Жизнь, смерть и насилие в работорговле Путешествие в этот особый ад начинается с мозаики людских историй, чью жизнь изменила работорговля. Некоторые становились богатыми и всесильными, другие — бедными и никчемными. Подавляющее большинство перенесло чудовищное насилие, многие погибли в ужасающих условиях. Разные люди — мужчины, женщины и дети; черные, белые и мулаты; из Африки, Европы и двух Америк — все они оказались вовлечены в безумный вихрь работорговли. В их числе многочисленные и бесправные толпы рабочих — как сотни тысяч матросов в просмоленных штанах, которые сновали вверх и вниз по мачтам и реям работорговых судов, так и миллионы обнаженных рабов, томившихся в трюмах. Сверху над ними возвышалась небольшая группа могущественного атлантического правящего класса торговцев, плантаторов и политических лидеров, которые в пышных нарядах заседали в американском Конгрессе и британском парламенте. «Самая большая драма» торговли людьми вовлекала в действие и других участников — пиратов и военных, мелких торговцев и голодных рабочих, убийц и пророков. Часто их сопровождали акулы. Капитан Томба Среди вереницы невольников, которые пытались сопротивляться рабству, один человек стоит особняком. Это был «высокий, сильный и смелый мужчина строгого вида». Он наблюдал за группой белых, которые, как он думал, рассматривали рабов, чтобы «их купить». Пока его товарищи по неволе предъявляли свои тела на проверку возможным покупателям, весь его вид выражал крайнее презрение. Джон Лидстайн, Старый Хвастун, глава работорговой фактории (или порта) на острове Бане в Сьерра-Леоне, приказал этому человеку подняться, чтобы «вытянуть ноги». Тот отказался. За свою дерзость он получил свирепую порку «ламантинским ремнем»7. Он выдержал наказание молча, лишь сжимаясь от ударов. Очевидец отметил, что он лишь пролил «одну или две слезы, которых устыдился и пытался скрыть» [19]. Этим высоким, сильным, неповинующимся человеком был капитан Томба, как объяснил Лидстайн свидетелям этого происшествия, настолько впечатленным такой храбростью, что они захотели узнать историю его пленения. Оказалось, что Томба был вождем нескольких деревень, возможно бага, вокруг реки Рио-Нуньес, которые по-своему боролись с работорговлей. Капитан Томба повел своих соплеменников жечь хижины и убить соседних воинов, которые сотрудничали с Лидстайном и другими работорговцами. Стремясь сломить его сопротивление, Лидстайн, в свою очередь, организовал ночную экспедицию, чтобы схватить опасного вождя. Томба убил двух нападавших, но все же оказался пленен. Капитан Томба немедленно был доставлен на борт судна «Роберт» к капитану Ричарду Хардингу из Бристоля. Прикованный цепью и брошенный в трюм, Томба немедленно начал готовить побег. Он подговорил «трех или четырех из самых крепких соплеменников» и одну из женщин, которая могла свободно передвигаться по судну и, следовательно, могла узнать, когда план лучше всего претворить в жизнь. Однажды ночью эта женщина, чье имя осталось неизвестным, увидела, что оставшиеся на палубе пятеро белых уснули. Через решетку она просунула капитану Томбе молоток, чтобы он смог освободиться от пут, и «все инструменты, которые она смогла найти». Капитан Томба подбивал всех мужчин «к скорому освобождению», но с ним решил бежать только один из них и та женщина, которая ему помогала. Наткнувшись на трех спящих матросов, он убил двоих «ударом по голове». Когда он убивал третьего, шум разбудил других двух стражей, а вслед за ними проснулись остальные члены команды, которые спали в другом месте. Капитан Хардинг схватил нож, кинулся на Томбу и «уложил его на палубе». Всех троих мятежников заковали в кандалы. Когда пришло время наказания, капитан Хардинг, оценив «силу и цену» двух мятежников мужчин, решил, что в его экономических интересах «избить их, но сохранить им жизнь». Тогда он выбрал трех других рабов, едва вовлеченных в этот заговор, но за которых можно было получить значительно меньше денег, и использовал для устрашения остальных невольников. Они были приговорены «к жестокой смерти». Первого из них Хардинг убил сразу, после чего заставил остальных съесть его сердце и печень. Женщине «на глазах остальных рабов он много раз наносил ножом раны, пока она не умерла». Капитана Томбу, скорее всего, доставили в Кингстон, на Ямайке, с 189 другими невольниками, где он был продан по высокой цене. Дальнейшая судьба его неизвестна. ..[20] Боцман Лидерство среди невольников возрастало по мере плавания по Среднему пути. Матрос на борту судна «Найтингейл» рассказал историю пленной женщины, имя которой не сохранилось, но которую прозвали на корабле Боцманом, потому что она поддерживала порядок среди своих товарок. Она была твердо убеждена, что все они должны пережить испытание океаном. Она «имела обыкновение заставлять их молчать как в помещениях, так и на палубе». Однажды, в начале 1769 г., ее власть и авторитет вступили в конфликт с одним из судовых офицеров. Она «обидела» второго помощника, который нанес ей два или три удара плеткой-девятихвосткой. Придя в ярость от такого обращения, она стала сопротивляться и напала на офицера. Он, в свою очередь, оттолкнул ее и ловко стеганул еще три или четыре раза. Когда она поняла, что ее унизили и что она не может постоять за себя и отомстить обидчику, она немедленно «взобралась на мачту и, спрыгнув вниз, разбилась насмерть». Ее тело выбросили за борт полчаса спустя, и оно было разорвано акулами [21]. Неизвестный Некий человек плыл на борту работоргового судна «Брукс» в конце 1783-го или в начале 1784 г. вместе со всей своей семьей — с женой, двумя дочерями и матерью; все они были осуждены за колдовство. Этот человек был торговцем, он жил в деревне Солтпан на Золотом берегу. Вероятно, он был из племени фанти. Он знал английский язык, и хотя считал ниже своего достоинства разговаривать с капитаном, рассказал членам команды, как оказался в плену. Он поссорился с вождем деревни, который решил ему отомстить, обвинив в колдовстве его самого и всю его семью. Их признали виновными и продали на корабль. Теперь их везли в Кингстон, на Ямайку [22]. Когда семья была доставлена на борт, судовой врач Томас Троттер записал, что у этого человека «были все признаки глубокой меланхолии». Он был печален, подавлен, находился в состоянии шока. Остальные члены его семьи выражали все «признаки скорби». Уныние, отчаяние и даже «безразличная бесчувственность» были распространенным явлением среди невольников, только что попавших на борт работоргового судна. Команда ожидала, что со временем настроение этих людей улучшится и они привыкнут к новому и чужому для них миру из дерева. Но мужчина сразу же отказался от еды. С самого первого дня на судне он ничего не брал в рот. Хотя такое поведение было вполне обычным, он на этом не остановился. Однажды рано утром, когда матросы спустились, чтобы проверить пленников, они увидели, что этот человек весь залит кровью. Срочно вызвали судового врача. Оказалось, что он пытался перерезать себе горло, но ему удалось только «разрезать внешнюю яремную вену». Он потерял больше пинты крови. Врач зашил рану и обследовал ослабевшего мужчину. Травмированное горло, однако, «не позволяло предпринять ничего из того, что обычно делали с людьми, отказывавшимися принимать пищу». Врач рекомендовал применить speculum oris8 — длинное, узкое и хитрое механическое приспособление, которое позволяло открывать рот тем невольникам, которые отказывались от еды, и насильно протолкнуть в глотку кашу и хлеб насущный. Но следующей ночью этот человек повторил попытку самоубийства. Он разорвал швы и разрезал горло с другой стороны. Врач, которого спешно вызвали, чтобы справиться с новой чрезвычайной ситуацией, промывал рану, когда человек начал говорить с ним. Он просто и прямо заявил, что «никогда не пойдет с белыми людьми». Потом он задумчиво «посмотрел на небеса» и произнес несколько слов, которые Троттер не разобрал, но понял, что невольник предпочитал смерть рабству. Молодой доктор велел обследовать помещение, чтобы выяснить, чем этот человек мог разрезать себе горло. Матросы ничего не нашли. Внимательно изучив лежащего человека, доктор заметил кровь на пальцах и «рваные края» вокруг раны, что означало, что он разорвал шею своими ногтями. Этот человек выжил, так как ему связали руки, чтобы предотвратить «дальнейшие попытки» самоубийства. Однако все усилия оказались напрасны. Троттер позже объяснил, что «он все равно отказывался принимать пищу и умер от голода приблизительно через неделю или десять дней». Об этом сообщили капитану Клементу Ноблу. Тот заявил, что человек, поступивший таким образом, «имел все признаки сумасшествия». Когда Томас Троттер в 1790 г. изложил эту историю на заседании парламентского комитета, где рассматривали торговлю людьми, его рассказ вызвал бурю вопросов и поднял волну дебатов. Члены парламента, защищавшие работорговлю, примкнули к капитану и пытались дискредитировать Троттера. Они отрицали, что эта смерть стала