– Сограждане! Горожане! Дамы и господа! В этот прекрасный день мы собрались здесь… Я опять отключилась. И попробовала соскользнуть в транс. Или, как объяснил мне Питер, посмотреть на окружающее – внутренним взором. Получалось плохо. Как будто… меня что-то не пускало?! Бред! Я попыталась еще раз. И еще… И – соскользнула в транс. Вокруг каждого человека появилась дымка ауры. Вокруг губернатора – тоже. Я пригляделась. М-да. Грязно-зеленый, мутно-коричневый и цвета детской неожиданности. Как я и думала – порядочным человеком его даже по ошибке не назовут. А это что? Пятна? Черные? И воронки? Ай-ай-ай… И кого же это мы убили? Недавно я заметила интересную закономерность. У Вадима черных пятен на ауре практически не было. Да и у Мечислава. От силы – штуки три. То есть – три покойника – и это за всю долгую вампирскую жизнь? Не верю! Только за то время, которое мы были вместе, он уже человек (вампиров, оборотней) – короче, штук пять трупов на его совести точно есть. Я насела на вампира. И Мечислав признался. Убивал он много. И часто. Особенно в молодости. Но! Либо в порядке самозащиты. Либо – по приказу. А в таком случае грех падает не на убийцу – он только оружие, а на заказчика. А сам Мечислав старался особо не быть сволочью. И… в некоторых случаях он искренне раскаивался в убийстве. Кирпичами на его совести висели только три смерти. Но чьи – вампир отвечать наотрез отказался. А жаль. Хотелось бы попробовать вывести закономерность. Вот совсем некоторые зубастые не понимают важности научного подхода. Стоило мне начать расспросы – как Мечислав зашипел не хуже воды на раскаленной сковороде – и я отступила. Но вернемся к губернатору. Пятна – убийства. Воронки – те, кто пострадал по его вине. А мелкие брызги – это так. Фигня. Воровство, предательство, подлость – для политика прямо-таки образ жизни, не стоит и обращать внимания. А это что такое?! Я повела взглядом над площадкой. – Твою мать! – Юля? – дернулся Валентин. Пришлось сжать его руку – мол, все со мной пучком, только помолчи пять минут. Оборотень внял и заткнулся. А я пригляделась внимательнее. Площадка строительства была… словно на нее было наброшено черное кружево. Черное кружево поверх таких же черных высохших кустов. И все это стелилось, волновалось, пошевеливалось, как водоросли, обвивающие утопленника,… было мерзко. Даже не просто мерзко. Я почувствовала, что меня начинает тошнить – и спешно вернулась к обычному зрению. Что это такое?! – Где? И что? – Я что – опять говорила вслух? – Да. Что случилось? Мы с оборотнем шептались тихо-тихо. Но дед тоже не пожелал оставаться в стороне – и наклонился к нам. – Что и где? Юлька, что произошло? Я выдохнула и постаралась описать свои мысли как можно тщательнее. – Там – зло. – Где? – Ну там, где собираются строить. Там какое-то старое зло. И очень страшное и хищное. Что бы тут ни построили, добра не будет. Что тут было раньше? Дед пожал плечами. – Ты знаешь, я не местный. Знаю. Дед в свое время нарочно уехал подальше от места, где погибла его семья. – Валь? – повернулась я к оборотню. Но и тот только развел руками. – Юля, последние лет двести тут была площадь. А до того? Кто знает! Надо копаться в архивах, искать, думать… я не историк. – А кто? – Твоя подруга. Настя. – Ей сейчас нельзя. У нее дети. – Но сказать, где и что искать – она может. – Валь, если ты ее потревожишь до родов – ты у меня сам родишь. Составишь конкуренцию Шварценеггеру! – зашипела я. – Ладно, уговорила, – отмахнулся оборотень. – Пусть наводит справки после родов. И тебе услугу окажет, а то она так переживает – мол, обязана, должна, по гроб жизни… – После родов – ладно. Но не раньше. Оборотень кивнул – договорились. А я тупо смотрела, как на площади, под гундеж губернатора, спешно разбирают старой укладки камни. Зрение соскользнуло опять в тот же режим. И я увидела то, на что раньше не обратила внимания. Почему кусты? Почему это все было – невысоким? Потому что лежали старые камни. А там, где их вынимали, черная дрянь поднималась, расправлялась, словно рвалась на свободу! То есть они сдерживали эту пакость?! Да наверняка! Я бы не слишком удивилась, обнаружив на внутренней стороне камней (той, которая была погружена в землю) знак креста или что-нибудь еще в таком духе. Да хоть и египетский символ вечной жизни! Твою мать! Двести лет. Двести лет назад вымостили эту площадь. И хорошо вымостили. Она и войну, и революцию, и коммунизм пережила. И еще бы лет двести простояла. Если бы не наш придурок-губернатор, котором обязательно раз в год надо хоть что-нибудь построить – а то как же! Под это ж можно выпросить денег у государства, поделить их между своими, а отчитаться – как за громадное дело! Чуть ли не горы свернул, весь на навоз изошел… хотя ему и исходить не обязательно. Ну не люблю я нашего губернатора! Не люблю! И – за дело. А что он еще тут раскопает… Хоть бы нас сейчас не накрыло! Я сильно подозревала, что заорать: «Бегите все отсюда к чертовой матери, там и то уютнее!!!» – можно. Но результата не будет. Разве что меня запихнут в психушку. Это – не выход. Но и сидеть тут?! Совсем рядом? Когда начнут копать? А если – накроет? Я вдохнула. Выдохнула. И медленно представила себе прозрачный купол, опускающийся на меня, деда и Валентина. Накатила слабость. Закружилась голова. Сильно затошнило. Но – есть Бог на земле! Теперь я видела все происходящее на площади, словно из-под стеклянной чаши. Чуть искаженным. Я вцепилась в руки мужчин, сидящих рядом. В первую очередь я буду закрывать их – и себя. Все остальные меня не волнуют. – Что бы ни случилось – не отходите от меня. Ясно? Валентин кивнул. Дед недоуменно поднял брови. – Почему? – Потому, что кончается на «у». Дед, поверь мне на слово, прошу тебя! Этого оказалось достаточно. – Помощь нужна? – Нет. Просто – не отходи от меня. – Как скажешь. За что я люблю своего деда – это за то, что в глубине души он так и остался разведчиком. И людей делит по принципу Высоцкого. Ты бы пошел с ним в разведку? Нет – или да? Опасность? Что ж. Если внучка говорит про опасность, значит надо прислушаться. Полное доверие напарнику, который знает больше, – и готовность повиноваться приказам. А сколько людей махнули бы рукой – что ты, мол, ахинею собираешь? И погибли бы. Еще погибнут, – мрачно оскалилась в глубине души женщина со звериными глазами. И я не могу это предотвратить. При всем желании я не смогу растянуть купол на большое число людей. У меня нет таких сил, таких знаний, такого умения… А черное сияние разворачивалось все яростнее и ярче. Что-то гнусил еще один чиновник. И я могла подумать только об одном – оно уже зацепило губернатора. И еще многих. Чиновники, бизнесмены, все, кто сидел в первых рядах или терся радом со сценой. На миг там мелькнуло лицо Доси. Зацепило не сильно. Пока только ноги. Но я отчетливо видела, как щупальца пульсируют на человеческих аурах. И понимала происходящее. Они питались. И пока им хватало. Но потом, чуть позже, они могут и разрастись. И что будет происходить – бог весть. А люди пока даже ничего не чувствуют. Может быть – легкую усталость. Сонливость, отупение, возможно – дурноту, но кто ее не чувствует на таких церемониях? Пока щупальца еще не вросли в ауру, они не будут проявляться – резко. А вот когда врастут… Я уже не слышала ни одного слова. Зато отлично видела, как вышли что-то спеть Миша Пила и Дося. Видела, как Мише дарят цветы – и узнала в одной из дарящих Наташку. А, вот чего она сюда приперлась… Кумир поет! Извольте слушать. А потом губернатор махнул рукой. Экскаватор выкатился к разобранному месту – и ковш вонзился в землю. Я не закричала. До боли впилась ногтями в руку, хорошо хоть не свою, а Валентина, но не заорала. А хотелось! Потому что из земли во все стороны брызнуло нечто, напоминающее нефтяной фонтан. Только – ментальное. Я это видела, а остальные даже и не подозревали, что черная липкая гадость брызжет по сторонам, задевает без разбора чиновников, актеров, журналистов – и ни в чем не повинных рабочих, корежит их энергетические оболочки и прожигает дыры в ярких и не очень аурах… На нас бы попало. Но мой щит выдержал. И мне казалось, словно черная липкая грязь течет по светлому стеклянному куполу – и соскальзывает вниз, не в силах удержаться. В ушах шумело. Перед глазами заплясали светящиеся мушки. Больно не было. Только тяжело. Словно что-то навалилось – и старается вплющить в грунт. И надо – держать эту тяжесть. Просто держать. Потом произошло что-то странное. Все кинулись вперед, под эту мерзость – и стали весьма заинтересованно на что-то глядеть. Но на что?!