К тому времени было уже слишком поздно. Бездомный уронил самодельную вывеску, вцепившись рукой в слои одежды, доставая длинное ружье, ствол которого он прижал к окну. Я успела только ахнуть, прежде чем он выстрелил. Треск. Пуля разбила стекло, но я не почувствовала ни острых краев, ни удара металлического снаряда, впивающегося в мою плоть. Вместо этого я ахнула, потому что воздух из легких вытеснил вес большого и невероятно тяжелого итальянца, прижавшего меня к сиденью. Я приподняла лицо, открыла рот, в глазах пересохло и покалывало от шока. Данте поймал мой взгляд, его собственные раскаленные углём глаза были чёрными и такими же горячими. На мгновение, всего одно, я почувствовала, как его гнев прошёл сквозь меня, как нечто осязаемое, что-то пьянящее и одурманивающее, как лучший виски или лучшее итальянское вино. Затем он крикнул: — Cazzo!(перевод. с итал. «Блять»), езжай, мужик! СЕЙЧАС! С визгом шин мистер Янко завел двигатель и погнал нас вперед на перекресток, несмотря на красный свет. Сзади нас раздался еще один выстрел, на этот раз с грохотом впечатавшийся в багажник лимузина. Данте еще сильнее обвился вокруг нас с Ярой, защищая массивным телом. Окутанная теплым ароматом цитруса и ноток перца, прижатая к его непоколебимой груди, я почти чувствовала себя в безопасности, несмотря на стрелявшего в нас безумца. Он оставался в таком положении еще несколько мгновений, пока мы не скрылись с места происшествия, мчась по улицам, как северо-восточная буря. Когда он, наконец, отстранился, то быстро осмотрел Яру и перевел взгляд на меня. Одна большая рука коснулась моего лица, и я невольно вздрогнула. Я никогда не видела таких рук, таких больших, таких грубых, которые, несомненно, метафорически покрытых красным цветом. Что-то в его глазах промелькнуло при моей реакции, но все же он потянулся, вытаскивая небольшой осколок стекла из моей скулы. Я не замечала боли, пока он не вытащил его, заставив меня зашипеть от небольшой вспышки боли. — Заживет, — заверил он, проводя большим пальцем по капельки крови, затем, шокирующе, отвратительно, он поднес ее к своему рту и всосал. Мой живот скрутило, а в бедрах покалывало, даже когда мой разум восстал против нежелательной близости его прикосновения. — Перестаньте сбивать с толку моего ассистента, — спокойно приказала Яра, поправляя пиджак, будто в нее стреляли каждый день, и это было просто очередной неприятностью. — Сядьте и смотрите, чтобы не порезаться о стекло. Я моргнула, глядя на великолепную пожилую женщину рядом со мной, но она проигнорировала мой безмолвный вопрос. Вместо этого она смотрела, как Данте ухмыльнулся и устроился на сиденье по другую сторону разбитого окна, перпендикулярно нам. — Мэм, мне отвезти нас в ближайший участок? — спросил мистер Янко тонким дрожащим голосом. Мне стало намного легче от осознания, что стрельба потрясла не только меня. — Нет, Янко, езжайте к зданию суда, — проинструктировала Яра, когда ее ухоженные пальцы забегали по экрану ее Айфона. После короткой паузы, когда она закончила печатать сообщение, она взглянула на Данте, и они обменялись тайной озорной ухмылкой. — Я думаю, это должно сработать, да? — с юмором спросил Данте своим низким голосом. Ответная ухмылка Яры была самодовольной, как у кошки, съевшей канарейку. — Думаю, да. Судья Хартфорд не сможет отказать вам в одиночном заключении, если они не внесут залог. Я снова тяжело моргнула, впервые за свою карьеру ощущая себя совершенно не в своей тарелке. — Вы хотите сказать, что знали, что этот человек будет стрелять в нас? — слабо спросила я. Яра слегка рассмеялась, но Данте запрокинул голову назад и расхохотался от души, будто мой невинный вопрос был самым смешным, что он когда-либо слышал. Меня охватило смущение, раскалив докрасна кончики ушей. Я не привыкла, чтобы меня дурачили — ни интеллектуально, ни на работе. Мне. Не. Нравится. Это. — Вероятность того, что судья Хартфорд, который известен своими суровыми приговорами, удовлетворит внесение залога за нашего клиента, мала, мисс Ломбарди, — медленно сообщила мне Яра, чрезмерно заботливо, как если бы разговаривала с маленьким ребенком. — Мы обязаны сделать все, что в наших силах, чтобы добиться для мистера Сальваторе наилучшего приговора, какой только возможен. — Поэтому вы организовали, чтобы кто-то напал на нас по дороге в здание суда на случай, если мистеру Сальваторе предъявят обвинение и посадят в тюрьму? — уточнила я, слова щелкнули, как кубики