Посмотрим. Проблемы нужно решать по мере поступления. В данный момент я собирался закончить дело с захватом Коула. Встав, я стянул с себя пижаму, зябко поежился и проверил, насколько туго затянуты повязки и шины на плече и груди. Принял серый комбинезон из грубой ткани, поданный Стариком; морщась надел и подтянул ремни и завязки. Затем пришел черед высоких ботинок с пряжками, наколенников и налокотников. В последнюю очередь я натянул куртку-жилет из плотной кожи с вшитыми стальными пластинами. Поколебавшись, посмотрел на листы селенита, протянутые Дампиром, но жестом отказался. Я не собирался пока в Лимб, где без дополнительной защиты делать нечего. Конечно, селенит иногда полезен. Если столкнусь с гностиком, слегка притормозит и ослабит, исказит чужие печати. Но если вздумаю снять оковы, внешний контур в жилете не позволит осуществлять воздействия, работать так быстро и решительно, как хотелось бы. Старик лишь пожал плечами – мол, дело твое. Покопался в вещевом мешке и подал планшет усиленного спаскомплекта и портативную аптечку. От этого я отказываться не стал, пристегнул оба предмета к поясу. Не стал противиться и шестизарядному револьверу, прикрепил подмышечную кобуру на ремнях. Вытащил оружие и провернул барабан, вернул обратно. Взял коробку с патронами и три заполненных запасных барабана. Поразмыслив, прихватил две коробушки поменьше, ровно по шесть штук. Одну с разрывными пулями из смеси селенита со сталью. Такие, по слухам, способны остановить и Вестников, а на деле отлично действуют на гностиков. И вторую с наполнением из крупинок соларита – взрываются не хуже гранат, вспышки дают такие, что ослепят любого. Распаковал, рассовал по ячейкам поясного патронташа. И те и другие боезапасы стоили столько, что каждый выстрел равнялся приличному куску золота. Но я скрепя сердце решил, что лучше перестраховаться. Дампир лишь усмехнулся, заметив хмурое выражение моего лица. Достал большую шкатулку из потемневшей от времени меди. Я исследовал взглядом содержимое и выбрал два грубых кастета из почти черного металла, опутанных паутиной линий. Тот, что поменьше, обладал чудесным свойством увеличивать энергию удара вчетверо, а больший и более грубый добавлял дезориентирующее воздействие. Взвесив в руках, я рассовал болванки по карманам. Следующим на очереди был поруч на левую руку со встроенным гарпуном и тросом, способным выдержать вес пары взрослых людей. Я притянул ремни и попробовал, насколько удобно двигаться, удовлетворенно кивнул. Взял из шкатулки короткий кортик в простых ножнах, закрепил на левом предплечье. Свернув упаковку с колюще-режущим, Старик осторожно развернул чехол с кучей пробирок и ампул. Быстро изучив ассортимент, я взял побольше игл деактиватора, несколько шприцов с особыми боевыми коктейлями и кучу мелких пузырьков, на деле являющихся усыпляющими, шоковыми и парализующими гранатами, разбросал по кармашкам. Последний сверток, представленный Уильямом, содержал, на взгляд непрофессионала, абсолютный мусор: какие-то монетки, кусочки стекла и камня, оплавленные фигурки, куски железа, побрякушки, когда-то бывшие украшениями. Тут я завис надолго, вдумчиво осматривая каждый из предметов, размышляя и прислушиваясь к ощущениям. В итоге взял две древних монеты, одну серебряную, вторую медную. Помедлил и выбрал миниатюрную статуэтку женщины, смахивающей на ангела из-за крыльев за спиной. Прошелся пальцами по бронзовой спине, ощутил покалывание и спрятал в потайной карман. Брови Старика поползли вверх от удивления. Да, не боевой артефакт, но я не стал объяснять, что необходимо нечто для размена. Просто отмахнулся: дескать, нужно, не спрашивай. Поколебался опять, но подобрал и ленту с ключом, спрятал в ремень. – Достаточно, – сказал я. – Иначе детекторы каждой часовни и храма по пути будут реветь при моем приближении, инквизицию на уши поставлю. – С