самоубийством в качестве акта сопротивления рабству, в то время как противники работорговли поддержали Троттера и обвиняли капитана Нобла. Один из членов парламента спросил Троттера: «Вы предполагаете, что человек, который попытался разорвать свое горло ногтями, был безумен?» У Троттера не было сомнений, и он ответил: «Ни в коем случае он не был безумен; я полагаю, что перед смертью он был в бреду, но в тот момент, когда его привезли на судно, я уверен, что он был в ясном уме». Решение разорвать себе горло ногтями было абсолютно рациональным ответом на рабство. Но и сегодня сильные мира сего спорят о рабе, который убил себя из сопротивления. Сара Когда молодая женщина была доставлена на борт ливерпульского работоргового судна «Гудибрас»9 в Старый Калабар в 1785 г., она сразу же привлекла к себе всеобщее внимание. Она была красива, изящна и обаятельна: «В каждом жесте сквозила природная ловкость, а глаза лучились добротой». Когда африканские музыканты с инструментами дважды в день поднимались на палубу, чтобы дать рабам, которых туда выводили, «потанцевать» (невольников заставляли двигаться, чтобы их тела не ослабевали), она «делала это с большим удовольствием, прыгая по палубе под четкие ритмы африканских мелодий», — как писал сраженный ее красотой матрос по имени Уильям Баттерворт. Она была лучшей танцовщицей и певицей на судне. «Живей! Веселей!» — казалось, излучала ее душа даже в условиях неволи [23]. Другие матросы разделяли восхищение Баттерворта, как, впрочем, и капитан Дженкин Эванс, который выбрал эту молодую женщину и еще одну, сделав своими «фаворитками». Им была разрешена большая, чем остальным, свобода» в качестве некоторой компенсации за принуждение к сексуальным услугам. Матросы на невольничьих судах, такие как Баттерворт, обычно терпеть не могли фавориток капитана, поскольку они были обязаны им прислуживать. Но к этой грациозной певице и танцовщице «вся команда» испытывала настоящее уважение. Капитан Эванс назвал ее Сарой. Он выбрал это библейское имя, связывая порабощенную женщину, которая говорила, скорее всего, на языке игбо, с красавицей женой Авраама. Возможно, капитан надеялся, что она разделит и другие качества библейской Сары, которая оставалась покорной и послушной мужу во время долгого путешествия в Ханаан. Однако вскоре невольники подняли бунт на корабле. Они хотели «уничтожить команду и завладеть судном». Восстание было подавлено, после чего настал черед кровавых наказаний. Позже капитан Эванс и другие офицеры стали подозревать, что Сара и ее мать (которая также была на борту) были так или иначе причастны к бунту, хотя фактически женщины в нем не участвовали. Когда им учинили допрос, во время которого грозили физической расправой, они все отрицали, однако «страх или вина явственно читались на их лицах». Этой же ночью, когда невольники подняли крик, обвиняя друг друга в неудачном начинании, стало ясно, что и Сара, и ее мать не только знали о заговоре, но и были действительно вовлечены в него. Сара, вероятно, использовала свою свободу передвижения в качестве фаворитки, чтобы помочь спланировать заговор и передать инструменты мужчинам, чтобы они смогли освободиться от кандалов и наручников. Сара выжила в плавании по Среднему пути, несмотря на наказание, которое ей, скорее всего, пришлось вынести за причастность к бунту. Она была продана в 1787 г. в Гренаде, как и другие 300 невольников. Однако ей было разрешено оставаться на судне дольше, чем остальным, вероятно, по специальному приказанию капитана Эванса. Сойдя с корабля, она унесла с собой африканские традиции танца, песни и сопротивления [24]. Юнга Сэмюэл Робинсон Сэмюэлу Робинсону было приблизительно тринадцать лет, когда он впервые оказался на борту судна «Леди Нельсон» в 1801 г. Вместе со своим дядей капитаном Александром Коуэном и разношерстной командой из тридцати пяти человек мальчик отплыл из Ливерпуля в Демерару на Золотом берегу. Крепкий шотландский паренек совершил еще второй рейс с дядей на корабле «Полумесяц» на Золотой берег и Ямайку в 1802 г. Он вел дневники своих путешествий и использовал их, когда в 1860-х гг. решил написать мемуары. Цель его труда, как он сам писал, состояла в том, чтобы содействовать пропаганде аболиционизма. Он писал, что работорговля была неправильной, даже непростительной деятельностью, и что он слышал «так много неверных оправданий рабства в Вест-Индии и ужасов Среднего пути», что он решил «из лучших побуждений разуверить людей, которые, возможно, видели