А рыжебородый, оглянувшись по сторонам, скрылся в подъезде одного дома. Геня, Юра и Володя остановились. Как быть: идти следом, или ждать, пока выйдет? — Вы стойте и глядите в оба, я пойду, — сказал Геня и пошел следом за стариком. Геня увидел, как «нищий» забрался на верхнюю площадку лестницы. На дверях чердака висел замок. Старик достал инструменты, и замок заскрипел в сильных руках. Из-за отвороченного старого пиджака Геня увидел оружие. Но тут старик заметил Геню. Его лицо перекосилось. Но, встретив глаза мальчика, он старческим, дребезжащим голосом сказал: — Горе, сынок. Куда ни стучу, никто поесть не дает. Геня молчал. Он оторопел. Рыжая борода на правой щеке чуть-чуть отклеилась. Старик тоже это заметил и стал креститься, прикладывал три пальца к правой щеке, стараясь незаметно приклеить бороду. Геня сунул руку в карман и достал серебряную монету. — Возьмите, дедушка, купите хлеба, — сказал он, делая вид, что ничего не подозревает. Старик жадно схватил деньги. — Ой, спасибо тебе, сыночек! Володе и Юра не спускали глаз с двери, куда вошли старик и Геня. Но дороге, возвращаясь домой, шел Витя Суменков, брат Гени. Ребята подозвали его. Первым показался старик. Ребята насторожились. Прошло еще две-три минуты, и вышел Геня. — Беги за командиром, — сказал он брату. Рыжебородый, перепрыгивай кустарники, быстрыми шагами спешил к лесу. Следом, стараясь оставаться незамеченными, шли Геня, Юра и Володя. Скоро их нагнали командир Сапыгин и Витя. «Нищего» задержали. Так совсем недавно пионеры Геня и Витя Суменковы, Юра Мальков и Володя Турчин помогли задержать шпиона, который пытался проникнуть в расположение одной воинской части. Е. ЧЕРВИНА, А. ГЕРШБЕРГ УССР, Н-ская часть, западная граница. Пионерская правда, 22 мая 1939 г. Рувим Исаевич Фраерман Шпион I. Ти-Суеви вполне доволен тем, что ему предстоит Ти-Суеви был только младшим сыном шкипера Суеви, но и младшим сыном можно гордиться, если он ходит уже в школу, рисует тушью на фанере и стальным пером пишет на бумаге все, что он хочет сказать другим. Одно было плохо: в школу приходилось ходить далеко — через Фазанью падь, мимо мыса Трех братьев, в колхоз Большой Тазгоу. От деревни, где жил Ти-Суеви, туда вели две дороги — верхняя и нижняя. Если Ти-Суеви хотелось поесть вареных ракушек, которые так вкусно умела готовить его мать, он шел по нижней дороге, по берегу океана. Если же ему хотелось видеть друзей, то он шел по верхней — через тайгу, мимо колонии прокаженных и пограничной заставы. Но какую бы дорогу Ти-Суеви ни выбирал, он всегда шел по ней широким шагом, не торопясь и не отдыхая, как ходят люди, привыкшие к долгому пути, — охотники и красноармейцы. А между тем Ти-Суеви был только мальчиком, сыном рыбака, и, как все корейские дети, носил штаны из небеленой ткани, перевязанные у щиколотки черной ленточкой. В это утро шел дождь. Ти-Суеви почувствовал это еще спросонья по запаху дыма, вгоняемого обратно в фанзу через трубу. Ти-Суеви открыл глаза и поднял голову с подушки, набитой мякиной. Под котлом горел огонь. В котле кипела вода. Мать просеивала муку для пампушек. Она делала это каждое утро, с тех пор как отец Ти-Суеви стал шкипером на шаланде номер три. Как ни мало лет было Ти-Суеви, но все же он знал, что муку просеивают те, у кого ее много. Поэтому, несмотря на дождь, стучавший в дверь фанзы, Ти-Суеви проснулся с легким сердцем, вполне довольный тем, что ему предстоит: во-первых, хорошо поесть, во-вторых, пройти семь километров до колхоза Большой Тазгоу. Ти-Суеви встал и вышел из фанзы. Перед ним, почти у самого порога, лежало море. Ни одна шаланда еще не вернулась с ночного лова, нигде не видно было парусов. Вода легко плескалась в океане. И Ти-Суеви подумал: «Будет хороший день». Он вернулся в фанзу и прилег на теплые нары, на кан. Мать поставила перед ним чашку с рисом и рыбой и положила палочки для еды. — По какой дороге пойдешь ты сегодня? — спросила она. — Если пойдешь по нижней, то надень новые ботинки — там много острых камней. А если пойдешь по верхней, не надевай — там грязь и глина у Фазаньей пади. Ти-Суеви прожил на свете уже двенадцать лет, но никогда не мог понять этих странных существ, которые называются женщинами. Если им жалко ног, то не надо жалеть ботинок. А если им жалко ботинок, то не надо бояться острых камней. Ти-Суеви вернулся в фанзу и прилег на теплые нары. Поэтому Ти-Суеви ничего не ответил матери. Зато он съел все, что ему дали, и попросил еще. Затем сунул в сумку с книгами две пампушки, кусок сахару и потуже затянул на щиколотках черные ленточки от штанов. Соломенные же туфли его и без того сидели на ногах крепко. Ти-Суеви вышел из фанзы. На море все еще не видно было парусов, Но дождь уже стих. И теперь слышен был тихий шум, слабое дыхание отлива, слышно было, как журчала вода, стекая с плоских камней. Ти-Суеви обогнул фанзу и пошел по мокрому песку против ветра. Ти-Суеви не был любопытен, но считал, что если перо, оброненное птицей, красиво, то стоит нагнуться, чтобы его поднять, стоит, даже ради этого пройти лишний километр. Поэтому Ти-Суеви, прежде чем выйти на дорогу, отправился к тому месту, где вот уж третье утро подряд меж двух небольших камней, у самой границы прибоя, он находил утиное яйцо. На этот раз яйца там не было. Это огорчило Ти-Суеви, Яйца, которые он находил, были красивые, большие и зеленоватые, как спинка морского окуня. Ти-Суеви постоял в раздумье над камнями, даже попробовал приподнять один из них. И под камнем ничего не оказалось. Тогда Ти-Суеви решил, что если он не нашел тут утиного яйца, то нашла его, наверное, русская девочка Натка — дочь шкипера Миронова, с которой Ти-Суеви никогда не враждовал. Он оглянулся на фанзы, стоявшие в ряд на берегу. Еще было рано. Еще не кричали свиньи в загородках. Еще не открывались двери фанз, чтобы пропустить внутрь, к очагу, хоть немного ветра. И нигде не было видно Натки. Теперь уже Ти-Суеви не было никакого смысла идти по берегу океана. Что мог он найти там, на берегу? Несколько устриц, забравшихся слишком далеко на отмель, стеклянный поплавок, оторвавшийся от рыбацких сетей, или, наконец, немного белой пены, заброшенной проливом на камни. Правда, из этой застывшей пены Ти-Суеви мог, как из мыльной воды, выдувать большие лазоревые шары, красиво блестевшие на солнце. Но ведь это не больше как пузыри, лопающиеся от одного лишь дыхания. И Ти-Суеви решил пойти по верхней дороге. Он оглянулся еще раз на море, на русский дом, где жила Натка.