Так проходит неделя. Может, две. Может, даже три, но на меня перестают пялиться. Конечно, среди населяющих Бонжур тысяч обитателей то и дело находятся желающие взглянуть-таки поближе или даже дотронуться, но таких становится всё меньше. Терпимо меньше, и сопровождающие меня йодда почти перестают ломать чужие носы… Пять-Без-Трёх встречаю случайно. Нет, я ни в коем случае не отрываюсь от хранителей и не совершаю глупостей в стиле «я сбегу от вас, глупцы, чтобы насладиться сладкой свободой». Просто так получается, да. Совершенно случайно. Троица мешкает на перекрёстке, излишне упустив меня вперёд. Вязнет в оглушительном прибое сотен сигналящих гендо, рванувшихся на разрешающий сигнал светофора, а я не замечаю. Фаэтон сопровождения уходит чуть вперёд, втыкаясь в небесную пробку, и не способен быстро развернуться. Не заметив, что оторвался, я иду по извилистой 21-й, заставленной колёсными и стационарными лотками и палатками, рекламными треногами и крохотными столиками закусочных. Со всех сторон зазывалы манят в маникюрные салоны, букмекерские лавки или элеварни, откуда тянет кислятиной местных напитков. Он хватает меня за рукав балахона. Сильно и бесцеремонно втягивает в узкий переулок справа, трясёт требовательно, но беззлобно — оттенки физических контактов я уже различаю довольно неплохо. — Подкинь… — бормочет он, — подкинь на дозочку, пунчи… Он не смотрит вверх, сгорбленный и жалкий, одетый дурно даже для трущоб-геджеконду и плохо пахнущий даже по меркам бездомных чу-ха. На его левой верхней лапе не хватает мизинца, безымянного и среднего пальцев, перебитый хвост сросся под пугающим углом, брови и обвисшие усы подпалены и стали завитками. Возможно, если бы бедолага увидел, кого хватает за балахон, то и не осмелился бы. Но Пять-Без-Трёх смотрит на грязные когти босых нижних лап, покачивается и причитает под давлением опасного голода. — Подкинь, а? — бормочет он, почти пританцовывая. — На дозочку нужно очень, пунчи, подкинь, ага-ага? Ну что, тебе жалко, что ли? Давай, выручи, пунчи, подкинь… — Ничем не могу помочь, — отвечаю я как можно твёрже. Выдёргиваю рукав из его хватки и делаю осторожный шаг к выходу из переулка. В горле пересохло, бока вспотели, а в голове бьётся единственная мысль — где моя кровожадная свита, когда она так нужна? При звуках чужого голоса драные уши Пяти-Без-Трёх приподнимаются. Он вскидывает голову, подслеповато щурится на меня снизу вверх и мотает башкой, будто не веря. — А ты ещё что такое? — бормочет он, посасывая уцелевшие пальцы на левой лапе. — Ты что такое, пунчи? Ты мой приход? Его не должно быть, я ещё пустой… так что же ты такое? Пять-Без-Трёх сильно бьёт себя ладонью по щеке, заставляет меня вздрогнуть. Его уши топорщатся, как и шерсть на всём теле под грязной курткой; он медленно приподнимается на нижних лапах. На тот момент я ещё не очень-то много знаю про поведение и физиологию чу-ха. Но даже обрывки усвоенного ранее позволяют понять — наркоман готовится напасть. — Ты демон, — вдруг сообщает он с безапелляционной простотой, и вскидывает лапы в бойцовской стойке. — Ты демон Бансури. Я одолею тебя, сраный выродок, и тогда Когане Но одарит меня дозочкой! Ответить я не успеваю — Пять-Без-Трёх бьёт. Полноценной правой верхней, наотмашь, растопырив жуткие обломанные когти. Мой опыт победоносных рукопашных с крысами приходит позже, но общие принципы и особенности вбиты в сознание и на этот момент. Кроме того, помогла знаменитая схватка в крыле старших йодда. Поэтому я почти без труда уклоняюсь от удара. А затем — внезапно для себя, — не бегу прочь, а неожиданно бью в ответ. Выпад у меня получается, конечно же, отвратительным: не сильным, смазанным, дёрганным. Но Пять-Без-Трёх отбрасывает, заставляя ещё сильнее обозлиться. Он