только одну сторону этого вопроса». В конце повествования он хвастливо заявил, что был «единственным из всех людей, которому работорговля послужила уроком» [25]. Робинсон рос в Гарлестоне, прибрежной деревне юго-западной Шотландии, где он слышал рассказы о мальчике, который плавал в Вест-Индию. Робинсон был очарован. Он писал, что эти рассказы привели его на невольничий корабль: «Необъяснимое желание совершить плавание так меня захватило, что мне было абсолютно безразлично, куда этот корабль поплывет, что будет в его трюме и будет он торговым или пиратским». Так как его дядя плавал на невольничьем корабле, вопрос о том, что это будет за судно, был закрыт. Жизнь Робинсона на борту невольничьего корабля была типична для юнги. Он страдал морской болезнью, над ним смеялись и издевались старшие матросы, он дрался с другими юнгами. Однажды его послали подняться на мачту, где он находился на высоте «шестидесяти или семидесяти футов над судном, которое качалось на волнах». В тот момент, вспоминал он, «я почувствовал, как я далек от дома». Он боялся акул, которые окружали корабль с невольниками, и, когда «Леди Нельсон» достигла Рио-Сестос возле Сьерра-Леоне, он был поражен видом большого флота каноэ, набитых обнаженными африканскими мужчинами. «Я смотрел на это замечательное зрелище в состоянии полного замешательства. Это была сцена, достойная того, чтобы ее рассматривать подробно». Когда невольников перевезли на борт судна, он, судя по всему, проявил к этому меньший интерес даже для юноши его возраста. Одной из самых значительных для него встреч была встреча с пьяным и властолюбивым капитаном Джоном Уардом на невольничьем корабле «Экспедиция», на котором Робинсон был вынужден служить, чтобы вернуться домой после того, как его корабль потерпел крушение в Демераре. Однажды Уард решил, что мальчик работает недостаточно усердно и двигается слишком медленно, и он решил «подбодрить его», стегая двухдюймовой веревкой. Чтобы избежать его гнева, Робинсон спрыгнул с главной палубы на нижнюю и серьезно повредил лодыжку, из-за чего впоследствии был вынужден оставить профессию моряка. Робинсон вспоминал о том, что побудило его впервые отправиться в море, и потом отметил, что «океанский рай, который казался мне раньше ярким, теперь потерял свой блеск». Он писал о чудовищных зверствах офицеров (включая его дядю), «о жалких порциях еды и воды» и об отсутствии всякого «морального или религиозного примера». Отправившись в море крепким парнем, уже во время второго рейса он спрашивал сам себя: «Что я теперь? Отвратительный болезненный скелет, которому нужны костыли, чтобы ползать по улице, мои надежды на выбранную профессию опрокинулись, и мое будущее покрылось мраком...» Моряк и пират Бартоломью Робертс Бартоломью Робертс был молодым валлийцем, который плавал вторым помощником на борту «Принцессы» — 140-тонного работоргового судна, отплывшего из Лондона в Сьерра-Леоне. Какое-то время Робертс занимался работорговлей. Он разбирался в навигации, поскольку помощник должен быть всегда готов принять командование в случае смерти капитана. В июне 1719 г. «Принцесса» была захвачена Хауеллом Дэвисом и шумной бригадой пиратов, которые спросили Робертса и его помощников, не желают ли они присоединиться «к братству». Робертс сначала колебался, зная, что британское правительство в последние годы оставляло трупы пиратов висеть на входе в порты Атлантического океана. Но вскоре он решил, что ему лучше плавать под черным флагом [26]. Это было роковое решение. Когда Дэвиса убили португальские работорговцы, Черный Барт, как прозвали Бартоломью, был избран капитаном и вскоре превратился в самого успешного морского грабителя своего времени. Он командовал маленькой флотилией судов и несколькими сотнями людей, захватив больше 400 торговых судов примерно за три года, которые пришлись на пик Золотого века пиратства. Как сам Робертс, так и ужас, который он внушал, были широко известны. Однажды его настиг военный корабль, однако офицеры, узнав, кого они встретили, развернули судно и уплыли в обратном направлении. Королевские чиновники были вынуждены защищать побережье от человека, которого они назвали «великим пиратом Робертсом». Он красовался, прогуливаясь по палубе судна, разряженный в жилет из дамасской ткани, с красным пером в шляпе и с золотой зубочисткой во рту. Его пиратским девизом был «Пусть жизнь короткая, но веселая!». Робертс терроризировал африканское побережье, повергая всех торговцев «в панику». Он так