Вновь поднявшись на третий этаж губернаторского дома, Кароль с Вероникой обнаружили там, помимо отведенных им комнат, еще и просторную общую гостиную с открытым балконом, обильно заставленную цветочными вазонами. В ней было полно удобных диванчиков, столиков, кресел, а в углу красовался некий квадратный предмет черного дерева, покрытый красивой резьбой и чертовски походивший не то на маленький орган, не то на большое пианино. Решив расположиться на послеобеденный отдых здесь, капитан Хиббит приказал сопровождавшему их слуге принести вина, затем подошел к этому предмету и откинул крышку. Взору его открылся ряд черно-белых клавиш. Проведя по ним пальцем, Кароль убедился, что это и впрямь пианино, и удивленно вскинул бровь. – Какими, однако, похожими путями движутся цивилизации! – пробормотал он себе под нос. Огляделся по сторонам, нашел подходящий табурет и подтащил его к инструменту. – Вы играете, капитан? – спросила Вероника, усаживаясь на диванчик рядом и закуривая сигарету. – Немного, – он повернулся к ней, окинул с ног до головы критическим взором. И неожиданно заявил: – Мидам, вам следует переодеться. В вашей комнате наверняка лежит платье – полагаю, нам всем выдали парадные одеяния, которыми мы пренебрегли. Так вот, вам я настоятельно советую его надеть. – Это еще зачем? – сердито спросила Вероника. – И, ради Бога, не называйте меня «мидам»! – А как мне к вам обращаться? Мидимасель?.. Я просто вынужден заметить, что хотя мужской наряд вам и к лицу, он привлекает ненужное внимание. Подчеркивает формы, знаете ли. И выглядит довольно вызывающе. – Мне одеться в мешок? – Это было бы лучше всего. Серенький такой, длинненький, скрывающий все… Вероника вспыхнула. – Вы нарочно злите меня, капитан? – Ради Бога, не называйте меня капитаном! «Масьёр Кароль» звучит куда благородней. Она встала, негодуя, и вышла из комнаты. Вслед ей понеслись звучные аккорды – капитан Хиббит принялся пробовать инструмент. Он, разумеется, был прав. Но руки у Вероники тряслись, когда она переодевалась в роскошное золотисто-лимонное платье с кружевным воротником, действительно поджидавшее ее на кровати в спальне. На душе у сказочницы было скверно как никогда. Она совершенно извелась, полагая причиной всех бед себя и свои желания. А главное – теперь от нее уже ничего не зависело! События стремительно неслись снежным комом под гору, а ведь это было еще только начало! Всего-то полдня прошло с той минуты, как она проснулась в собственной спальне и, глядя в окно, мучительно гадала, приснилась ей встреча с волшебником или произошла на самом деле… Полдня – и столько впечатлений! Голова у нее кружилась, мысли путались. Было бы полбеды, если бы в эти невероятные приключения влипла она одна. Или хотя бы вдвоем с Каролем – в конце концов, никто и впрямь не просил капитана квейтанской разведки являться к ней под видом волшебника. Но впутаны оказались еще и Михаил Анатольевич, и несчастный Антошка. Овечкина дома ждет жена, недоумевая, куда он мог подеваться. У Антона наверняка дела на киностудии… Все молчат – рыцари чертовы! – никто не осыпает ее упреками. Даже капитан Хиббит ехидничает скорее по привычке, нежели потому, что таит на нее злобу. И что ей теперь делать, как быть? Чем она может помочь этим троим мужчинам, вынужденным расхлебывать заваренную ею кашу?.. Никакого от нее толку, одни неприятности. Теперь еще и от пиратов надо как-то отбиваться… Вероника тяжело вздохнула. И неожиданно вспомнила про таинственного мага со шрамом. Про того, кто носил волосы забранными в хвост, имел приятную улыбку и, по мнению Овечкина, всячески препятствовал их с Каролем переходу в Квейтакку. Может быть, все-таки причина всех бед не в ней одной? Может быть, и капитан Хиббит виноват – насолил кому-то, и теперь расплачивается? Расправив пышную юбку, она мельком, почти без интереса, глянула на себя в зеркало, потом подошла к окну. За ним открывался вид на кривую тихую улочку, заросшую кустами… магнолии? Камелии? Вероника уставилась на белые цветы невидящим взглядом. Еще какая-то мысль, затаившаяся в глубинах сознания, не давала ей покоя и упорно не желала выходить на поверхность. Немаловажная мысль… ах, да! Конечно! Не она ли сама, сочиняя романы о волшебной стране Квейтакке, вывела однажды основополагающий постулат магической науки, гласивший – «все неспроста»? Разумеется, все неспроста! И если дела пошли наперекосяк, если их с капитаном Хиббитом приключения разделили посторонние, на первый взгляд, и ни в чем не повинные люди – значит, так почему-то надо. Почему, кому, зачем и отчего – вопросы не для незрелого человеческого ума. Существует еще судьба… карма, предначертание, Божий промысел… как хочешь, так и назови, но оно существует. И в жизни человека периодически случаются моменты – их можно назвать узловыми, – когда он, желая того или не желая, вынужден решать некие важные для него вопросы. Совершать поступки. И тем изменять весь дальнейший ход событий, изменять саму судьбу. Подумав так, Вероника