визита, но братья обращались друг к другу одинаково, поэтому и чужаку приходилось считать их одним лицом. По сути, не было никаких трех братьев Ломоньер. Был просто Ломоньер. И сейчас Ломоньер сомневался. – И как же ты намерен получить эти ответы? – Один из нас туда съездит, – сказал Ломоньер, – и задаст вопросы. «Туда» – то есть в Бэк-Бэй, к их старому сопернику Гринмантлу. А «задаст вопросы» означало «сделает что-нибудь неприятное в отместку за пять лет вреда». Ломоньер охотился за магическими артефактами с тех самых пор, как поселился в Бостоне, и мало кто составлял ему конкуренцию, пока не появился этот пижонистый выскочка Гринмантл. Продавцы сделались жадными, артефакты – дорогими. Пришлось прибегать к помощи наемной силы. Ломоньер полагал, что Колин Гринмантл и его жена Пайпер насмотрелись фильмов про гангстеров. Но теперь Колин выказал некоторую слабость, отступив из Генриетты, которую долго удерживал за собой. Он приехал один. Пайпер не было. Ломоньер хотел понять, что это значит. – Я не возражаю, – сказал Ломоньер, выдув облако сигаретного дыма. Его настойчивое желание курить не позволяло двум остальным бросить – предлог, которым они все охотно пользовались. – А я возражаю, – сказал Ломоньер. – Не хочу лишней грязи. И этот его наемник – жуткий мужик. Ломоньер стряхнул пепел с сигареты и обвел взглядом поздравительные транспаранты, как будто мечтал их поджечь. – Говорят, Серый Человек больше на него не работает. Да и мы знаем, что такое осторожность. У Ломоньера были общие имя и цель, но методы отличались. Один предпочитал осторожность, другой огонь, а третий играл роль миротворца и адвоката дьявола. – Разумеется, есть какой-нибудь другой способ выяснить про… – начал Ломоньер. – Не произноси этого слова, – одновременно перебили двое остальных. Ломоньер поджал губы. Это выглядело эффектно, поскольку у всех братьев были подвижные рты – черта, которая одного, искажая, делала почти красивым, а другому тем же образом придавала малопристойный вид. – Значит, мы едем туда, чтобы поговорить… – вновь начал Ломоньер. – Поговорить, – фыркнул Ломоньер, играя зажигалкой. – Прекрати, пожалуйста. Ты ведешь себя как школьный забияка. Данный Ломоньер сохранил свой акцент и использовал его в ситуациях такого рода. Акцент прибавлял веса презрению. – Мой адвокат говорит, мне нельзя совершать никаких правонарушений как минимум полгода, – жалобно сказал Ломоньер и затушил сигарету. Ломоньер тихонько загудел. Это гудение встревожило бы братьев в любом случае, от кого бы оно ни исходило, но в нем к тому же слышались какие-то дополнительные зловещие нотки, которые немедленно наполнили атмосферу холодом. Двое других подозрительно переглянулись: они подозревали не друг друга, но всё вообще за пределами друг друга. Они изучили гудящего брата на предмет признаков какого-нибудь заболевания, а затем проверили, нет ли у него с собой древнего амулета, украденного из одной могилы во Франции, загадочного браслета, незаконным образом приобретенного в Чили, зловещей пряжки от пояса, которую они стянули в Монголии, или таинственного шарфа, сделанного из перуанского погребального покрова. Чего угодно, что могло вызвать сверхъестественный побочный эффект. Они ничего не нашли, но гудение не прекращалось, поэтому они методично обыскали комнату, проводя руками под стульями и вдоль карнизов и время от времени поглядывая друг на друга, чтобы убедиться, что гудит по-прежнему только один. Если кто-то сыграл с ними злую шутку, самым вероятным кандидатом был Гринмантл. Конечно, у Ломоньера имелись и другие враги, но Гринмантл стоял ближе остальных. Во всех смыслах. Ломоньер не нашел ничего, представляющего сверхъестественный интерес. Только кучку сухих божьих коровок. – Эй. Это я. Ломоньер повернулся к гудящему брату, который одновременно перестал гудеть и уронил сигарету. Она беспомощно алела на железном полу. Брат хмурился, глядя на гавань, и вид у него был задумчивый, что в целом противоречило его натуре. – Это сказал он? – уточнил Ломоньер. Ломоньер нахмурился. – Кажется, это был не его голос. Третий брат произнес: – Вы слышите меня? Я пока не вполне разобралась, как оно работает… Это совершенно точно был не его голос. И не его выражение лица. Брови Ломоньера, разумеется, двигались вполне естественным образом, но таким, какого от них никогда не требовалось раньше. Поэтому он выглядел моложе и настойчивее. Ломоньер дружно ощутил близость откровения. – Кто здесь? – спросил он. – Пайпер. Это имя немедленно оказало подсознательный эффект на Ломоньера. Ярость, ощущение, что его предали, шок, а потом опять ярость и ощущение, что его предали. Пайпер Гринмантл. Жена Колина. Никто не упоминал ее имя в разговоре, но она всё равно влезла. Ломоньер сказал: – Пайпер! С какой стати? Покинь его. – О, значит, вот как это работает? – с любопытством спросила Пайпер. – А как выглядит? Жутко? Как будто говоришь по телефону, только через чужое тело? – Это ты, – с удивлением произнес Ломоньер. – Привет, папа, – сказала Пайпер. Хотя прошло уже много лет, Ломоньер до сих пор прекрасно помнил манеры своей дочери. Ломоньер сказал: – С ума сойти. Чего тебе надо? И как поживает твой поганец муж? – Он в Бостоне без меня, – ответила Пайпер. – Наверно. – Я просто хотел услышать ответ, – произнес Ломоньер. – Я это и так знал. Пайпер сказала: – Ты был прав, а я ошибалась. Я больше не хочу ссориться. Ломоньер, который затушил сигарету, теперь сентиментально вытирал один глаз. Ломоньер, который не переставал курить, огрызнулся: – Десять лет прошло – и ты внезапно «больше не хочешь ссориться»?