— Если бы я то же могла сказать о моем друге! На это последовал взрыв смеха. У него было два варианта. Он может остаться или попытаться уйти. — Я остаюсь, — сказал он вслух. Глава шестая Это была ночь опасных снов. В своем первом сне Тень снова был в Америке, стоял под уличным фонарем. Поднявшись на несколько ступенек, он толкнул стеклянную дверь и вошел в закусочную, похожую на вагон-ресторан в каком-нибудь поезде. Он слышал, как поет старик — поет низким скрипучим голосом на мотив «Мой милый за океаном»: Мой дед продает резинки матросам. Проткнет булавкой — а сам ни при чем. А бабка — та вытравит плод без вопросов… Боже, деньжонки текут ручьем!» Тень прошел вдоль вагона-ресторана. За столиком в конце сидел седой старик с бутылкой пива в руке и распевал: «Боже, деньжонки текут ручьем!» Когда он завидел Тень, его лицо расплылось в широкой обезьяньей улыбке. — Садись, садись, — ткнул он бутылкой в сиденье напротив. Тень сел напротив старика, которого знал под именем Среда. — Ну и в чем беда? — спросил Среда, вот уже два года как мертвый или, во всяком случае, настолько мертвый, насколько бывают подобные ему существа. — Я бы предложил тебе пива, но обслуживание здесь ни к черту. Тень сказал, что все в порядке. Он не хочет пива. — Ну? — Среда поскреб в бороде. — Я в старинном доме в Шотландии с кучей чертовски богатых людей, и они что-то затевают. Мне грозит беда, но я не знаю, в чем она заключается. Но, думаю, дело серьезное. Среда отхлебнул из бутылки. — Богатенькие не такие, как мы, мой мальчик, — помолчав, возвестил он. — И что же это значит? — Ну, для начала большинство из них скорее всего смертные. Тут тебе волноваться не о чем. — Не морочь мне этим голову. — Но ты-то не смертен, — продолжал Среда. — Ты, Тень, умер на дереве. Ты умер и вернулся. — И что с того? Я даже не помню, как мне это удалось. Если меня убьют на сей раз, я так и останусь мертвым. Среда прикончил свое пиво. Потом помахал бутылкой, будто управлял невидимым оркестром, и пропел следующий куплет: Мой братец-монашек спасает шлюшек. Содержит Святой Магдалины приют. За грош он вам сдаст блудницу из лучших — Боже, деньжонки так и текут! — Помощи от тебя никакой, — сказал Тень. Вагон ресторан превратился вдруг в обычный купейный, грохочущий через снежную ночь. Поставив пустую бутылку на стол. Среда пригвоздил Тень взглядом своего настоящего, не стеклянного глаза. — Все дело в повторяемости, в ритуале, — сказал он. — Если они считают тебя героем, то ошибаются. Когда ты умрешь, Беовульфом, Персеем или Рамой тебе уже не стать. Правила совершенно другие. Шахматы, а не шашки. Го, а не шахматы. Понимаешь? — Ни черта, — разочарованно ответил Тень. Люди в коридоре большого дома пьяно шумят, шикают друг на друга, пока спотыкаясь и хихикая, нащупывают дорогу в потемках. Тень спросил себя, слуги ли это или забредшие сюда в поисках приключений гости. Но сны завладели им снова… Он вновь стоял в обветшавшем домишке, где позавчера укрывался от дождя. На полу — тело мальчика не старше пяти лет. Голое, лежит навзничь, руки-ноги раскинуты. Вспышка ослепительного света. Кто-то прошел мимо Тени, будто его и вовсе тут не было, и переложил руки мальчика. Снова вспышка. Тень догадался, что мужчина делает фотографии. Это был доктор Гаскелл, серый человечек из бара при гостинице. Достав из кармана белый бумажный пакет, Гаскелл выловил из него что-то и положил себе в рот. — Леденцовая смесь, — сказал он ребенку на каменном полу. — Ням-ням. Твои любимые. Улыбнувшись, он присел на корточки и сделал еще один снимок мертвого мальчика. Тень протиснулся через каменную стену домика, ветром просочился в щели между камнями. Он полетел к берегу. На камнях разбивались волны, и Тень заскользил над водой, над серыми морями, вверх-вниз по волнам к кораблю из ногтей мертвецов. Корабль был далеко в открытом море, а Тень несся над водой, будто тень тучи. Корабль был огромным. Как это он раньше не понял, какая перед ним громадина? Протянулась могучая лапища, схватила его руку и вытащила из моря на палубу. — Верни нас домой, — сказал гулкий, как прибой, голос, настойчивый и яростный. — Верни нас домой или дай нам уйти. — С заросшего бородой лица на него смотрел единственный свирепый глаз. — Я вас тут не держу. На палубе корабля стояли великаны, высоченные мужчины, сотканные из теней и замерзшей водяной пыли, порождения пены и снов. Один, ростом выше других, рыжебородый, сделал шаг вперед. — Мы не можем пристать к берегу, — прогрохотал он. — Мы не можем уплыть. — Отправляйтесь домой, — сказал Тень. — С нашим народом мы приплыли в эти южные земли, — сказал одноглазый. — Но он нас оставил. Они захотели себе других, более тихих, ручных богов, и в сердцах своих от нас отказались. — Отправляйтесь домой, — повторил Тень. — Слишком много воды утекло, — сказал рыжебородый. Тень узнал его по молоту. — Слишком много крови пролито. Ты нашей крови, Бальдр. Освободи нас. Тень хотел ему сказать, что он не их, что он вообще ничей, но тонкое одеяло соскользнуло с кровати, его ноги торчали за ее край, а чердачную комнату залил лунный свет. В большом доме теперь царила тишина. Среди холмов кто-то взвыл, Тень поежился. Он лежал на слишком короткой для него кровати и воображал себе время, которое собирается озерцами и лужицами, спрашивая себя, нет ли такого места, где время висит, как густой туман, где оно громоздится и удерживается… Города, думал он, наверное, полны временем: все места, где собираются люди, куда они приходят и приносят с собой свое время. Но будь оно так, размышлял Тень, то должны быть и другие края, где люди редки, где земля ждет, горькая, как гранит, а тысяча лет для холмов — что мгновение ока, бег облаков, колыхание волн и ничего больше. В тех местах, где время редко, как сито, как люди…