– А в том, во-первых, счастие, Что в двадцати сражениях Я был, а не убит! А во-вторых, важней того, Я и во время мирное Ходил ни сыт ни голоден, А смерти не дался! А в-третьих – за провинности, Великие и малые, Нещадно бит я палками, А хоть пощупай – жив! «На! выпивай, служивенький! С тобой и спорить нечего: Ты счастлив – слова нет!» Пришел с тяжелым молотом Каменотес-олончанин [56], Плечистый, молодой: – И я живу – не жалуюсь, — Сказал он, – с женкой, с матушкой Не знаем мы нужды! «Да в чем же ваше счастие?» – А вот гляди (и молотом, Как перышком, махнул): Коли проснусь до солнышка Да разогнусь о полночи, Так гору сокрушу! Случалось, не похвастаю, Щебенки наколачивать В день на пять серебром! Пахом приподнял «счастие» И, крякнувши порядочно, Работнику поднес: «Ну, веско! а не будет ли Носиться с этим счастием Под старость тяжело?..» – Смотри, не хвастай силою, — Сказал мужик с одышкою, Расслабленный, худой (Нос вострый, как у мертвого, Как грабли руки тощие, Как спицы ноги длинные, Не человек – комар). — Я был – не хуже каменщик Да тоже хвастал силою, Вот Бог и наказал! Смекнул подрядчик, бестия, Что простоват детинушка, Учал меня хвалить, А я-то сдуру радуюсь, За четверых работаю! Однажды ношу добрую Наклал я кирпичей. А тут его, проклятого, И нанеси нелегкая: «Что это? – говорит. — Не узнаю я Трифона! Идти с такою ношею Не стыдно молодцу?» – А коли мало кажется, Прибавь рукой хозяйскою! — Сказал я, осердясь. Ну, с полчаса, я думаю, Я ждал, а он подкладывал, И подложил, подлец!