машет снова, ещё раз, теперь даже цепляя мой балахон и с хрустом оставив прореху. А затем отскакивает к мусорному баку, смотрит совершенно диким взглядом, и вдруг выхватывает из куртки нож. Удобный, компактный выкидной нож из материалов, которые — как я узна ю чуть позже, — не просвечиваются тетронскими сканерами… Несколько дней спустя, анализируя внезапную драку, я так и не могу решить, что послужило причиной последующего поступка. Что стало первой весточкой, катализатором, стартовым маркером, детонатором, надолго определившим мой стиль выживания в чужеродной среде Юдайна-Сити. — Именем Когане Но! — я повышаю голос, словно имею на это полнейшее право. — Брось нож! Или я высосу твою жалкую душу, брошу её на растерзание демонам, и сам Бансури будет ссать на неё раскалённой лавой! Пять-Без-Трёх замирает. Оружие покачивается в его лапе, а вторая — лишённая трёх пальцев, — судорожно сжимается в пародию на кулак. В выжженных наркотиками мозгах с натугой запускаются сложнейшие процессы, заметные даже со стороны. Я не двигаюсь с места, хотя его замешательства с лихвой бы хватило на побег. — Ты не демон⁈ — вдруг с жаром бормочет он, а слезящиеся глаза открываются всё шире. Губы дрожат, приобнажая гнилые дёсны. — Ты благословенный посланник Всемилосердной… Затем он падает на колени. Грузно, всем весом, так громко стукнувшись о пластобетон переулка, что мне кажется — кости точно треснули. — Молю, прости, что не заметил… — Его глаза наполняются влагой. — О, прекраснейшее из посещавших Тиам существ… Пять-Без-Трёх складывает ладони перед лбом, низко кланяется, а после благоговейно — обеими лапами — протягивает мне раскрытый нож. — О, всесильный, прими мою жизнь… Отними её, молю, я заслужил… — Он бормочет всё громче и громче, и в голосе нет ни тени попрошайнической дрожи. — Я больше не имею права топтать эту землю, покусившись на её спасителя! Словно во сне, я шагаю к нему, протягиваю руку и осторожно забираю нож. Защёлкиваю клинок, торопливо прячу в бесформенную сумку под балахоном. — Я в твоей власти, — продолжает умолять Пять-Без-Трёх. — Распорядись ею… Теперь он смотрит мне под ноги, подставляет загривок; порванные в нескольких местах уши покорно прижаты. Из глотки вырывается жалобный стон, плавно переходящий в вой. Чу-ха начинает раскачиваться, будто в трансе. В следующий миг за моей спиной появляются «Дети заполночи». Двое, взбудораженные, едва отыскавшие мой запах в уличной толпе, в их лапах взведённые башеры. Покосившись назад, я вижу, как на входе в переулок поднимаются с тротуара и бранятся сквозь зубы расшвырянные торговцы и покупатели. Охранники едва не стреляют в Пять-Без-Трёх, но я успеваю вскинуть руки. Затем осторожно кладу пальцы на их башеры, и столь же осторожно опускаю. Наркот, отдавший мне нож, смотрит исподлобья с печалью, безбрежной тоской и странным обожанием. И не прекращает подвывать. Охранники ругаются, громко и очень изобретательно. Поочерёдно, перебивая друг друга, понося беспалого и интересуясь, всё ли в порядке с терюнаши. Одновременно стараются ощупать, словно мне могли незаметно отрубить часть тела. Я отвечаю, что всё в порядке. Говорю, что этот нищий чу-ха перед нами просто запутался, но вовремя осознал свою ошибку. Говорю, что наказывать его за это противоречит множеству принципов опеки «Детей заполночи». Пять-Без-Трёх подвывает всё громче, раскачиваясь из стороны в сторону. Казоку-йодда бережно увлекают меня прочь. Спинами к наркоману не поворачиваются, оружия не прячут, а ещё незаметно осеняют себя охранными знаками, отгоняя неудачу злой судьбы Пяти-Без-Трёх. Я подчиняюсь, покидая переулок под протяжные стоны нищего калеки. Вид его — обречённо стоящего на коленях с восторженным блеском в глазах, — преследует меня ещё