– Не обижайся, Тимофей Васильевич. Сам не знаю, что на меня нашло. – Николай Александрович, у меня такое тоже бывает. Я такое чувство и состояние «чуйкой» называю. Не однократно мне жизнь спасала, – на пару секунд задумавшись, продолжил. – На следующей станции в Твери делаем остановку и вперёд отправляем поезд с посудой и прочим инвентарём для коронации. Сами отправимся следом. – Вас что-то насторожило, Тимофей Васильевич? – Нет, Николай Александрович. Но я привык доверять не только своей «чуйке», но и такому же чувству у других. Вы не можете понять, что вас гнетёт, но ожидаете какой-то неприятности. Причём сильной. Будто бы знаете, что вот по этой дороге идти нельзя. Так? – Похоже. – Поэтому и поступим так, как я предложил. – Хорошо, я согласен, – император отпустил моё плечо и будто бы прислушался к себе, после чего добродушно улыбнулся. – А знаете, Тимофей Васильевич, а меня отпустило. Как-то спокойно стало на душе. – Значит, мы приняли верное решение. Надо только будет всех людей с того поезда в наш пересадить. Если что дополнительный вагон прицепим. – Так и поступим. Командуйте от моего имени, Тимофей Васильевич, – с этими словами император покинул купе, а я последовал за ним. Глава 2. Река Липня Выйдя из купе, Николай направился в свой вагон, я же пошёл по коридору в противоположную сторону. Мне надо было срочно посетить генерал-майора Ширинкина, чтобы обсудить и спланировать наши действия в Твери. Пока шёл до купе Евгения Никифоровича вспомнил, как нашёл ещё одного специалиста-фанатика – капитана запаса Авенира Авенировича Чемерзина. Точнее не только его. Но, обо всём по порядку. Ещё в январе месяце после возвращения из Англии и получения плюшек, но до создания центра, в один из вечеров задумался я над тем, а не сделать ли нам автомат с учётом имеющихся технических возможностях в этом мире, ну и людского потенциала. В голове сразу же всплыла фамилия Фёдорова и его самозарядная винтовка-автомат. После долгого изнасилования своего мозга удалось вспомнить, что сейчас уже, кажется, творят Токарев и Дегтярёв. Попросил Ширинкина узнать информацию об этих людях. Каково же было удивление, когда выяснилось, что двадцатиоднолетний Дегтярёв Василий Александрович служит в оружейной мастерской ораниенбаумской Офицерской стрелковой школы, где я был частым гостем. Поехал знакомиться с тем человеком, который в моём мире создал ПТРД – противотанковое ружьё, ДП-27 – пулемёт Дегтярева пехотный, крупнокалиберный пулемёт, тот самый ДШК-38 и знаменитые пистолет-пулемёт ППД различных модификаций и ручной пулемёт РПД-43, ротный пулемёт РП-46, авиационные и танковый пулемёты. Стал Героем социалистического труда и получил четыре сталинских премии. Познакомились. Немного пообщался, отметив для себя приличные знания и навыки по оружейному делу. Начальник школы подполковник Филатов Николай Михайлович в личной со мной беседе отметил «золотые руки» слесаря-оружейника, из-за чего молодому солдату доверяют ремонт даже пулемётов. Он же с иронией рассказал, что пришло письмо от капитана запаса Чемерзина с предложением испытать на полигоне школы панцирь для солдат, который не берёт пуля. Николай Михайлович посмеялся, а я взял на заметку. И уже через несколько дней беседовал с изобретателем бронежилета в этом мире. Авенир Авенирович оказался фанатиком от науки, но с практическим уклоном. Окончив математический факультет и Михайловское инженерное училище, он преподавал математику, занимался химией, и ряд опытов натолкнул его на мысль об изготовлении панцирей или кирас из особо прочной легированной стали, которые могли бы держать пули и осколки. Используя хром, никель, платину, серебро, иридий, ванадий и многие другие металлы и добавки, Чемерзин создал сплав, который, по его словам, крепче стали в три с половиной раза и в два раза легче. В результате миллиметровую пластину из его сплава пули из различных револьверов не пробивала с трёх шагов. С учётом того, что деньги на свои опыты он в своей основе