ощутила некоторое облегчение. С чего это она, в самом деле, возомнила, будто все вертится вокруг нее одной? Тоже мне, пуп земли! Наверняка у каждого из четверых имеется за душой нечто, из-за чего их нынче и призвали к ответу. Да. Очень на то похоже. Настал момент такой. Потому судьба и собрала их в кучку («Долго Я вас собирал на один корабль!») и дала хорошего пинка. Она многозначительно подняла перед собою палец. Есть еще и пятый. Тот, со шрамом. Это он загнал их сюда, и значит, он тоже – в этой кучке, в одной связке с ними. А потому не исключено, что загадочный недруг может предпринять и еще какие-то действия. Например, вытащить их отсюда, чтобы продолжить издевательства. Совсем не исключено… И, парадоксальным образом успокоенная этой мыслью, Вероника отвернулась от окна и решительно направилась к выходу из комнаты. А капитану Хиббиту она еще покажет… Глава 10 Навстречу ей из гостиной доносились дивные, меланхоличные звуки, и Вероника немного замедлила шаг, прислушиваясь. Шопен?.. ей-богу, Шопен! Ну, дает капитан! И ведь хорошо играет, подлец… Она вошла в комнату на цыпочках, боясь помешать. Но Кароль все же услышал шаги, прервал игру, повернулся и снова окинул ее оценивающим взглядом. – Лучше, но не намного. Вынеся это странное резюме, он потянулся за вином. Слуга уже успел принести требуемое, и капитан Хиббит устроился музицировать со всеми возможными удобствами. Подтащил к инструменту один из многочисленных столиков, поставил на него кувшин и бокалы, выложил сигареты и даже умудрился приспособить под пепельницу какое-то хрустальное блюдце. – Что вы хотите этим сказать, масьёр? – Что вы, к сожалению, соблазнительны в любом наряде, мидам. Он сделал глоток вина и поморщился. – Ну и кислятина! Как можно пить такую дрянь? Затем отставил бокал и начал другую шопеновскую прелюдию. – Я надеялся, что хоть в сосуде, который поставили возле губернатора, винцо окажется поприличнее, – продолжил Кароль под музыку. – Увы, приличнее оно оказалось лишь самую малость. Пил и давился, пил и давился… – Зачем же вы вообще пили? – спросила Вероника, садясь на диван возле пианино. – А что было делать? Позволить этому престарелому ловеласу схомячить все в одно грызло? Вероника не удержалась и фыркнула. – Фи, что за выражения, масьёр? В присутствии дамы! – Миль пурдон, мидам. Сейчас исправлюсь. Специально для вас… Он прервал Шопена, вдохновенно встряхнул головой, вновь широким жестом возложил руки на клавиши. Сыграл вступление и запел: – «В сиянье ночи лунной тебя я увидал, и арфой многострунной мне твой голос прозвучал…» Вероника онемела. Ничего подобного она не слышала еще никогда. Ну, не то чтобы вовсе никогда, но вот так, сидя рядом с певцом… не со сцены, не по радио, не в записи!.. У капитана Хиббита оказался контртенор – редчайший, чистый, прозрачный, обворожительно легкий… женский голос. Мужская ария в его исполнении звучала несколько комично, но тем не менее это было прекрасно. Хрустальные звуки музыки заполнили всю комнату, выплеснулись из открытых окон и дверей на балкон, на улицу… и мгновенно исчез куда-то пиратский остров Кортуна, исчезли все мысли о постигших путников бедах и вообще мысли как таковые, исчезло все на свете. Остался только голос, поющий о любви и печали, только любовь и печаль, только любовь… Вероника слушала как завороженная. И даже когда певец умолк и снова потянулся за вином, она пришла в себя не сразу. Кароль сделал три больших глотка и подмигнул ей. – В горле пересохло. Ну что, я загладил свою вину? – Да, – Вероника откинулась на спинку дивана, глядя на него широко раскрытыми глазами. – Скажите, капитан, у вас от природы такой чудесный голос? Или это магия? – Мне чудится в вашем вопросе, мидам, какой-то нездоровый и двусмысленный скепсис! Очень хотелось бы сказать, что это магия – дабы оправдать свою репутацию волшебника в ваших глазах. Но вы, если немного подумаете, можете вспомнить ненароком, что магия здесь не работает. Поэтому придется признаться – природа… – Зачем же вы пошли в разведку? Вам прямая дорога на сцену! – Когда-то я и впрямь пел на сцене, – сказал Кароль, закуривая. – В хоре мальчиков питерской капеллы. И даже был солистом. Мог бы, наверное, сделать карьеру… но, видите ли, Вероника Андреевна, когда я вступил в совершенные лета, моя общественная деятельность приобрела, если можно так выразиться, несколько теневой характер. Какая уж тут сцена! Она была мне противопоказана. Да и теперь… я человек с прошлым. За мной охотится полиция миров этак семи, включая того-этого… Земейль. Не выпуская из губ сигарету, Кароль повернулся к инструменту и снова начал тихонько наигрывать Шопена. Пораженная его откровением, Вероника на некоторое время примолкла. Только рассматривала капитана во все глаза. Был солистом в хоре капеллы – стало быть, он уроженец Петербурга, а не волшебной страны Квейтакки. Разведчик, маг, пианист, певец и, если она правильно поняла, преступник… какие еще неожиданные глубины могут таиться в этом странном человеке?