На ней Данте держал меня в объятиях напротив открытых французских дверей на его балконе, его лицо уткнулось мне в шею, мои глаза были закрыты, будто в экстазе. Очевидно, они следили. — Теперь она замолчала. — Келли рассмеялся, и у меня возникло ощущение, что он находит все это — преступление, опасность и насилие — веселым и захватывающим, словно это все одна большая игра. — Симус, твоя дочь шлюха капо. Позади него мой отец не сдвинулся ни на сантиметр. В нем чувствовалось напряжение, что-то вроде раскола посередине, будто он разрывал себя на две части изнутри. Когда он посмотрел на меня, его глаза были нечеткими, а рот сжатым. Мне было интересно, что он увидел на моем лице, понял ли он, насколько мы похожи. Не только внешне, но и по характеру. Я пыталась разорвать себя на две части в течение многих лет. Хорошую Елену и плохую. Сейчас это казалось невозможным, особенно глядя на то, как Симус борется с самим собой. Он должен проиграть. Словно в ответ на мою мысль, он тряхнул головой, прочищая ее, а затем двинулся к пальто, которое он бросил на коробку. Порывшись в кармане, он достал фляжку, открутил крышку и выпил содержимое одним бесконечным глотком. — Папа, — позвала я, просто усложняя ему задачу. — Папа, ты действительно собираешься позволить им это сделать? — Они ничего не сделают, — возразил он, вытирая алкоголь со рта тыльной стороной ладони. — Ты в безопасности. — В безопасности? — повторила я. — Я привязана к столбу, и у меня идет кровь. Твой придурковатый друг накачал меня наркотиками, чтобы доставить сюда. Келли почти маниакально пожал плечами, и я поняла, что он определенно не до конца осознает это. Эта мысль напугала меня. Симуса можно вразумить, но в Келли чувствовалась неистовая жестокость, которая говорила, что его так просто не переубедить. У него зазвонил телефон, и он отнес его в другую комнату, бросив на Симуса внимательный взгляд, прежде чем оставить нас вдвоем. — Папа, — попыталась я снова. — Papa, per favore, aiutami. Папа, пожалуйста, помоги мне. Он замешкался, и я увидела, что его глаза слегка остекленели в тусклом свете. — Ты не видел меня много лет, — уговаривала я. — Подойди ближе и дай мне посмотреть на тебя. Снаружи залаяла собака, испугав его. Его взгляд метался между заколоченным окном и потолком рядом с ним, а затем на меня. — Я не помогу тебе, Елена, — сказал он мне, подходя ближе, стоя прямо под верхним светом, так что он отбрасывал длинные, жуткие тени на его лицо. — Я бы попытался, может быть, если бы ты не пыталась меня поиметь. Ты следила за мной? А? Думала, что сможешь одержать верх над старым добрым отцом? Ну, ты не сможешь, и мне стыдно, что ты даже попыталась. — затем, на итальянском, он добавил: — А еще ты была такой неблагодарной. Ты хоть представляешь, как упорно я старался для нашей семьи? Я обеспечивал вас. Я одевал вас и давал крышу над головой. Твоя мать настроила тебя против меня, когда влюбилась в этого итальянского подонка. — он заводился так, как обычно заводился, когда выпивал, его руки бешено жестикулировали, когда он покачивался на ногах. — Я сделал ради вас все, а что получил? Моя собственная дочь угрожала мне, если я не оставлю вас всех. Теперь другая дочь рискует моей жизнью ради улучшения своей карьеры! — Улучшения своей карьеры? — выкрикнула я, борясь с тем, что пластиковые стяжки все глубже впивались в кровавое месиво моих запястий. — Я пыталась помочь человеку, которого люблю. Мои собственные слова пронзили меня насквозь. Люблю? — Любишь? — повторил он мою шокированную мысль, а затем рассмеялся так сильно, что чуть не потерял равновесие. — Мой боец? Моя холодная рыба? Ты никогда не любила меня, и никогда не любила свою семью. Ты бы не предала меня, если бы любила. — Ты предал меня первым, — закричала я. Дергая за нити, я хотела выцарапать ему глаза. — Ты предал всех нас, играя в азартные игры, обманывая и подвергая нас опасности каждый день жизни. Даже сейчас. Ты. Продолжаешь. Делать. Это. Чистая злоба промелькнула в его чертах за секунду до того, как его рука провела по моему лицу. Боль взорвалась под моим левым глазом, и моя голова дернулась в сторону так сильно, что шею свело спазмом. — Puttanna ingrata [148], — прорычал он мне в лицо. — Ты не знаешь и половины того, что я выстрадал ради тебя. Он стоял достаточно близко. Я опустила голову, и мой лоб идеально соприкоснулся с его лицом. От удара над моим зрением закружились звезды, оставив в оцепенении, но я видела, как Симус выругался, держась за кровоточащий нос. — Ты, сука, — крикнул он сквозь кровь. Келли открыл дверь из другой комнаты и просунул голову, проверяя нас. — Все ли… Хлоп. Хлоп. Они оба замерли. Келли прижал телефон к уху, а Симус руки к носу. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Даже я узнала выстрелы. Это было близко, достаточно близко, чтобы соседская собака не услышала приглушенных выстрелов. Они были уже совсем рядом с домом. Ухмылка вскрыла мое лицо, как рану. — Они здесь. Келли выругался, крикнул своим людям, бросил телефон и схватил пистолет с пояса, прежде чем броситься вверх по лестнице. Симус остался со мной. Успокоившись, он снова двинулся к столу в углу. Я подумала, что он достает пистолет, но, когда он повернулся, в одной руке у него был рулон клейкой ленты. Он придвинулся ближе ко мне и улыбнулся сквозь пятно крови на лице. — Твой капо умрет сегодня, Елена, и я буду тем, кто убьет его. Ты заслужила это тем, что предпочла его собственному отцу. Я открыла рот, чтобы возразить, когда он снова ударил меня, на этот раз по той же щеке. Моя челюсть словно отвисла. Огонь и слезы залили глаза от яркой, сверкающей боли. Прежде чем я поняла, что он делает, он заклеил мне рот скотчем. — Какое разочарование, дорогая, — грустно сказал он, поглаживая ту же щеку, по которой только что ударил дважды. Его большой палец провел по моей разбитой скуле, моя кровь испачкала его кожу. — Мне жаль, что я подвел тебя и Козиму. Вы могли бы стать намного больше, если бы у меня был шанс… — он прервался со вздохом и отступил назад. Я ругалась на него из-под скотча, борясь со своими узлами, хотя мне было больно. Было почти невозможно представить себе уровень нарциссизма, который потребовался Симусу, чтобы превратить историю своей жизни в трагедию, жертвой которой стал он сам. Моя кровь закипала, когда я наблюдала, как он двигается к столу. Он достал из ящика пистолет, проверил, заряжен ли он, а затем приложил один палец к губам и скользнул под стол, скрывшись в тени. Паника охватила меня, как электрический разряд, когда я поняла его план. Он знал, что Данте придет за мной. Он знал, что ему удастся проникнуть в дом. Он рассчитывал на это. Он собирался спрятаться в тени, пока Данте не доберется до меня, а затем убить его. Чистейший, холодный ужас пронесся сквозь меня, не похожий ни на что, что я когда-либо знала раньше, ни от рук Кристофера или любого мафиози в Наполи. Я могла только надеяться, что Данте остался в своей квартире, как следует пристегнутый к своему контрольному датчику, ожидая, пока его люди привезут меня в целости и сохранности. Но тоненький голосок в моем нутре подсказывал другое. Это был человек, который взял на себя обвинения в убийстве, вместо того чтобы отпустить мою сестру в тюрьму. Возможно, он не любил меня так, как Козиму, но нас связывали узы. Он обещал оберегать меня. Он из тех, которые умрут, прежде чем нарушат свою клятву. Я до мозга костей знала, что он сам придет за мной. Я прислушивалась к резкому звуку дыхания через нос, когда наверху продолжалась борьба. Раздавался звон стекла, хлопки и удары, сопровождаемые криками на английском и итальянском языках. Невозможно было понять, кто кого бьет. Затем дверь наверху лестницы распахнулась, и тело упало назад, ударившись о каждую ступеньку с отвратительным стуком. Я повернула шею, чтобы посмотреть, узнаю ли я тело, и чуть не заплакала, когда не узнала. Келли и еще один мужчина были следующими, они сбежали вниз по лестнице и пригнулись у ее основания, держа оружие наперевес. Мы ждали. Наверху продолжалась борьба, но никто не приближался к лестнице. Затем раздался длинный, низкий скрип, словно дерево отслаивалось от штукатурки. Келли и его человек посмотрели на стену с единственным маленьким заколоченным окном. — Черт, — крикнул Келли, когда фанера была сорвана, и стекло разбилось вдребезги. Мужчина рядом с ним упал на землю, в его лице зияло отверстие от пули.