брал взаймы, и долг накопился немаленький, изобретатель хотел предложить военному ведомству боевые панцири, кирасы для сохранения жизней офицеров и солдат, разумеется, не бесплатно. Когда Авенир Авенирович озвучил стоимость самой дешевой кирасы, закрывающей только грудь, я невольно присвистнул. Цена кусалась и вряд ли военные такое примут, а вот для царствующих особ и её охраны сплав Чемерзина надо обязательно использовать. Спустя три месяца Николай и Елена имели панцири по фигуре весом около четырёх килограмм, защищающие грудь, спину и бока, совершенно не заметные под одеждой. Эти произведения искусства уверенно держали пули из всех имеющихся револьверов и пистолетов с пяти метров, винтовочную так же держали, но контузия или перелом рёбер были бы обеспечены. Личников императора одели в бронежилеты подешевле, но так же уверенно державшие выстрел из любого револьвера накоротке. Кроме того, пластинами из сплава Авенира Авенировича забронировали три кареты для передвижения императора с семьей. Я подкинул Чемерзину схему бронежилета для войск из двадцать первого века, и он теперь колдовал над своими сплавами, чтобы значительно снизить себестоимость «панциря», сохранив при этом уровень защиты. Что же касается Дегтярева, то кроме него я нашёл Токарева Фёдора Васильевича, который в звании хорунжего был заведующим оружейной мастерской в Двенадцатом Донском казачьем полку. А капитан Фёдоров оказался вообще под боком. Закончив в августе девятисотого года Михайловскую артиллерийскую академию, служил в артиллерийском комитете Главного артиллерийского управления в должности докладчика оружейного отдела. Убедив с большим трудом Николая в необходимости создания автоматического оружия хотя бы для спецподразделений в армии, полиции и жандармерии, собрал эту троицу и отправил их к генерал-майору Мосину – начальнику Сестрорецкого оружейного завода. Надеюсь, здесь он не умрёт от пневмонии через год, тем более пенициллин уже есть. А вот надежда на то, что эта четвёрка создаст в ближайшее время автомат, у меня есть и большая. Подкинул я им несколько идей-схем, типа автомата Судаева. Дёшево и просто. А так и пистолет ТТ пригодится, и от «светки», то есть СВТ-38/40 я бы не отказался, а ещё лучше РПД-43, в крайнем случае ДП-27. Дойдя до купе Ширинкина, постучал в дверь и зашёл. Довёл до главного телохранителя распоряжение императора, после чего начали обсуждать наши действия в Твери. Первоначально планировалось, что поездка в Москву будет осуществляться на трёх составах. Первый повезёт сотню кубанцев Собственного Его императорского величества конвоя под командованием месяц назад «вновь испечённого» генерал-майора Мейендорфа Александра Егоровича, три бронированных кареты, лошадей и прочее. Во втором составе будет следовать императорская семья, включая Михаила и Ксению с мужем, личники, кое-кто из министров, слуги. Третий поезд вёз слуг и всякое имущество, которое могло понадобиться при коронации. Узнав, что поезда пойдут друг за другом, Николай потребовал, чтобы первый состав опережал движение царского поезда на одну станцию. Уговорить его не делать этого, не удалось. По поводу открытой охраны и её усиления новый император придерживался такого же мнения, как его отец и дед, считавших, что наличие телохранителей – признак трусости Императора Всея Руси и его закрытости от своего народа. И, вообще, не царское это дело – с охраной ходить. Даже смерть родителей, брата, сестры и три, а точнее уже четыре покушения на него самого не сильно повлияли на отношение Николая к охране его императорской тушки. И вдруг такое изменение в поведении императора. Ширинкин даже не выдержал и поинтересовался у меня: – Тимофей Васильевич, что случилось? Почему Его императорское величество принял такое решение? – Евгений Никифорович, если бы я знал ответ. Я такое состояние, которое было у императора называю – предвидением беды. Как бы никакой реальной угрозы и нет, а человек интуитивно чувствует, что вот-вот произойдёт