– Нет! – резко ответил Юра, давая понять, что пора менять пластинку. Этот разговор ему совсем не нравился. Но Суклетин все не унимался, начал его трясти: – Ты не веришь, что мы с тобой ее ели? Нет, ты скажи, не веришь, да? – расходился дьявол. – Поверь мне, я их семерых заколол, пил их кровь, зажаривал их сердца, мозги! По секрету скажу, ты вчера ел кусочек из красивой ляжки прекрасной Лидухи. Признайся, ее-то мясо ничего, а? Ну скажи, что вкусно! Скажи!.. – Леха, ты совсем спятил! Окосел, что ли? Давай поговорим о другом! – остановил Суклетина Крайнов. Но того невозможно было унять. – Ты что, Юрий Павлович, считаешь меня способным только «кино гонять»? Нет, братец, плохо ты меня знаешь… Да и, чую, никогда по-настоящему не узнаешь. По-твоему, я гоняю кино? – Да, Леша, ты гоняешь «муму»! Электричка остановилась на станции «Васильево». К их приезду Дина приготовила ужин. Юрий к нему даже не притронулся. Залпом, один за другим, выпил три стакана вина и опьянел. Суклетин, качаясь, вышел во двор и вернулся, держа правой рукой за волосы отрубленную голову Лидии Федоровой. Крайнов чуть не упал, он, как конь, тряс головой, фыркал, щипал свое тело. Смотрел на голову Лидии и никак не мог понять, во сне это происходит или наяву. Он моментально отрезвел, начал отмахиваться руками: – Тьфу, тьфу, тьфу! Ничего не видел, ничего не слышал! Лешка мне ничего не говорил, ничего не показывал! Тьфу, тьфу, тьфу! – Как «ничего не говорил» и «ничего не показывал»?! – обиделся Суклетин. На, смотри внимательно! – дьявол приблизил холодную голову Лидии к лицу друга. Юра в ужасе выбежал во двор. За ним вышел людоед и небрежно кинул голову в стоящую возле дома бочку. Качаясь, подошел к Юре: – Ну?! Теперь-то поверил? Крайнов не мог вымолвить ни слова. Кровь в жилах застыла. Он был ни жив – ни мертв. Алексей стал уговаривать зарезать ночью Дину, но Юра решительно отказался. Вернувшись в дом, друзья распили последнюю бутылку вина, после чего Суклетин заснул. На Крайнова спиртное не подействовало. Как ни пытался забыться, сколько ни считал до тысячи, но таки не сомкнул глаз. Утром друзья снова уехали в Казань. Опохмеляться. Когда возвращались обратно, на вокзале, улучив момент, Крайнов спрятался от Суклетина в толпе. Запыхавшись, прибежал в приемник-распределитель. Отчаянно жестикулируя руками, стал почти бессвязно объяснять: – Голова… сторожа моего… в бочке! Общество «Каенлык»… Вчера он мне сам показывал, я своими глазами… видел… голову… Лешки. Он съел ее, голова только осталась! Надо его задержать, он убьет и Дину… уговаривал помочь убить. Езжайте побыстрее! Головы может не оказаться на месте. Что вы сидите, задержите его, он же убьет Дину! Старшина строго посмотрел на него, проговорил: – Успокойтесь, гражданин! Как ваша фамилия? Не дав договорить, Крайнов перебил его: – Федорова! Федорова Лидка! Трое милиционеров удивленно посмотрели друг на друга. Капитан стал задавать Юре вопросы, а тот все тараторил: – Как «чья голова в бочке»?! Говорю же – Лешки, а тело он съел! Дину теперь хочет съесть! Задержите его, убьет же Дину! Капитан опять спросил, как его фамилия. – Я – Крайнов Юрий Павлович, друг Лешки Суклетина. – Гражданин Крайнов, получается ваша странная штука, – вмешался в разговор старшина. – Ваш друг, выходит, съел свое собственное тело и спрятал собственную голову в бочку? Странно… – Затем посмотрел на офицера: – Товарищ капитан, у Крайнова белая горячка, разрешите вызвать наряд из психбольницы. Добродушный капитан велел привязать страдающего «белой горячкой» к топчану, а