языка снял, – фыркнул Дампир. – Мысли читаешь, парень. – К счастью, нет, – улыбнулся я. – Иначе б сидел в «Тихой гавани» и жевал сопли вприкуску с водорослями. Пройдясь по комнате, я убедился, что движения ничего не стесняет, все надежно укреплено. Добавил к оснащению фонарик и второй нож, схемы грота. Плюс обязательный комплект любого искателя: набор из окуляров и индикаторов, изнаночных батарей для вскрытия гнозис-замков и обхода чужих печатей. Накинул на плечи плащ из плотной ткани с капюшоном, одернул полы. Отдал Уильяму медальон лорда, взял со стола несколько картонок с одноразовыми пропусками в верхний город. Теперь, кажется, готов, дальше ждать некуда. Я решительно шагнул к шлюзу, но на полдороги остановился и оглянулся через плечо. – Не тяни. – Не буду, – кивнул Дампир. – Грузовая тележка заказана, будет через полчаса. Вещи вывезу в склад на окраине Тары. Да и сам уйду на конспиративную квартиру. Даже если нагрянут гости, ничего не найдут. Медальон и ключ будут в банковской ячейке, сам знаешь в какой. Как связаться со мной, тоже в курсе. – Хорошо. Мне жаль, что подставил тебя под удар. Задержусь больше чем на пару суток, собирайся и уезжай. – Так и сделаю, парень. И не извиняйся, бывает всякое. Удачного поиска! – Удача для глупцов и лентяев, – ответил я. – Ведь так ты меня учил?.. – Рад, что хоть что-то ты да понял, – проворчал Старик. – Хоть и поступаешь иначе… Проваливай!.. Порой остается лишь удивляться, насколько наш разум искажает реальность. Вот так в фантазиях ты неотразимый красавец и гений, блещешь красноречием, собираешь овации, разрешаешь трудные вопросы щелчком пальцев. А на деле выясняется, что ты субтильный мямля-очкарик, сидящий на шее матери. Ну или криворукий слесарь. И да, в мире фантазий любой слесарь способен править миром, знает, как следует рулить экономикой, вести политику, разбирается в вооружениях и технологиях. Но, черт побери, все равно он слесарь! С женщинами сложнее. Ибо по умолчанию они поголовно принцесски, коим нужно поклоняться, на кого молиться. Очаровательные, утонченные, аристократичные и целомудренные. И пусть задница в дверь не проходит, а в голове пусто, как в барабане, не важно. Поклонники должны добиваться, водить на свидания, петь хвалебные оды, сражаться на дуэлях, доставать жемчуг со дна бездонных провалов. Реальность лишь процентов на двадцать состоит из объективных событий. И на восемьдесят из того, как мы реагируем, что дорисовываем в воображении. Бедная фантазия оставляет жить в скучном мире с ограниченным набором плотских удовольствий и огромным количеством боли, что весьма мрачно. Чрезмерно богатая – опасна тем, что ты полностью окунешься в иллюзии. И тем больнее может возникнуть фрустрация при столкновении с настоящим. Тем хуже протрезвление. Вопрос баланса. И понимания, когда стоит дорисовывать, а когда нет. Я же, вне всяких сомнений, редко позволял воображению взять верх над рассудком. Мыслил трезво, порой меркантильно и цинично. Но, как и всякий живой человек, мог допустить ошибку, принять желаемое за действительное, шагнуть по дороге грез слишком далеко. Вот и сейчас начал подозревать, что задуманное, вероятно, не получится провернуть с той легкостью, с которой мнилось. Пока шел по тоннелям и проспектам верхнего города, пока общался с гвардами на вратах и спускался, ехал на трамвае, воображение рисовало стремительный марш-бросок, быстрые и результативные переговоры, решения. И кое в чем повезло. Например, у шлюза родового грота не поджидала засада во главе с Талли. Охрана района лишь мазнула ленивыми взглядами по разовому пропуску, даже не намекнули на обыск. Вероятно, Мак-Суини попросту не успела поднять тревогу, сейчас у нее доставало возни с раненым Фергюсом. Но едва оказавшись в портовом районе, в толпе грузчиков и моряков, воров и гвардов, бродяг и мелких торговцев, вдохнув