что-то страшное и непоправимое. У самого такое иногда бывает и несколько раз уже жизнь спасало. – Что же, для меня это к лучшему. А то помните, как он меня отчитывал за то, что состав с конвоем пойдёт перед императорским поездом, да ещё с бронированной платформой с пулемётами впереди?! – Помню. Надо будет отправить из Твери в Клин депешу, чтобы состав с конвоем дожидался нас там. Спокойнее будет. – Согласен. А теперь слушаю Ваши предложения по нашим действиям в Твери. После обсуждения моих предложений, пришли к общему знаменателю: состав с конвоем остановить в Клину, перед царским поездом от Твери пустить состав с имуществом для коронации. Слуг из него пересадить в два вагона, которые присоединить к царскому составу. На паровозах разместить снайперов – Лешего и Шило. Вместо лакеев в «товарном» составе отправить десяток личников и остальных братов-инструкторов. После суеты в Твери наш состав отправился в путь следом за поездом-ловушкой. Я находился в купе у Ширинкина, но разговор между нами не клеился. Оба больше молчали, напряжённо ожидая чего-то. И это что-то случилось. Звук взрыва, резкое торможение поезда и его остановка. Вместе с Евгением Никифоровичем выскочили из купе, а потом из вагона. Поезд-ловушка стоял впереди метрах в четырёхстах. Ни паровоз, ни один из вагонов не сошёл с рельс. В воздухе перед составом рассеивался в воздухе дым от мощного взрыва. А между тем на насыпи дороги впереди состава собиралась группа личников в алых черкесках, среди которых выделялись черные мундиры братов-инструкторов. Судя по всему, казаки пытались перебраться на другой берег реки через разрушенный взрывом мост. Как хлыст ударил выстрел из карабина, затем ещё один, ещё. Потом послышались частые выстрелы, как мне показалось из пистолета Маузер К96. Снова выстрел из карабина и тишина. – Евгений Никифорович, я туда, – произнёс я и сбежал с насыпи, еле удержавшись на ногах, после чего рванул вдоль дороги к поезду-ловушке. Оглянувшись назад увидел, что Ширинкин не рискнул повторить мой манёвр, а начал движение по шпалам. Из императорского вагона выпрыгнуло на землю несколько конвойцев, а потом на лестнице вагона показал Николай, которого словами «опасно», «не надо покидать вагон» пытался остановить подесаул Хмара, чей бас слышен был даже мне, а я удалился метров на сто. Наконец я оказался перед паровозом состава-ловушки. Как и предположил, поезд остановился метрах в двадцати от взорванного моста через небольшую речку. Взрыв был таким мощным, что от малого каменного моста остались только устои, а от пролёта длиной около пяти метров узкая, чуть больше метра металлическая дорожка с перилами, которая чудом держалась на устоях. Самого пути не было, он грудой камней и исковерканных рельс, шпал запрудил речку. С левой стороны от дороги, за речкой метрах в ста увидел шестерых кубанцев, тащивших от леса к насыпи, судя по всему, два трупа. Ещё четырёх личников и Лиса с пятью братами видно не было. – В лес, в погоню остальные ушли, Ермак, – услышал за своей спиной. Обернувшись, увидел Лешего, который с перевязанной кое-как головой осторожно спускался по ступенькам из паровозной будки. – Что случилось, Леший? – Двигался в кабине паровоза, наблюдая через бинокль за обстановкой вдоль железной дороги. Подъезжая к мосту через речку… Матвеич, как речка называется?! – обернувшись к паровозу, крикнул старший урядник Лесков, чью грудь украшали два знака отличия ордена Святого Георгия третьей и четвёртой степеней, а также две медали за храбрость. – Река Липня, Владимир Михайлович, – донеслось из паровоза, а потом в окне появился машинист лет тридцати. – Ой, извините, Ваше высокоблагородие. Не видел, как вы подошли. Что же это такое твориться, Ваше высокоблагородие?! Ужас! Мосты уже взрывают. Да ещё как!!! От пролёта ничего не осталось. А это вам не бомбу кинуть! – До Клина далеко? – пресёк вопросом словоизвержение машиниста, ставя в голове заметку по мощности и профессиональному исполнению взрыва, словно