И шо тут началось?! Граф Пален, будучи верховным маршалом церемонии священного коронования императора, тут же поддержал Николая, да ещё и посоветовал строго наказать виновников, не считаясь с положением, занимаемым лицами. При этом кровожадно посматривал на Сергея Александровича. Великий князь в ответ на этот выпад тут же заявил о своей просьбе к императору принять его отставку, как Московского генерал-губернатора. Победоносцев тут же указал, что такие действия могут смутить умы и произведёт дурное впечатление на принцев и иностранных представителей, собравшихся в Москве. При этом Константин Петрович логично указал на то, что невозможно остановить уже начавшееся народное гулянье, в котором задействовано больше полумиллиона человек. Причём многие из них проделали долгий и трудный путь из соседних губерний, чтобы попасть на этот праздник, увидеть своего Царя и получить от него подарок. Общими усилиями свита убедила Николая, что народное гулянье, не смотря на произошедшие скорбные события, надо продолжить, пусть и в усечённом формате. Маркиз де Монтебелло обратился к Николаю и предложил перенести на более поздние дни бал, которое сегодня готовило французское посольство, на что тот с благодарностью согласился. После этого французский посол откланялся, так как ему надо было решать неотложные задачи по переносу торжества, а император со своей свитой направились кортежем на Ваганьковское кладбище. До четырнадцати часов, когда по программе царская пара должна была появиться на Ходынке, было ещё три часа. Картина перед кладбищем была ещё та. Представьте себе больше десяти рядов трупов, по пятьдесят погибших в каждом. Такой прямоугольник сто на пятьдесят метров. Честно говоря, впервые за обе жизни видел такое количество мертвых гражданских в одном месте. Особую жалость вызывали несколько детских трупов. Если уж меня, который относительно недавно вернулся из Китая, где в боях насмотрелся всякого, торкнуло, то что говорить об остальных. Елена Филипповна то и дело нюхала соль, чтобы не упасть в обморок. Николай был бледно-зелёный. Остальные свитские, особенно те, кто прошёл русско-турецкую войну выглядели получше. Митрополит Антоний ходил вдоль рядов и громко читал молитвы панихиды. Присутствующие в нужных местах накладывали на себя крест. Репортёры крестились и снимали. Когда служба закончилась, Николай обратился к министру юстиции Муравьёву: – Николай Валерианович, кто будет вести расследование? – Пока ещё окончательно не решено, – начал говорить тайный советник, но был перебит графом Паленом. – А чего тут думать-то?! Судебный следователь Московского окружного суда по особо важным делам надворный советник Павел Федорович Кейзер. Ему по должности положено это следствие вести. Кроме того, он зарекомендовал себя человеком безукоризненной честности и как умный, выдержанный сотрудник. Имеет громадный опыт следственной работы и чужд карьеризму, – Константин Иванович улыбнулся. – Поэтому до сих пор и ходит в надворных советниках, потому что правду в глаза не боится сказать и на своём стоит до конца. Не так ли, Николай Валерианович?! Муравьёв с недовольной гримасой на лице кивнул. Я заметил, что и Сергей Александрович как-то кисло поморщился. Видимо, этот Кейзер – личность довольно-таки известная, интересная и достаточно независимая, если такие люди, как министр юстиции и генерал-губернатор его убрать не могут. – Хорошо. Данная кандидатура принимается. А вы, Константин Иванович, – обратился император к графу, – назначаетесь главой комиссии по расследованию случившегося. Завтра к вечеру жду доклад о первых результатах. – Да, Ваше императорское величество. Потом был царский павильон на Ходынском поле. Бледный Государь и осунувшаяся императрица стояли перед бушующим человеческим морем. Как только их величества вступили на крыльцо этого строения, на крыше его взвился императорский штандарт, и грянули выстрелы салюта. Огромная масса народа на поле обнажила головы, и громовой рёв, в котором с трудом можно было разобрать «ура» раздался над Ходынкой, заставив перепугано взлететь в округе всех птиц. Такого я никогда не видел в своей жизни. Огромная толпа орала так, что закладывало уши. Вверх летели шапки, картузы и даже женские шляпки. Звуки оркестра рядом с павильоном, играющего «Боже, царя храни» и «Славься» были еле слышны. Царская чета пробыла на крыльце двадцать минут, и всё это время над Ходынкой стоял несмолкающий рёв. Народ Российской Империи уже разогретый спиртным выражал свои верноподданнические чувства своему императору и императрице. Покинув павильон, Николай и Елена направились в Петровский дворец, где принимали депутации от крестьян. Здесь государь смог довести до избранников народа о случившейся трагедии. Праздничный обед для волостных старшин, превратился в присутствии царской четы в поминальный. Но это продолжалось недолго, так как после первого поминального тоста император с супругой покидали шатёр, где