непередаваемую смесь из запахов морской соли, мочи, машинного масла, гниения и грязи, я начал осознавать, что несколько поторопился с ожиданиями. На деле будет все сложнее. – Посторонись! – завопили где-то за спиной под оглушительный грохот железа. Сообразив, что битую минуту торчу посреди тоннеля и завороженно смотрю на людскую кутерьму, я сдвинулся ближе к краю и проводил взглядом тележку грузчика с металлическими бочками. Меня толкнул в плечо какой-то забулдыга-матрос в рваной рубахе и с фингалом под глазом, с трудом выползший из ближайшей ночлежки. Справа повеяло едким запахом дешевых духов. Какая-то молоденькая шлюха – лет четырнадцати на вид, неопрятная и худая, в обрывках ткани вместо одежды – вышла из тени бокового хода, окинула меня оценивающим взглядом и хрипло сказала: – Мистер, отдохнуть не желаете? В голосе было мало надежды. Шлюхи, а особенно нижняя каста, обладали удивительной способностью чувствовать людей. Ничего мистического, но порой казалось, что они наделены некоей примитивной формой эмпатии. Покосившись, я мазнул взглядом по худому личику, густо покрытому дешевой косметикой, щербатой улыбке, тонким ручкам и ножкам, плоской груди. От нее смердело голодом, скукой и болезнью. Едва заметно вздрогнув, я жестом отказался от столь заманчивого предложения, и она испарилась из зоны видимости. К услугам подобного рода я вообще относился с крайним отвращением в отличие от тех же Фергюса или Коула. Эмпатам в этом отношении трудно. Помнится, давным-давно рискнул ради любопытства, причем постарался притупить восприятие алкоголем и медицинскими препаратами. Но меня все равно чуть не стошнило от диссонанса между внешней игрой и тем, что творилось в душе у той дамочки. Когда появляется настоящая влюбленность, людей с аналогичными способностями накрывает настоящий водоворот чувств, что не дано испытать обычным смертным. Но лично я с тех пор подходил к подобному о-очень осторожно. Вновь посмотрев на толпу, я проследил движение людского потока. Он мощно тек по главному тоннелю, разбивался на отдельные ручейки и врывался в несколько врат: склады, шлюзы для субмарин, доки, ремонтные мастерские. Здесь же, в основном гроте, располагалась многоуровневая зона отдыха – множество гостиниц, сверкающие вывесками кабаки и пабы, закусочные, разнообразные магазины, салоны и бордели, камеры насыщения ультрафиолетом. Куда дальше? Вперед, к одному из тоннелей. Но правильно ли я рассчитал? Верно ли нашептали рыбки Старика?.. Патологическое желание контролировать окружающее подвигло Дампира навести справки о революционном движении Тары. И пока я бегал по столице, ища встречи с Пронырой и прочих неприятностей на пятую точку, старый корсар методично работал. Рассылал письма, навещал знакомых, покупал и выпытывал. И в итоге представил выжимку из того, что удалось собрать, – будто козыри швырнул на стол. Порой эта черта в Старике раздражала. Любил он совать нос куда не следует, из любопытства или вредности. Как говаривал: искатель должен быть настороже, иначе быстро станет мертвым. Но сейчас мания преследования учителя пришлась как никогда кстати. И пока я мерз под холодными струями в душе, приходя в себя, в голове потихоньку зарождалась идея, обрастала деталями. А уж когда Уильям сказал, что схем отыскать не удалось, у меня уже имелся резервный план. Ведь верно, зачем штурмовать чужое поместье в лоб, если можно обойти? Причем кое-кто доказал, что знает пути, умеет по ним передвигаться. А именно те самые подельники кукловода, жаждущие взять в заложники детишек аристократов и сорвать куш за их головы. И я вспомнил имя, мелькнувшее в разговоре между террористами, а Дампир раскрутил клубок, получил несколько фамилий и кличек, названий мест. Оставался вопрос цены, но я знал, что нужно экстремистам. Деньги. Ведь без средств любой протест быстро засыхает и тухнет. В топку