сапёр с большим опытом сработал. – Вёрст шесть с небольшим будет. До вокзала все семь, – ответил словохотливый машинист. – До Твери задним ходом дойдёте? – Как-нибудь дойдём. – Тогда проверяй свой локомотив и готовь его к дальней дороге задом, – попытался я пошутить, на что Матвеич ответил мне грустной улыбкой. – Продолжайте доклад, урядник, – это уже было сказано Лешему. – Слушаюсь, Ваше высокоблагородие, – Лесков попытался принять стойку смирно, но охнул и перекосился. Я подскочил к своему названному брату. – Что случилось? Где болит? – Наверное, пару рёбер треснуло, – казак приложил ладонь правой руки под грудь, неглубоко вздохнув. – Кто же знал, что этот железный конь так резко тормозит. Вот и приложило башкой, да рёбрами о какие-то железяки в будке, когда на ногах не удержался. Ладно, оптический прицел на карабине целым остался. – Давай-ка сюда садись, – произнёс я, усаживая Лешего на ступеньку лестницы в кабину локомотива. – Дальше рассказывай. – Когда подъезжали к этому мосту через бинокль разглядел вон там, у леса, – Леший рукой показал на опушку леса, от которой кубанцы тащили трупы, – группу из четырёх человек, один из которых стоял на коленях перед подрывной машинкой. Дальше схватил карабин и выстрелил во взрывника, а затем крикнул Матвеичу, чтобы тот тормозил. Потом упал, взрыв. Когда после полной остановки поезда, встал на ноги, то увидел, что двое бегут к лесу, а третий что-то делает у машинки. В общем, я в него только с четвёртого выстрела попал. Головой хорошо приложило и боком тоже. Если бы он не встал, стреляя из маузера по конвойцам и братам, которые выпрыгивали из вагона и бежали к мосту, я бы его не достал. После каждого выстрела скрючивало от боли. – Молодец, Леший. Готовься солдатского Георгия второй степени минимум получить, а то и чего повыше. Пока Лесков докладывал, я снял у него повязку на голове, которую Вовка намотал сам себе. Ничего особого страшного не было, большой шишак и рассечение. В это время до нас добрался Ширинкин. Увидев генерала, Лесков попытался вырваться из моих рук и вскочить, но я его удержал, а Евгений Никифорович, махнув рукой – мол сиди, продолжайте, прошёл дальше и ошарашено застыл перед разрушенным мостом. Быстро забинтовав Лешему голову, подошёл к Ширинкину. – Вот и предвидение беды, Евгений Никифорович, – тихо произнёс я, глядя на то, как казаки с трудом взбираются на насыпь с трупами на руках. Лицо Ширинкина, когда он повернулся ко мне, было бледно-серого цвета, будто от него отлилась вся кровь. – Тимофей Васильевич, Вы представляете, что было бы, если бы по распоряжению Его императорского величества мы бы не поменяли составы, а в будку паровоза не посадили бы вашего лучшего стрелка-инструктора? – еле разлепляя губы, просипел генерал. – Император умер, да здравствует император… Император Владимир I Александрович, – глядя перед собой, мрачно проговорил я. Главный телохранитель вскинулся, будто бы его ужалили в одно место, а потом как-то весь сдулся. – Ваше превосходительство, надо как-то этот мосток укрепить, а то с покойниками мы к вам не переберемся, – прервал наш разговор один из казаков. Пока машинист поезда с кочегаром и казаками укрепляли переход через разрушенный мост, нам с Ширинкиным с трудом удалось заставить Николая вернуться в императорский поезд, мотивируя это тем, что на путях может быть заложен ещё один заряд. После того как император направился назад к своему вагону, я и Евгений Никифорович вернулись к мосту. Казаки к этому времени уже переправили на нашу сторону тела двух убитых. – Вот этот был взрывником, – Леший указал на молодого человека лет двадцати, – а вот этот потом пытался что-то сделать с подрывной машинкой и потом стрелял из маузера. Двух других особо не рассмотрел, но показалось мне, что из военных. Когда я выстрелил во взрывника, они залегли, а к лесу бежали, пригнувшись и петляли, как зайцы. Я смотрел на мужчину лет тридцати-тридцати пяти и ловил себя на мысли, что он мне кажется знакомым.