если не успокоиться – то отправить «больного» в психиатричку. Юра, лежа привязанным к топчану, понял, что он слишком взволнован, чтобы объяснить то, что хотел. Проходивший мимо капитан поинтересовался: – Ну что, успокоился? Подавленный Крайнов шепотом произнес: – Да. Отпустите меня, пожалуйста! …Рано утром озабоченный Суклетин приехал за Юрой. Поинтересовался: – Куда же ты, братуха, исчез? Уж как я тебя искал, с ног сбился! – В милицию меня забрали, – соврал друг. – Записали фамилию, имя, отчество, место жительства, но отпустили. От греха подальше решил заночевать дома… Суклетин при этом не спускал глаз с Крайнова. Затем повез его к себе, угостил вином и заставил рыть яму, куда и закопали вдвоем останки Лидии. Когда вошли в дом, Суклетин то ли захотел попробовать мясо друга, то ли сообразил, что сболтнул ему лишнего, то ли потому, что Юра отказался помочь убить Дину, а скорее всего за все вместе – он, схватив бутылку из-под шампанского, подкрался сзади к Юрию и изо всех сил ударил его по голове. Бутылка разлетелась вдребезги. Оглушенный Юра успел сообразить, что «братуха» его сейчас прикончит. Растерявшись от того, что Крайнов не упал, Суклетин испуганно таращил глаза на его окровавленное лицо и разбитую голову. Затем, чтобы снова ударить его, стал искать что-то вокруг себя. Но Юрий, собрав последние силы, плечом вышиб дверь, предусмотрительно закрытую Суклетиным на внутренний замок, выбежал на улицу. Почти потерявшего память Крайнова подобрал на своей машине военнослужащий. Он привез его в Зеленодольск, где Юрию была оказана медицинская помощь. А прокурором города в тот же день, 4 июня 1985 года, было возбуждено уголовное дело. Уже спустя несколько часов были найдены останки трупа Лидии Федоровой. Суклетин был взят под стражу. Часть V 1 В изоляторе временного содержания города Зеленодольска оказалась и Дина Галиева. Не прошло и получаса, как за ней с лязгом захлопнулась железная дверь камеры, – и тут же заработала безотказная тюремная связь. Женщины расшифровали: – Лешка передает привет Дине, желает ей здоровья, а сам он пошел к Лидке. Дина все поняла. С ее плеч словно гора свалилась, она почувствовала себя почти свободной. Она спасена! Алексей спасет ее… 2 …Ага, еще раз обрадовалась Дина, Леша, ее Лешенька спасет ее! Он передал, что будет молчать, и то же велел делать и Дине. Главное для нее сейчас – это молчание. А менты пусть вынюхивают, пусть ищут – все равно ничего не найдут. У них нет против нее никаких улик. Если, конечно, Леша не выдаст ее. А через три дня ее отпустят – так положено по закону. Надо прикинуться глупой и наивной телкой, и следователь – мужик он или не мужик – пожалеет и отпустит ее на свободу. Да, она виновата лишь в одном. Что случайно обнаружив голову Лиды в бочке, не сообщила об этом в милицию. Но она ведь испугалась своего сожителя! Когда Дина писала эти показания, то в конце, для пущей убедительности, она вывела жирно: «Простите меня!» и поставила три восклицательных знака. Еще два дня Дина упорно повторяла свои первоначальные показания, а на третий день стала ждать, когда ее выпустят из камеры. Но третий день принес ей глубокое разочарование. Медленно, смахивая набегающие слезы, она читала постановление об избрании меры пресечения: «…изобличается в том, что она 20 апреля 1985 года, узнав об умышленном убийстве с особой жестокостью, совершенном Суклетиным и Никитиным 12 марта 1985 года, обнаружив части расчлененного трупа потерпевшей Федоровой Л.