– Ну хорошо. Тогда и ее в холопы придется обращать, – тяжело вздохнув, произнес Ярослав. – Мерзкое это дело. – Измена, – предельно серьезно сказал Волк. – Ты их еще быстро жизни лишил. Милостиво. Да без урона чести. Мог и на суках развесить или на кол посадить. – Мог… – покачав головой, произнес консул. Еще раз вздохнул. И поехал принимать на баланс рабов. Баб разного возраста да детей. Вполне по обычаям этих лет. Ему жутко не нравилось рабство. Он в первый год пару рабов выкупил и держал недолго при себе. Но потом отпустил на волю, и они теперь в его легионе служат. Парни. А девчонка при крепости, служанкой весьма верной и услужливой. Там он вроде бы доброе дело сделал. А тут? Вон – тридцать семь душ обратил в рабов. Самолично. Да, мог бы и голышом выгнать в лес, где бы они передохли в основном. Либо вообще перебить. И так, и так – в своем праве был бы. Да, кровные родичи не одобрили бы, но остальные не стали осуждать. Измена – серьезное преступление. Даже эти осужденные люди – и то не роптали, считая свою участь не самой печальной. Но все одно… на душе было мерзко. Ощущать себя рабовладельцем Ярославу очень не нравилось. Волка же он оставил присматривать за Троей. Но не новым ярлом, а эпархом, то есть комендантом крепости, которая теперь находилась в прямом владении и подчинении консула. Плодить излишний феодализм оказалось опасно. Вон – на ровном месте проблемы нарисовались. Ну, если говорить по чести, не на ровном. Просто вот тут и сейчас этот нарыв прорвало. Но все одно – вони этой гнойной теперь будет… Глава 7 864 год, 29 августа, Новый Рим Ярослав поставил точку и, отложив кисточку, довольно потянулся. Большую работу закончил. Именно кисточку. Он использовал для письма маленькую кисточку и тушь. Перо и чернила его бесили. Как сделать нормальные чернила, он не знал, а местными пользоваться было крайне неудобно из-за того, что при письме они были очень бледными, набирая цвет со временем. А перья… М-да… Для письма использовались большие маховые перья крупной птицы. Ярослав их активно скупал у местного населения для выделки стрел. Но, отбирая из них более-менее приличные, пускал сначала на письмо. И было это еще тем подвигом. Вечная заточка, кляксы и прочая кутерьма. Приходилось учиться этому делу буквально с нуля, имея только какие-то общие концептуальные знания. Поэтому консул, конечно, упражнялся с этим делом, но предпочитал для письма маленькую кисточку и тушь. Да, не так удобно, как шариковой ручкой. Но намного удобнее, чем писать натуральными перьями и блеклыми чернилами. В перспективе он хотел сделать нормальные металлические перья, чтобы хоть как-то облегчить свою участь. Но только в перспективе, потому что ювелиров для таких работ у него тупо не было. И взять их он нигде не мог. Василевс, несмотря на все усилия нашего героя и помощь его родственников, методично блокировал вывоз к Ярославу действительно квалифицированных ремесленников и редких специалистов. Даже кузнецов, столь важных для выживания поселения, и то удавалось доставать мало, со скрипом и изощренными уловками. Но это все так… грустные мысли. Важно то, что сегодня он закончил писать очень важную работу «Хроники первых дней Руси». Именно Руси. Но, в отличие от оригинальной истории, слово «Русь» выступало славянизированной версией аббревиатуры, производной от латинских слов «Romanum Universale Statum», что переводилось как «Римское универсальное государство». То есть RUS или РУС. Учитывая правило открытого слога, типичного для всех славянских языков тех лет, пришлось добавлять в конце гласную – краткую «и», смягчающую вторую согласную слова. В этой хронике Ярослав с максимальной скрупулезностью восстанавливал события с весны 858 года по это лето, заканчивая повествование бунтом троянцев. При этом налегая на детали и точные числа, а также где-то едкие, но меткие формулировки и определения. Для чего он использовал не только свою память, но и какие-то записи, сделанные им еще на бересте. А еще он в своей хронике указывал имена и иной раз чуть-чуть да описывал личности людей, принимавших участие в его жизни все эти годы. Плюс делал краткие заметки геополитического толка для пояснения своих действий и пояснения причин тех или иных событий. Без открытого осуждения чего бы то ни было и кого бы то ни было. Очень спокойно, нейтрально и прагматично. Словно ученый, описывающий поведение