народного гнева надо постоянно подбрасывать новое золото. На чистом энтузиазме никто на митинг не отправится. Или почти никто. Настоящих фанатиков, коих меньшинство, в расчет не берем. Обыватель же пойдет, но поскандалит денек-другой, потом захочется кушать. А дома жена, те же голодные дети, больные родители. И единственный выход – снова брести на опостылевшую фабрику или в док, чтобы хоть как-то прокормиться. Именно потому радикалы и задумали похищение. Чтобы разжиться эарами, впоследствии привлечь менее фанатичную, но жаждущую легкого заработка публику для новых акций. Листовки бесплатно никто печатать не станет, а бумага дорогая. Не говоря уж об оружии. Мне было что им предложить, благо не успел сбыть свою коллекцию древностей. Но здесь и сейчас стал мучиться запоздалой неуверенностью. Получится ли найти тех, кто нужен? И если да, хватит ли у них мозгов не прибить меня на месте, а выслушать и начать торговаться? Да и откуда знать, что бунтовщики взаправду знают ходы в канализации? Прорыв и образование Лимба в свое время превратили город, и до того страдавший от громоздких коммуникаций, в настоящее чудовище. Одни пути пришлось перекрыть, другие развивать, строить новые узлы опреснения, генерации воздуха и энергии, подстанции, канализации. И с каждым годом, с каждым десятилетием проблема разрасталась. Поверх старых линий прокладывали новые, их неумело сращивали, оставляли заплаты, теряли планы и схемы. Снова и снова бросались ремонтировать, не задумываясь о полной реконструкции. Старик был прав, когда говорил, что в технические тоннели Тары можно войти, а вот выход под вопросом. И практически его никто не знает досконально, даже те технари, что призваны обслуживать и поддерживать в относительно рабочем состоянии. А с другой стороны, если не экстремистам знать город, то кому?.. – Нашел время киснуть, – пробормотал я. Кривовато усмехнулся и ущипнул себя за ухо. – Все получится. Смешавшись с потоком людей, я устремился к одному из ворот-шлюзов. Благоразумно обошел компанию молодчиков, вроде бы развлекающихся игрой в камушки, а на деле высматривающих, кого бы ограбить. Поморщился от мощной вони прогорклого масла, исходившей от уличной закусочной, где жарили кальмаров и осьминогов. Поглазел на акробата, ловко вышагивающего по тросу над проспектом, раскачивающегося и шатающегося под аханье публики. Кинул мелкую монетку детишкам в костюмах туату и чертей, что шумной компанией выплясывали в центре тоннеля под надтреснутые звуки флейты. Помахав рукой радостно взвизгнувшей малышне, я сделал вежливый реверанс наряду гвардов – дескать, с праздником, уважаемые. Те кинули пристальные взоры, но хмуро отвернулись – такой публики в тоннеле полным-полно. И если в богатых районах могли остановить, сочтя подозрительным, тут действовали иные правила. Пока не мешаешь другим, не шумишь, не воруешь напоказ и платишь мзду защитникам порядка, тебя не тронут. За это я и симпатизировал миру низов. Грязному, жестокому, кровавому, но по-своему честному и намного более понятному, чем выхолощенный и чистенький, напудренный, но гнилой мир аристократов и богатеев. Преодолев половину пути к вратам, я окончательно успокоился и почувствовал себя уверенно. На импровизированной площади у большого паба остановился и послушал выступление какого-то очередного революционера. Тот надрывался, кричал о зажравшихся богачах, умирающих детях и стариках, о том, что пора действовать. В целом обычный мотив известной песни. Интересно другое, тут никто и не думал сгонять крикуна с пьедестала. В редкой толпе я увидел несколько гвардов, внимательно слушающих. А кое-кто, судя по выражению лица, поддерживал оратора. Город не достиг точки кипения. Но медленно, верно накалялся. Я видел сие в лицах и взглядах, в сжимающихся кулаках и стойком запахе гнева, коим сочилась толпа. Обойдя стихийный митинг по широкой дуге, я преодолел оставшееся расстояние до нужных врат. Шлюз тут не запирался, и народ беспрепятственно сновал туда-обратно. Проезжали тележки, груженные какими-то ящиками и бочками, грудами минералов и стальными болванками. То и дело мелькали рабочие – с раскрасневшимися усталыми лицами, с подпалинами в волосах и на грубых робах, с болтающимися на груди респираторами. В лицо дохнуло сухим жаром, запахом серы и железа – будто в аду. Вдалеке горело желтоватое зарево, слышались оглушительные удары металла по металлу, какой-то лязг и приглушенное рычание. Будто некий гигантский зверь скрипел во сне зубами, вздрагивал и порывался проснуться. Запнувшись у входа на секунду, я решительно шагнул внутрь. В первый момент чуть не задохнулся от дыма. Поморгал, двинулся дальше вдоль узкой одноколейки, снующих вагонеток. Мимо темных нор-ответвлений, где чудилось какое-то движение, мелькали тусклые огоньки. Мимо громадных цехов, где лился металл, сверкали искры и, как черти, бегали дымящиеся от жара работяги, горели дуги электрических разрядов – где все шипело, трещало, рокотало. То и дело хотелось втянуть голову в плечи. Я с непривычки вздрагивал, оглядывался, едва успевал уклоняться от спешащих куда-то рабочих, катящихся по тоннелю грузовых тележек. С интересом рассматривал механизмы в мастерских, людей. В одном углу увидел отдыхающую за обедом бригаду: крепкие парни мрачно жевали вяленую рыбу и галеты из водорослей, запивали водой. Чумазые, потные, жилистые. У половины не хватало пальцев на руках и ногах, лица истощены и обезображены давними травмами. Да что говорить, у некоторых вместо одежды были лохмотья, а обуви их крепкие, огрубевшие до каменного состояния стопы никогда и не знали. А чуть дальше я увидел импровизированную ночлежку – убегающие вверх, в темноту и мглу металлоконструкции, представляющие собой многоэтажные постели. По лесенкам спускались и поднимались мужчины и женщины. Кто-то ворочался на грязных матрацах, стонал во сне, кто-то хрипел и кашлял, хватаясь за грудь. И ничего удивительного, что многие дремали в респираторах, боясь задохнуться. Судя по всему, народ тут не просто отдыхал между сменами, а жил. Денег у многих не хватало и на маленький каменный мешок-соту, называемый почему-то квартирой. Рядом со спальней стояла кухня – огромный котел с электрическим подогревом, булькающий и шипящий, окутанный зловонным паром. А вблизи копошились несколько поваров. Один постоянно бросал внутрь куски сырой рыбы, чуть ли не лопатой, второй с усилием размешивал стальным прутом, а третий за мелкую монету накладывал желающим осклизлую неаппетитную массу на тарелки. Уловив запах, я невольно передернул плечами и поторопился уйти. Но мельком заметил и тех, кто наблюдал за процессом приготовления хрючева с вожделением и жадностью. Из-за металлических ящиков выглядывала пара мальчишек, чрезвычайно худых, смахивающих на скелеты и абсолютно седых. С огромными зрачками слезящихся от яркого света глаз, белой до прозрачности кожей, не знавшей ультрафиолета, кровоточащими деснами и редкими зубами. Оба одеты в какие-то рубища, чумазые, запуганные. Бледные. Не зря их так прозвали. Абсолютная нищета, коих и за людей никто не держит. Преодолев несколько ярдов, я увидел темную нору с сидящими у входа бедняками. Пожилая женщина без пальцев на ногах и с лицом в гнойных язвах просила милостыню. Рядом девочка лет десяти – двенадцати раскладывала поделки из камней, проволоки и цветного тряпья – на продажу. Один из работяг, шедший мимо, по виду подвыпивший бригадир, запнулся, остановился и швырнул в темноту тоннеля кусок подгнившей рыбы. Там раздался многоголосый вой, шум грандиозной потасовки. – Проклятые нахлебники, – хохотнул мужчина. – Хоть позабавлюсь… Что?.. Бригадир заметил, что я замедлил шаг и наблюдаю. Скорчил угрожающую мину, сжал кулаки. – Они люди, – заметил я.