были накрыты столы. После их ухода праздник продолжился. В Кремль вернулись рано. Николай и Елена ушли в свои покои и больше никого в этот день не принимали. Провели вечер в кругу детей. Мне же отдыхать было некогда. Я и Ширинкин вплотную занялись репортёрами. Как рассказал мне Евгений Никифорович, в Москве официальным государственными органами печати были «Московские ведомости» и «Ведомости Московской городской полиции». Бравирующая либеральная интеллигенция считала дурным тоном читать эти газеты. Для них выходили «Русские ведомости» и «Русское слово». «Московский листок», «Новости дня» считались прессой для толпы. Остальные газеты были мелочёвкой с небольшими тиражами. Но на некоторые из «жёлтой прессы» обратить внимание стоило. Прекрасно представляя, что могут сделать СМИ при выработке у народа мнения о случившихся скорбных событиях, отработали с репортёрами «Московских ведомостей» и полицейской газеты статьи для завтрашних изданий, отобрали наиболее яркие и информативные фотоснимки. После того как заинструктированные «журналисты» убыли, я вместе с Ширинкиным отправились в гости к Николаю Ивановичу Пастухову – владельцу «Московского листка». Встреча прошла плодотворно. Пастухов уже знал о случившемся, но вот подробности ему были неизвестны. Именно ему принадлежали слова: «Репортер должен знать всё, что случилось за сутки в городе. Не прозевать ни одного сенсационного убийства, ни одного большого пожара или крушения поезда». А тут такая возможность. Официальные власти сами дают правдивую информацию, фотографии с места событий и единственным условием сотрудничества является – ничего не выдумывать, а написать всё так, как было на самом деле. Кто же от такого откажется. На другой день в Кремле во всех церквях была проведена панихида по погибшим на Ходынке. В Успенском соборе служба проходила в присутствии их величеств и всей царской семьи. В два часа пополудни Николай и Елена в сопровождении Великого князя Сергея Александровича посетили Староекатерининскую, Мариинскую больницы, клиники и лазареты, где находились раненые на Ходынке. Везде царская чета общалась с пострадавшими, расспрашивая подробности. В конце этой поездки была подведена статистика, по которой из почти полутора тысяч раненых, вывезенных вчера с места трагедии, во всех лечебных заведениях осталось где-то семьсот человек. В основном с тяжелыми травмами в виде переломов, остальные получив первую медицинскую помощь, разошлись по домам, не смотря на то, что им было обещано бесплатное лечение. Когда царская чета ещё только собиралась в эту поездку, вышли газеты. Так сказать проправительственные и «Московский листок» осветили трагедию и действия царя в нужном русле. Фото Николая и Елены со слезами на щеках, сделанное на фоне трупов у Ваганьковского кладбища, пробирало до мурашек. Я бы тому репортёру-фотографу точно Пулитцеровскую премию вручил, жаль только, что её основатель Джозеф Пулитцер ещё жив. Слово жаль, конечно, в переносном смысле. «Русские ведомости» опубликовали большую статью Гиляровского. Талант есть талант. Статья Владимира Александровича была яркой, бьющей по нервам. С одной стороны, автор практически ничего не исказил, но после её прочтения возникало ощущение, что давка была по всему Ходынскому полю, и что количество убитых и раненых, о которых официально сообщается – явно занижено. Деятельность царской четы в тот день в этой газете отражена не была. Было только упоминание в один абзац о том, что «Его Императорское Величество, глубоко опечаленный этими событиями, повелел оказать пособие пострадавшим: выдать по тысяче рублей на каждую осиротевшую семью, и расходы по похоронам погибших принять на Его счёт». «Русское слово» чуть ли ни слово в слово напечатало материал, как в «Московском листке». Насколько я успел узнать, господин Пастухов дружил с господином Сытиным. А вот газета «Новости дня» несколько расстроила, издав статью, в которой критиковалась работа полиции по организации народных гуляний на Ходынском поле, досталось и генерал-губернатору за привлечение к наведению порядка гренадёр. И самое главное, слёзы царской четы на фото, опубликованного во многих изданиях автор статьи под псевдонимом «Скучающий россиянин» назвал «крокодиловыми». На этот счёт у нас с Евгением Никифоровичем были наработаны определённые заготовки. Редактор и хозяин газеты «Новости дня» должен был стать первым, кто испробует их на себе. Тем более звали его Абрам Яковлевич Липскеров. * * * – Чего там пишут-то? – повысив голос, чтобы перекрыть гул трактира, поинтересовался у своего соседа мужчина лет сорока, судя по одежде из мещан. – Про трагедию на Ходынке читаю. Больше пятисот человек погибло, и почти полторы тысячи пострадало ещё. Ужас какой! – уверенно ответил ему крепкий мужчина лет тридцати. За этим столом сидело двое крепких мужчин, которых отличала какая-то подтянутость, поджарость, пластичность движений, и ещё два представителя мужского