А., не сообщила об этом в следственные органы… избрать меру пресечения… в виде содержания под стражей в следственном изоляторе №2 МВД ТАССР». …Как же. Помнит она тот день. Первое, что она почувствовала, как вошла в знакомый дом, – это запах супа, сваренного из человечьего мяса… – Что же ты делаешь, начальник! За что сажаешь?! – заголосила Дина, кинувшись к своему следователю, – Я что, стукачка что ли, доносчица платная?! В чем я виновата? Почем я знала, что за это сажают?! – Ну, ну, ну! Успокойтесь, Галиева. А законы знать надо. На то они и законы, – вежливо отшатнулся от нее следователь. Тщетно пыталась уловить Дина в его глазах чисто мужской интерес к ней. Даже обидно ей стало. Что же, он ее за столб принимает что ли? В камеру Дина вернулась разъяренная. Тетя Маша, воровка-профессионалка, успокаивала: – Ты, цыпонька, того, не гоношись… Больше трех лет не дают по этой статье. Да и какой судья отправит в места лишения свободы мать-одиночку?! Поплачешь на суде, покаешься, тебя оставят. Ежели, конечно у тебя других грехов нет. Судимость у тебя первая. Ниче! Выкрутишься. Еще нам гостинцы носить будешь! А завтра на допросе не будь дурой. Никаких лишних признаний. Стой на своем. Запомни, чистосердечное признание не облегчает участь, а удлиняет срок наказания. Долго не могла заснуть Дина, думая о завтрашнем допросе. А когда наконец под утро заснула, приснилась ей Лидка Федорова. То ли живая, то ли мертвая. Вся в крови, но ходит и говорит. И голова точно к шее приклееная. На этом месте, где она была отрезана, – свежий кровавый рубец. Будто пришла к ней Лидка в камеру и говорит: «А что, Динка, зарежем и мы следователя, как он меня!» «Так Леха ведь тебя, не он!» – отвечает Дина. «Лешеньку я люблю, с Лешенькой мы одной кровушкой повязаны, а вот следователь твой… уж больно гладенький и пухленький! Хорош, наверное, из него шашлычок!» И так Дине смешно стало, что расхохоталась она и согласилась с Лидкой зарезать и зажарить следователя. А вот как зарезать, они договориться не успели – Дина проснулась. Входя утром в кабинет следователя, Дина постаралась сделать все, чтобы выглядеть как можно более уверенной и независимой. Грудь – вперед и голова высоко поднята. Ага, у следователя-то глазки красные, видно, тоже не спалось! Следователь начал было говорить о чистосердечном признании, смягчающем наказание, о раскаянии и явке с повинной, но Дина, помня уроки тети Маши, решительно прервала его: – Начальник, не пудрите мне мозги и не вешайте лапшу на уши. Приклепать мне вам ничего не удастся! Как стеклышко, я чиста! – Не совсем с вами согласен, Галиева. Расскажите о себе, о ваших отношениях с Суклетиным. Дина усмехнулась, вызывающе глядя в глаза следователя. Но она тщетно пыталась поймать его взгляд. Был он мужчина так себе, в общем-то никудышный: невысокий, кругленький, с серым неприметным лицом, с бегающими глазками за стеклами очков. Но даже такой, он почему-то не смотрел на нее. А она, Дина, ведь не дурна собой – она это знала. Знала, как обычно смотрят на нее мужчины. И это было обидно ей. – А зачем вам это знать, гражданин начальник? Это дело сугубо личное. На работе я с ним познакомилась, с Лешей. Ну… как это у вас говорится… сожительствовали мы с ним. Но мне потом надоело глядеть на его лошадиную морду и я от него ушла. Он мужик бывалый, нашел себе молодую да красивую. Лидку, значит, Федорову. А потом в марте, он ко мне сам пришел, сказал, что Лидку выгнал за пьянки и гулянки и что жить без меня не может, и привел меня опять к себе. – Ну и как же вы обнаружили останки Федоровой? Дина глубоко задумалась, будто бы вспоминала: