Словно обвинение в убийстве было достаточно забавным всякий раз, когда он поддавался его присутствию в своей жизни. Если бы ему нравилось мое общество, это могло бы означать, что в будущем он был бы более… уступчивым. Тогда я решила, что даже если бы это не пришло в голову Яре, я сама бы предложила ей это после предъявления обвинения. Я не сомневалась, что заинтриговала его своими взаимоотношениями с его лучшей подругой, которая также приходилась мне сестрой, но я была юристом, поэтому использовала все, что было в моем арсенале ради преимущества. — Ты не очень похожа на свою сестру. Это было заявление, а не вопросом, и это заставило меня стиснуть зубы, чтобы не поддаться порыву укусить его. Он не должен был этого говорить. Конечно, я сообщила о своей связи с клиентом до того, как сделала заявку на включение в его команду юристов, поэтому Яра не была удивлена этим комментарием. Но не это заставило раздражение вспыхнуть зудящим, болезненным пламенем у меня на затылке. Несмотря на то, что я глубоко любила ее, я боялась любого сравнения с моей младшей сестрой. Козима Ломбарди международная супермодель, замужем за великолепным британским аристократом, в душе была столь же прекрасна, как и внешне. В битве сравнения с Кози проиграет любой. Тем не менее, я ненавидела проигрывать. И я проигрывала эту войну с тех пор, как она родилась. Любимица моего отца, возможно, молча и моей матери и, конечно же, других моих братьев и сестер. Козима была золотым ребенком, а я белой вороной. Я был первенцем, но наименее любимой и самой неудачливой. При этой мысли мои амбиции захлестнули меня, как адреналин, напомнив, что было поставлено на карту, когда я взялась за это дело. Если мы выиграем этот процесс вопреки всему, это может возвысить мою карьеру до того величия, которого юрист мог бы достичь только в Большом Яблоке (примечание: «Большое яблоко» (англ. «The Big Apple») — самое известное прозвище Нью-Йорка). Я хотела этого. Не из-за денег или даже власти, хотя и то, и другое возбуждало меня больше, чем когда-либо возбуждало большинство мужчин. Нет. Я хотел это ради статуса. Мой психотерапевт сказал мне, что у того, что у меня было, есть название яростное стремление к совершенству, которое отмечало всю мою жизнь. Kodawari — японское слово, обозначающее неустанное стремление к совершенству. Я не столько хотела быть совершенной — я знала достаточно, чтобы понимать, что это невозможно — как я хотела казаться совершенной. Однажды я уже была близка к этому. Всего лишь год назад у меня была работа в одной из пяти ведущих юридических фирм города и роскошный особняк с моим женихом, красивым и успешным мужчиной. Мы собирались пожениться, усыновить ребенка. Усыновить, потому что жизнь посчитала нужным нанести мне еще один трагический удар и рано лишить меня фертильности. Тем не менее, это была бы идеальная жизнь. Мой Дэниел Синклер и я. После той жизни, в которой я родилась и мучительно пережила в Неаполе, я заслужила это. Почему-то теперь особняк из коричневого камня был значительно менее красивым, когда я была единственной, кто жил в этом беспорядочном большом месте. Каким-то образом работа стала менее удовлетворительной без моего компаньона, который поддерживал меня в моем продвижении по карьерной лестнице в профессии юриста. И все из-за одного человека. Проще говоря, проклятие всей моей жизни. Другая моя сестра, Жизель. Ярость пронизывала внутренности, пылая знакомым путем, который всегда проходил через мой организм, уничтожая все остальное, пока я не превращалась в выжженную землю, неспособную питать какие-либо другие эмоции. — Елена? — голос Данте вернул меня назад. — Мой комментарий был просто наблюдением, а не оскорблением. Прошу прощения, если я оскорбил вас. Я отбросила все мысли небрежным взмахом руки и улыбнулась, зная, что, несмотря на все усилия, на моем лице она была натянутой и слабой. — Пожалуйста, зовите меня мисс Ломбарди. Козима моя сестра, но она также и моя лучшая подруга. В моих глазах любое сравнение с ней комплимент, — беззаботно объяснила я. — Но сейчас это не относится к делу, мистер Сальваторе. Сейчас важен тот факт, что вам предъявлены обвинения по трем статьям закона РИКО, и сегодня мы боремся за то, чтобы освободить вас под залог. Они станут утверждать, что вы рискуете сбежать и что с вашими подпольными связями вы можете легко найти способ покинуть страну. Это наш единственный шанс уберечь вас от тюрьмы до тех пор, пока вас не будут судить и не признают виновным. Вам действительно следовало бы прислушаться к нашему совету и одеться чуть более святым и чуть менее грешным. Безупречная улыбка расплылась по его лицу, прищурив глаза и предупредив меня о том, что за его румяными губами скрывались квадратные белые зубы. Меня раздражало, что я нахожу его таким привлекательным. Нет, было нечто большее. Это было похоже на богохульство после клятвы, которую я дала, чтобы избегать красивых мужчин из-за того, что мой жених оставил меня. Кощунственно, что я когда-нибудь найду мафиози, когда-то мучивших меня в юности, пусть даже немного желанным. — Как мужчине ростом сто девяносто пять сантиметров и весом сто килограмм, похожего на итальянца, был ли у меня когда-нибудь шанс предстать в каком-либо свете в меньшей степени, чем сейчас? По моему опыту, опаснее полагаться на невежество человека, чем играть на его желаниях. Мир, мисс Ломбарди, хочет, чтобы я был их злодеем. И я дам им того, в кого они действительно смогут вонзить зубы. — он завершил свою аккуратную речь подмигиванием. На этот раз, к моему большому удивлению, Яра тихонько усмехнулась. — Конечно, я должна была знать, что вы захотите сыграть на этом. Он торжественно склонил голову, но в его чернильно-темных глазах было озорство. — Вы полагаете, что публика любит плохих парней больше, чем хороших, — возразила я. Моя работа заключалась в том, чтобы смотреть на всё с двух сторон, но еще и потому, что я всегда была склонна играть адвоката дьявола. — Вы ожидаете, что публика поприветствует убийцу? Его глаза сузились, челюсть сжалась, когда он снова изучал меня в течение одного долгого бесконечного момента. — Я ожидаю, что публика влюбится в антигероя. Это будет не в первый раз, и уж точно не в последний. — он наклонился вперед, его тело было таким большим, что казалось, он занимал весь лимузин. Я ощущала его аромат, что-то яркое и резкое, переходящее в сладкое тепло, как лимоны, согретые итальянским солнцем. — Можешь ли сказать мне, Елена, что тебя никогда не привлекал плохой парень? Я приподняла бровь, глядя на него. За двадцать семь лет жизни у меня было всего двое любовников. Кристофер и Дэниель Синклер. Первый был больше, чем «плохим парнем». Он был хуже, чем грязь, соскобленная с подошвы моей обуви. А Даниэль? Он был совершенен или настолько близок к этому, насколько это возможно на земле. Плохие парни с их запачканными сигаретами зубами, отсутствием правильной дикции и обилием ругательств, грубыми руками и животными порывами? Мой единственный интерес к ним состоял в том, чтобы посадить их за решетку, где им и место. Так почему я оказалась в этом лимузине по пути на оглашение обвинительного заключения одному из самых печально известных преступников в Нью-Йорке? Потому что моя сестра, такая самая великолепная сестра, которую я любила и которой завидовала всю жизнь, умоляла меня взяться за дело. Козима была одним из немногих людей, которых я любила до глубины души. Одна из двух людей, включая мою мать, которые когда-либо поддерживали меня и любили, несмотря на мои очевидные недостатки. Конечно, я бы сделала это для нее. Несмотря на то, что впервые в моей карьере я знала, что представляю кого-то, кто, без тени сомнения, виновен в этом преступлении и, возможно, во многих других. Как по команде, в боковое окно постучали. Моя голова повернулась в сторону, и я увидела бездомного мужчину возле лимузина, в котором мы пережидали красный свет. Он был плотно закутан в потертые слои одежды, защищающие от городской прохлады поздней осени, и что-то в его предвкушающей манере казалось странным. Я наблюдала, как он указал на свою вывеску — Замерзший и голодный, пожалуйста, помогите» — и открыл рот, чтобы сказать что-то Яре, когда голос Данте пронесся по воздуху, как кнут. — Езжай! — рявкнул он. — Сейчас же. Но за рулём был мистер Янко, человек, который вел машину исключительно для фирмы, с разумными манерами и осторожной вежливостью. Он только моргнул в зеркало заднего вида на Данте.