Я быстро добралась до того места, где заканчивались электрические лампочки — за ними глухая и глубокая темнота, ведущая незнамо куда. Я включила фонарь и осветила проход. Далеко впереди я видела очертания портшеза. Меня больше не грела мысль о том, чтобы забраться внутрь и вспомнить минувшие дни; на самом деле я успокоюсь, только когда пройду мимо. — Нет там никакой леди, — произнесла я вслух, и, к моему облегчению, там никого не было. Передо мной коридор слегка изгибался вправо. Поскольку я изначально двигалась вправо от кухонной лестницы, я направляюсь на восток — теперь чуть-чуть к юго-востоку, в сторону Висто и фонтана Посейдона. Идти по следу резиновых сапог теперь было легко, поскольку их не перекрывали отпечатки мои и Порслин. Пар следов было несколько, заметила я, три входили и две выходили. Если, как я подозревала, они принадлежат Бруки, первый раз он явился, чтобы украсть одну из каминных шпаг, второй — вернуть ее и уйти с другой. Во время последнего посещения он ушел через французскую дверь. Мимо пролетел внезапный холодный ветерок. Хорошо, что я захватила фонарь, свечу бы наверняка задуло. С порывом ветра донесся тяжелый влажный запах — запах, который я не смогла сразу опознать, но который напоминал о резервуарах в заброшенных туалетах: зеленая ржавчина с добавлением цинка. Что ж, подумала я, цинка я не боюсь, а зеленая ржавчина всегда меня интересовала. Я продолжила идти. Когда мы приходили сюда с Порслин, я расслышала определенное металлическое звяканье, но сейчас коридор, начавший сужаться, был тихим, как могила. Передо мной была сводчатая арка с открытой дверью, за которой вроде бы находилась комната. Я сделала два осторожных шага в помещение и обнаружила себя в окружении металлических труб всех размеров — цинковых, свинцовых, железных, бронзовых, медных, они шли во всех направлениях, соединенные под прямыми углами огромными металлическими болтами, то там, то сям попадались гигантские вентили, напоминавший руль автомобиля. Я в самом сердце подземных водопроводных коммуникаций Люциуса де Люса! И тут я это услышала — металлическое звяканье, разнесшееся эхом по помещению. Признаюсь, я застыла. Еще раз звякнуло. — Ау, — окликнула я дрожащим голосом. — Кто там? Откуда-то донесся другой звук — животного происхождения, хотя я не смогла определить, человеческого или нет. Что, если в туннель забралась лиса? Или барсук? Если дело в этом, они, скорее всего, убегут от человека с фонарем… Но что, если нет? — Ау! — снова окликнула я. — Есть здесь кто-нибудь? Еще один приглушенный звук, более слабый. Он теперь дальше, или мне кажется? Одно ясно наверняка: он может доноситься только откуда-то из-за гигантской трубы, выступавшей из камня, потом идущей горизонтально, изгибающейся под прямым углом и уходящей к дальней стене помещения. Я забралась на нее, секунду постояла, расставив ноги, и спрыгнула по ту сторону. Коридор, в который вела труба, был ниже, уже и влажнее. Влага собиралась каплями на стенах, а на полу между кирпичами была сырая земля. Прямо передо мной туннель блокировала железная калитка, скованная цепью и запертая по другую сторону большим старомодным железным висячим замком. Я потрясла калитку, но она стояла мертво. Без ключа нет шансов преодолеть ее. — Проклятье! — сказала я. — Проклятье и дважды проклятье! — Флавия! — кто-то прокаркал. Должна признаться, что я была очень близка к тому, чтобы опозориться. Я посветила лучом фонаря сквозь прутья калитки и увидела фигуру, скорчившуюся на земле. Всю свою жизнь я буду помнить это белое лицо, уставившееся на меня, ослепленное светом. Он умудрился где-то потерять очки, и его светлые глаза, ослепшие и мигающие, были глазами новорожденного крота, которого внезапно вытащили из норы на дневной свет. — Колин? — спросила я. — Колин Праут? — Выключи эту штуку! — взмолился он резким голосом, отворачиваясь от света. Я отвела луч в сторону, и коридор по ту сторону калитки снова погрузился почти в полную темноту. — Помоги мне, — жалобно попросил Колин. — Не могу. Калитка заперта. Я потрясла массивную решетку одной рукой, надеясь, что она откроется, возможно, благодаря какой-то еще не открытой магии — но нет. — Попробуй со своей стороны, — предложила я. — Может, там есть щеколда… Произнося эти слова, я уже знала, что там ничего нет, но попытаться стоило. — Не могу, — ответил Колин, и даже в темноте было видно, что он едва сдерживает слезы. — Я связан. — Связан? — Это казалось невозможным, хотя один или два раза я сама оказывалась в подобном положении. — Но у меня есть ключ. В кармане. Слава богу, подумала я. Наконец-то повезло. — Ползи к решетке, — сказала я. — Я попытаюсь достать ключ. Повисло болезненное молчание, потом он сказал: — Я… я к чему-то привязан. И он всхлипнул. От этого и святой начал бы плеваться! Но постой-ка! Висячий замок на стороне Колина, ведь так? Я заметила это, но не уделила должного внимания. — Ты сам себя запер? — спросила я. — Нет. — Колин шмыгнул носом. — Тогда как ты там очутился? — Мы прошли через дверь в фонтане. Дверь в фонтане? Мы? Я решила сначала задать самый важный вопрос. — Кто «мы», Колин? Кто это с тобой сделал? Я слышала его тяжелое дыхание в темноте, но он не ответил. Я вдруг осознала тщетность всего этого. Я не собираюсь провести остаток жизни, выпытывая ответы у пленника, от которого меня отделяет железная решетка. Меня приводила в ярость мысль о необходимости спрашивать у чужака о потайной двери в Букшоу. Подобные тайны наверняка должны передаваться от одного члена семьи к другом устно, а не выпытываться у почти незнакомого человека, крадущегося по окрестностям в обществе браконьера. — Носок Сидона, — сказал Колин. — Что? Ты несешь чушь. Звук рыданий дал мне понять, что от него больше ничего не добиться. — Оставайся тут, — велела я, хотя в моих словах не было никакого смысла. — Я вернусь мигом. — Нет, постой! — закричал он. — Дай мне фонарь. Не оставляй меня одного! — Я должна, Колин. Мне нужен фонарь, чтобы освещать путь. — Нет, пожалуйста! Я боюсь темноты! — Вот что я тебе скажу, — произнесла я. — Закрой глаза и сосчитай до пятисот пятидесяти. Когда глаза закрыты, не так темно. Когда закончишь, я вернусь. Давай я помогу тебе начать. Один… два… три… — Не могу, — перебил меня Колин. — Я не умею считать сотнями. — Ладно, тогда давай петь. Ну же, споем вместе: God save our gracious King.