пола. Один, как было описано выше из мещан, а вот второй, вернее всего, принадлежал к купеческому сословию. Трактир был переполнен. На коронацию Николая Второго приехало множество народа и все забегаловки, харчевни, трактиры, рестораны в Первопрестольной были забиты в течение всего времени открытия заведений. Данный трактир пусть и не дотягивал хотя бы до плохонького ресторана, но и забегаловкой не назовешь. Публика здесь собралась чистая, а нехватка мест привела к тому, что в обеденное время за столами можно было встретить вместе представителей крестьянства, рабочих, студентов, купцов. Солдатики, находящиеся в увольнении, также присутствовали. – Да, трагедия. Но император молодец. Несмотря на праздник, и на месте трагедии побывал, и на Ваганьковское кладбище съездил вместе с государыней, куда задавленных свезли. Как вспомню фотографию вот эту, – купец перегнулся через стол, ткнул в газету, лежавшую перед чтецом, – мураши по всему телу. По тысяче рублей Государь на каждую осиротевшую семью из своих средств выделил. А это почитай больше полмиллиона получается. И похороны за его счёт. – Идика, ты. Тысячу рублей. Это ж какие деньги-то. Вот свезло! – мещанин лет сорока покрутил головой. – Даже не верится. Произнёс всё это мужик настолько громко, что на него стали оборачиваться посетители трактира от других столов. – Скажешь тоже, свезло. У тебя близкий человек погиб, а ты – свезло, – осуждающе произнёс, молчавший до этого второй крупный мужчина. Купец хмыкнул и вернул ложку, в которой были щи, назад в тарелку. – А я чего?! Близкие всё равно мрут. У меня вона трое детей, да первая жена умерли. А тут целую тыщу дают, – громко и как-то визгливо произнёс в ответ на упрёк мужик. – Тьфу на тебя! Разве в деньгах счастье?! – перебил мужика купец и грохнул кулаком по столу, чем привлёк к себе внимание уже многих присутствующих в трактире. – Уважаемые, попрошу немного тишины, – можно сказать, прокричал поднявшийся на ноги купец. Гул в трактире стих, и народ вопросительно уставился на говорившего. – Уважаемые, вчера случилась трагедия на Ходынском поле – погибло много православных, и многие были покалечены. Наш государь с царицей-матушкой сразу же отреагировали на это, и панихиду по убиенным организовал, и большую помощь пострадавшим из своих средств оказал, – купец сделал паузу, глубоко вздохнув. – Выставляю за свой счёт всем присутствующим здесь по две чарки «Московской». Первую за помин, вторую во славу Государя нашего. Трактир буквально взорвался радостными воплями, а половые заскользили между столами, расставляя посуду с налитой водкой. Некоторые тут же опрокидывали их в рот, но основная масса дождалась, когда обслужат всех, после чего все дружно поднялись и, перекрестившись, молча выпили. Через несколько секунд поднялся купец и провозгласил здравницу Николаю Второму и всему его семейству. Народ дружно это поддержал. Не каждый раз почти двести пятьдесят грамм халявно на грудь падает. Прошло несколько минут. Жизнь в трактире вернулась на круги своя, только гул усилился, да и лица у многих раскраснелись. – Нет, вы посмотрите, что пишут, – вскочил за одним из столов, потрясая газетой в руке, какой-то мужичок невзрачного вида, одетый в несколько затасканный костюм, с раскрасневшимся лицом и какими-то безумными глазами за стёклами очков. – Это же уму не постижимо! Гул в помещении быстро стих. – Слушайте, что пишут в этой газете, – развернув газету, очкарик начал читать: «Император и императрица, прибыв к Ваганьковскому кладбищу, куда свезли раздавленных и затоптанных насмерть с Ходынского поля, пролили немало слёз. Только не были ли эти слёзы крокодиловы?!» – Я чего-то не понял, – на ноги поднялся здоровый мастеровой, находившийся в состоянии уже хорошего алкогольного опьянения. – При чём тут Государь с царицей и крокодиловы слёзы?! – Это аллегория. Крокодил плачет, когда поедает свою жертву, – начал было объяснять мужчина, поправив на носу очки, но мастеровой его перебил. – Это чё… Писака императора с крокодилом сравнил?! Это чё творится-то?! Да я ему… Дальше пошёл непередаваемый русский фольклор посвящённый убийству, нанесению травм и неестественной половой жизни с репортёром, написавшим эти слова. – А что за газета? – раздался чей-то крик. – «Новости дня». Статью подписал какой-то «Скучающий россиянин», а редактор и хозяин Абрам Яковлевич Липскеров. – Млять и здесь евреи… – Царя оскорблять… – Где типография… – Рядом на Ниглинке… – Доходный дом купеческого общества… – Айда громить… – Пошли… – Бей жидов… Трактир быстро опустел. Купец, подойдя к стойке, расплатился за свой заказ и, покидая помещение одним из последних, тихо под нос произнёс: «Вот про Абрама Яковлевича Липсерова, Гаврилову говорить не надо было. Как бы еврейские погромы не начались». * * * – Дмитрий Фёдорович, объясните мне – каким образом в Москве возникли волнения, погромы и что вообще произошло? Мне что одной Ходынки мало во время коронации?