популяции муравьев. Книга вышла довольно приличная… да… хоть и рукописная. Причем местами он делал зарисовки всякие карандашом[29], обводя их впоследствии тушью. Получалось не всегда и не все хорошо. Но в целом намного лучше рисунков тех лет, не знающих перспективы и хотя бы основ анатомии. Зачем он написал эту хронику? А затем. Это было программное произведение, позволяющее выстрелить пусть и не сегодня, так через несколько столетий… «Эта история началась по весне 858 года от Рождества Христова, когда листья уже распустились и покрыли лес густой зеленью. Тогда в поселение, что лежало в верхнем течении Борисфена у начала волоки в Двину и далее в Восточное море, прибыл Василий, сын Василевса Восточной Римской империи Феофила из Аморейского дома, происходящего из славной Амории Фригийской и Кассии из эллинского дома Сарантапехос, берущего свое начало из славных Афин. Он взял себе имя славянское – Ярослав, что означало «могущий в славе», и с тем начал свою новую жизнь. Поселение это было известно под разными именами…» Писал он на койне – высоком среднегреческом, так как из международных языков тех лет он теперь его знал лучше всего. Как-никак мама и другие греки постарались. Конечно, хотелось поначалу все написать на славянском языке в выдуманной им графике. Но книга эта была программной и очень важной для продвижения крохотной державки Ярослава на международной арене, поэтому приходилось соответствовать международным правилам… Славянский язык, даже в этой графике, не знал практически никто. А койне – все прилично образованные люди на западе Евразии, как, впрочем, и латынь. Однако насладиться чувством удовлетворения от достижения результата Ярославу не удалось. – Корабли! Корабли идут! По Днепру! – крикнул вестовой, вбегая в комнату, где работал консул. – Что за корабли? – Вроде ромейские. – Много? – Очень много! Много больше обычного! – Как они вовремя… – тихо произнес Ярослав, тяжело вздохнув. Опять что-то намечалось. Он в этом не сомневался. По идее в то время должны были прибыть корабли с просом, в рамках союзного договора. Да в удвоенном объеме, так как по прошлому лету из-за блокады хазарами его не удалось поставить. Но такая аккуратность со стороны византийцев Ярослава пугала. Он не настаивал на поставке упущенного за прошлый год, и они могли бы закрыть глаза. Отправили? Отправили. Дошло? Нет. Чья вина? Непреодолимых обстоятельств. Вполне нормально. А раз идут, да еще такой толпой, то явно что-то задумали. Снова… Поэтому, взлохматив себе голову, он отправился одеваться и снаряжаться для их встречи. Да коня своего велел готовить. Таких дорогих гостей можно было встречать только в доспехах да с оружием. Ополчение собирать консул не стал, ограничившись дружиной. Весьма недурно упакованной дружиной. Он ведь к этому времени и лучников сумел нарядить в кольчуги и свои типовые металлические шлемы. Из-за чего уровень стандартизации снаряжения его импровизированного легиона достиг очень высокого уровня, выгодно выделяя его на фоне любых местных войск. Даже превосходя в этом вопросе римлян эпохи расцвета, где стандартизация носила очень условный характер. И в войсках рядом могли стоять бойцы в лорике сегментате, лорике хамате и, например, лорике сквамате. И это было нормально. Ведь каждый легионер покупал себе снаряжение и вооружение сам в меру своих желаний и возможностей… Легионеры же Ярослава блистали в этом плане. Стандартная кольчуга и стандартный шлем, слепленные по единым шаблонам и лекалам, впечатляли. Одинаковые щиты, раскрашенные по трафарету, только добавляли эффекта. Образ завершала одежда. Закрытые так называемые северные калиги с высоким голенищем на шнуровке, надетые на портянки, прекрасно сочетались со свободными штанами и стеганым халатом красного цвета, что выступали из-за защитного снаряжения. Кроме того, у всех имелся пояс с колющим мечом, напоминающим ранний римский гладиус, то есть греческий ксифос, которым традиционно сражались еще гоплиты царя Леонида. В общем – красота. И это только пехота. Конница тоже выглядела неплохо. По местным меркам так и вообще – замечательно. Византийская делегация вышла на деревянный причал в довольно представительном числе. Возглавлял ее старый знакомый – магистр Мануил. Тот самый, который в свое время повздорил с верным помощником Ярослава – Трюггви. Мутная была история. Судя по всему, о любви и ненависти. Однако