льда в стакане, от ледяного оттенка моего тона. Она скосила на меня свой темные глаза, ее часы фирмы Булгари с бриллиантовой оправой ярко мигали даже при слабом освещении, когда она заправляла сбившуюся прядь волос за ухо. За всю мою историю работы в фирме у меня не было возможности поработать с Ярой Горбани. Она была одной из самых молодых женщин-партнеров и специализировалась на судебных процессах по уголовным делам. Ее репутация была безжалостной, хитрой и скользкой, как змея в траве, благодаря чему даже самые известные клиенты выходили на свободу с сильно смягченными или полностью отмененными приговорами. Теперь, казалось, я получила более четкое представление о том, как она это делала. — Мы просто слили информацию о том, что мистера Сальваторе в этот час доставят в здание суда определенным… заинтересованным и сомнительным людям. Вы научитесь, — мягко сказала она, и в ее словах слышалась угроза. — Что закон особенно податлив в умелых руках, мисс Ломбарди. Насколько я понимаю, вы амбициозный сотрудник, поэтому я согласилась на ваше присутствие в юридической команде по этому делу. Должна ли я скорректировать свои предположения? Я смотрела в ее темные глаза, такие же черные и блестящие с хитрым намерением, как самые опытные мафиози в моем прошлом в Неаполе, и при этом со мной произошло нечто грандиозное. Чтобы изобразить монстров Нью-Йорка, нужно ли было тоже стать монстром? Я тяжело сглотнула, ведя безмолвную войну в своей голове. Амбиции против морали. Обе характеристики настолько важны для меня, что я не могла представить, как сделать выбор. Но в данном случае амбиции сочетались с обещанием, которое я дала сестре, которую когда-либо по-настоящему любила, защитить ее любимого Данте Сальваторе от пожизненного заключения в тюрьме. Поэтому я сделала глубокий, успокаивающий вдох и перевела взгляд на мужчину, о котором идет речь. Он наблюдал за мной, его глаза были бесконечными и притягательными, как две черные дыры, тянущие меня в неизвестность. — Что скажешь, Елена? — спросил он с лукавой ухмылкой, грубо игнорируя мое вежливое предложение, чтобы он называл меня по фамилии. — O mangi questa minestra o salti dalla finestra? (прим: Съешь этот суп или выльешь его в окно? Итальянское выражение, в буквальном переводе значит: примешь это или откажешься?) За те годы, что я жила в Нью-Йорке, я не произнесла по-итальянски больше одного-двух слов. Это был вопрос принципа или даже больше, вопрос выживания. На родном языке мои мысли уходили в темные воспоминания. Но я достаточно ясно понимала, о чем говорил Данте. Ты примешь это или откажешься? Собиралась ли я пойти на компромисс и шагнуть в темный преступный мир или остаться нетронутой и не затронутой высшими эшелонами успеха и власти? Я притворялась, что это было трудное решение, но в глубине сердца, которое давным-давно превратилось в лед, решение казалось более чем правильным. Лимузин наконец подъехала к обочине перед зданием суда, когда солнце пробилось сквозь металлическую поверхность городского пейзажа и разлилось по улицам, как разбитый желток. Мы приехали на несколько часов раньше, чтобы избежать встречи с прессой, но несколько нетерпеливых фотографов и репортеров усеяли нижние ступеньки мраморного здания, и вскочили на ноги, когда мы подъехали, готовые впервые запечатлеть людей, которые будут представлять Данте Сальваторе. Сделав еще один спокойный, глубокий вдох, чтобы собраться с духом, я отвернулась от высасывающих душу глаз Данте и холодного цинизма Яры, обхватывая влажную от пота ладонь вокруг дверной ручки. — Тогда давайте сделаем это, не так ли? — спросила я и, не дожидаясь ответа, вышла из машины на яркий свет вспышек фотокамер. Глава 3 Елена Зал суда. Мое убежище. Место, настолько укоренившееся в правилах и обычаях, эта иерархия так красива и четко очерчена, как рисовые поля. Я знала, кем я была в этом месте и что мне нужно делать. Адвокат, не признающий ничего, кроме победы. Снаружи вестибюль до отказа был заполнен журналистами. Сам зал заполнен людьми, большинство из которых стояли, включая мою сестру Козиму и ее мужа лорда Торнтона, герцога Грейторна. Мой клиент казался совершенно невозмутимым, когда мы продвигались к своим местам, но как только он заметил мою сестру Козиму у стола обвиняемого, выражение его лица смягчилось, как свеча, поднесенная слишком близко к пламени. — Tesoro (в пер. с итал. «Сокровище»), — пробормотал он ей, сидя, уже повернувшись, смотря на нее.