презирал зверства капитанов на невольничьих судах, что вместе со своей командой совершал кровавый обряд, который назывался «восстановление справедливости», предавая страшной порке плененных капитанов, на которых жаловались матросы. Иногда Робертс порол их самолично. Чтобы избавиться от угрозы своим прибылям, работорговцы потребовали от парламента усилить военно-морское патрулирование берегов Западной Африки. Корабль «Ласточка», находившийся на службе Его Величества, атаковал этого пирата в 1722 г. Робертс, который стоял на палубе, чтобы руководить сражением и воодушевлять своих людей, получил смертельное ранение картечью в горло. Его помощники решили соблюсти старинный обычай и бросили тело в воду за борт. Военный корабль разбил пиратов и, взяв в плен всех оставшихся в живых, отправил их в крепость Кейп-Кост. Там всех осудили и повесили. Капитан Челонер Огл распределил трупы по всему африканскому побережью, чтобы местные работорговцы могли повесить их как предупреждение недовольным матросам. Огл особо отметил посещение короля Уиды10, который обещал ему пятьдесят шесть фунтов золотого песка, «если он найдет этого негодяя Робертса, который давно изнуряет его побережье». Матрос и мелкий работорговец Николас Оуэн Николас Оуэн был настоящим Робинзоном Крузо. Это был ирландский моряк-плут, который отправился в море после того, как его расточительный отец потерял все семейное состояние. Он пять раз пересекал Атлантику, три раза на невольничьих судах, и дважды терпел бедствие. Во время одного из рейсов был поднят мятеж, когда Оуэн и четыре его помощника, устав от «хищной рожи» своего капитана, захватили, как сказал Оуэн, «свободу, к которой бесконечно стремится каждый европеец». Недалеко от Кейп-Маунта, к югу от Сьерра-Леоне, матросы совершили вооруженный побег и в течение многих месяцев питались диким рисом и устрицами, пользуясь гостеприимством местных жителей. Второе бедствие обрушилось на них приблизительно через год, когда другие африканцы оказались не столь дружелюбными и потопили судно Оуэна из мести за учиненный голландским работорговым судном разбой, во время которого были пленены многие жители. Корабль Оуэна был разграблен, его самого взяли в плен. Он потерял все награбленное за четыре года — золото и товары, которые планировал выгодно продать. Туземцы знали, что их пленники — англичане, а не голландцы, и поэтому пощадили их. В итоге они продали их мистеру Холлу, местному белому работорговцу, на которого Оуэну пришлось работать. Скоро ему удалось поселиться отдельно, обосновавшись в небольшой разрушенной крепости на острове Йорк на реке Шербо, и стать посредником между местными африканскими племенами и европейскими торговцами [27]. Оуэн начал вести дневник, чтобы «открыть миру опасности морской жизни». Его собственная судьба стала лучшим примером. Пока он жил «на этой суровой земле», ему пришлось испытать много опасностей. Он все терпел, потому что море «никого не уважало» — оно могло уничтожить как короля, так и простого матроса. Еще более серьезной проблемой было то, что «у матроса нет средств к жизни, и ради жалованья он вынужден бороздить под парусом моря». Матрос полностью зависел от заработанных денег. Оуэн писал: «Я считаю такого моряка более несчастным, чем бедного крестьянина, который живет за счет своего труда и который может хотя бы ночью отдохнуть на соломенном матрасе, по сравнению с моряком, который должен стоять на вахте, пытаясь согреть замерзшие руки своим дыханием». Он протестовал против того, чтобы «наскребать по всему миру деньги, которые стали единственным богом человечества, — пока смерть не настигнет нас...». Оуэн стремился избежать наемного рабства, став мелким работорговцем. Он мог бы вернуться в море, жить среди «христиан и сограждан по рождению». Но вместо этого он решил остаться с теми, кого он назвал «дикарями, чей разум не знает ни Бога, ни хороших качеств в человеке». И он обосновал этот выбор: «Некоторые люди могут посчитать это странным, что мы так долго жили здесь, хотя у нас было много возможностей вернуться отсюда домой». Он волновался, что, если бы он вернулся, злые языки прозвали бы его «Мулатом из Гвинеи». Поэтому он выбрал такую жизнь на краю империи, подчиняясь безжалостному закону «единственного бога человечества». Выбор был сделан в пользу отказа от всего, как явствует из дневника Оуэна. Он умер от лихорадки в 1759 г., в нищете и одиночестве. Последние годы он провел «погруженным в меланхолию». Капитан Уильям Снелгрейв