Мануил ее в тот раз эскалировать не стал, даже не явился к тогда еще конунгу, чтобы рассказать свою версию событий. Просто подразнил скандинава, и все. Теперь же он вышел на причал в компании с какой-то довольно ладной молодой женщиной, что держалась к нему очень близко. Судя по возрасту, годящейся ему в дочери. А к юбке той особы жался светловолосый и голубоглазый паренек лет пяти-шести, совершенно не похожий на нее внешне. Ярослав скосился на Трюггви и присвистнул. – Мать, мать, мать… – привычно отозвалось эхо. – Что ты говоришь? – словно очнувшись ото сна, спросил Трюггви, не отрывая взгляда от этой женщины и паренька. – Это та самая Глафира, о которой ты говорил? – Да… – А этот парень… – Это мой сын! – воскликнул Трюггви с видом совершенно придурковатым. Подошли. Пообщались. Мануил поздравил Ярослава со славной победой, спасшей от великих бедствий не только его людей, но и жителей всей Ромейской державы. А также с благоразумием в вопросах политики, ибо его союз с хазарами был очень своевременным и правильным. И сообщил, что Василевс не отклоняется от слов договора и высылает ему поставки проса за текущий и предыдущий годы, как они и уславливались. А также, понимая те сложности, с которыми консул сталкивается, защищая интересы ромеев в этих глухих лесах, шлем еще помощников, сверх оговоренных. – Ремесленников? – Так и есть. – Опять плотников, гончаров да ткачей? – чуть поведя бровью, спросил Ярослав. – А разве тебе они не надобны? – Надобны. Конечно, надобны. Но меня немного удивляет такая избирательность. У Василевса есть задумка превратить Новый Рим в новый мировой центр по производству амфор? – Эти ремесла очень важны для жизни простых людей. – И я благодарен Василевсу за них. Мои люди для меня важны. И я приложу все усилия к тому, чтобы их жизнь была легче и лучше. Не подумай, дорогой друг, что я осуждаю или недоволен. Моей благодарности нет границ. Эти ремесленники мне очень помогут. Но и любопытство, присущее всем людям, имеется. Вот я и спрашиваю. Василевс щедр. И мне хотелось бы узнать, возможно, у него есть какой-то план? – Наш Василевс, – специально оговорился Мануил, внимательно наблюдая за реакцией Ярослава, – разделяет твое человеколюбие. И мыслит только о том, чтобы люди, что волею Всевышнего оказались под его рукой, жили благополучно. – Надеюсь, Всевышний услышит его молитвы и все задуманное им удастся в полной мере, – уклончиво ответил Ярослав. – Я же со своей стороны приму его людей и постараюсь сделать так, чтобы они занимались любимым ремеслом без всяких помех. Мануил кивнул с едва заметной смеющейся улыбкой на лице. И они перешли к следующим вопросам. Когда же все закончилось, Трюггви не выдержал и воскликнул: – Ты же сказал, что убил его! – Я соврал, – невинно пожав плечами, ответил Мануил. – Разве я мог убить собственного внука? – А ты… ты… ты… ты ведь жена другого мужчины. Зачем ты приехала? – спросил Трюггви у Глафиры. – И тут я соврал, – ответил за нее Мануил. – Моя дочь отказалась выходить замуж за кого-либо, кроме тебя. А раз тебя посчитали убитым, то и вообще ни за кого. И пообещала наложить на себя руки, если я насильно ее отдам замуж. – Но… Глафира же, не говоря ни слова, подошла к Трюггви и обняла его. Да что там обняла? Просто повисла на нем. И зарыдала. – Мама, мама… – громко спросил паренек, подойдя и дергая ее за юбку. – Ты чего? Кто тебя обидел? – Никто, милый. Никто. Это я от счастья. Вот. Папа твой жив оказался… Ярослав наблюдал за этой сценкой воссоединения семьи и вымученно улыбался. Иногда переглядываясь с Мануилом, выглядевшим победителем. Шутка ли? Верного человека у него переманил. Да так, что и не встрянешь. Трюггви за это время довольно сильно сблизился с Ярославом и во многом ему помогал. Прежде всего взвалив на себя функции, близкие к начальнику полиции. Командовал патрулями. Помогал дознания проводить и расследования. И чем дальше, тем больше погружался в эти дела, обрастая собственным влиянием. – И что теперь? – спросил Ярослав Трюггви, поймав его вечером для беседы с глазу на глаз. – Не знаю, – серьезно ответил он. – Я не смогу от нее отказаться… от них. Но и доверять мне теперь ты не сможешь. – Она ромейка из аристократии, и через нее на тебя станет ее отец влиять. Хочешь – не хочешь, а они намного искушеннее в этом вопросе, чем ты. – Согласен, – угрюмо кивнул Трюггви. – И что делать будешь?