много ночей подряд. Как и скользкие мысли о смысле моего существования и причинах появления в Тиаме… Глава 3 ПЯТЬ МИНУТ БОЛЬШЕ Транспорт Чинанды-Кси марки «Хиндаба» оказался представительским, но при этом не самым броским из возможных. Впрочем, его лакированный корпус всё равно основательно выделялся в потоке жалобно подвывающих корыт и хрипло тарахтящих гендо Бонжура. Водитель — немногословный лакей в строгой ливрее, — совершенно скотским образом попытался опозорить меня перед всем районом, встретив у борта и в раболепном поклоне почти успев открыть дверцу. К счастью, я опередил, с натянутой улыбкой отстранил протянутую лапу и самостоятельно занырнул в салон. Где меня ждал хрустящий чехол с новеньким, едва пошитым костюмом из весьма дорогих тканей. Пошитым без мерок, которые я легкомысленно позабыл пересыпать госпоже фер вис Фиитчи за весь утомительный день… Не дожидаясь, пока насупившийся слуга займёт кресло за панелью управления, я вынул одежду, разложил на диване, и тут же отдал должное глазомеру набожной вистар. Фаэтон поднялся в воздух и мягко поплыл вперёд. Отгородившись выдвижной перегородкой, я максимально раздвинул глубокие сиденья и, змеёй вертясь на пупырчатой коже обивки, принялся переодеваться. Одновременно размышляя о трёх вещах. Насколько нелепо буду выглядеть в новом костюме? Будут ли кормить в том месте, куда меня несёт «Хиндаба»? И, наконец, не совершил ли я ошибку, вообще покинув нору? — Мне пора, — сказал я, переминаясь под дверью и теребя лямку рюкзака. — Иди, — просто ответила она. Заметила замешательство, добавила: — Не переживай, я стану сидеть тише мыши. В другой момент я бы посмеялся над уместной и тонкой шуткой. В этот — не стал. Уже на пороге, уже отперев входную дверь и прожигаемый взглядом карих глаз, я едва не отменил заказ Чинанды-Кси. Но перед мысленным взором тут же появился черношкурый Нискирич фер Скичира, окутанный дымом «бодрячка», скалящий огромные зубы, жизнерадостный и хищный… и я вышел в подъезд… Закончив переодеваться, постарался представить, как выгляжу со стороны. Госпожа Фиитчи прислала тёмно-синие штаны узкого кроя, светлую рубаху, длинный голубой жилет и двубортный френч из плотной чёрной ткани, севшие на меня так, будто были действительно сработаны по точным меркам. Завершался образ трехконечным галстуком из витого кожаного шнурка, с недавнего времени уважаемым на подиумах вистар. Просторные карманы френча охотно вместили выкидной нож, кастет и плоскую флягу. А вот кобура башера изрядно выпирала, заставив неохотно убрать оружие и сбрую в рюкзак. Родная одёжка отправилась в вакуумный пакет, предусмотрительно подготовленный нанимательницей. За бортами комфортабельного фаэтона проносился вечерний Юдайна-Сити, тотальный в своей многоуровневости, бездонности и всесилии. Увы, сегодня потрясающие, пылающие разноцветными огнями виды гнезда не цепляли моего взгляда — мешая сосредоточиться на предстоящем деле, в памяти то и дело всплывала Ч’айя, безалаберно брошенная в норе… чью защищённость я уже начинал считать многократно преувеличенной. Почти через час фаэтон опустился на обычную дорогу, сбросил скорость. Вспышка за окном заставила очнуться от тревожной дрёмы, спугнула тягостные мысли и даже заставила перестать теребить костяные пуговицы на манжетах; мир и без того ослепительной иллюминации стал ещё светлее — «Хиндаба» величаво вкатил в Холмы Инкамо и приблизился к основанию «Пламенного колеса». На этот раз я не стал мешать слуге дома вис Фиитчи исполнять работу и позволил открыть перед собой пассажирскую дверь. Пакет с одеждой неохотно оставил на сиденье. А вот рюкзака не отдал, даже когда услужливый водитель вцепился в него, одновременно рассыпаясь в заверениях, что всё будет сохранено в полнейшей целости.