— Мужчина на улице столкнулся со мной. — я беспомощно пожала плечами. — Но он не делал ничего странного. — Как он выглядел? — У него были каштановые волосы, коротко подстриженные, и он был не очень высокого роста, может быть, на полметра ниже моих ста семидесяти восьми сантиметров, — описала я, чувствуя себя неловко, когда все глаза смотрели на меня. — У него был шрам в углу челюсти, здесь. Воздух в комнате стал ровным, затем замерцал энергией и взорвался, когда люди пришли в движение. — Мы сейчас же наносим по ним удар, — прорычал Фрэнки, его темные волосы растрепались от волнения. — Келли и его команда большую часть вечеров проводят в спорт-баре в Марин-парке «У Отца Патрика». С ними будет покончено к концу ночи. — Фрэнки, chiudi la bocca [31] , — рявкнул Торе, приказывая ему замолчать. — Мы не обсуждаем эти вещи вне семьи. Я посмотрела на Яру, гадая, как она справляется с кризисом и потенциальным знанием того, что соратники Данте полны решимости убить группу людей в Бронксе. Она повернула ко мне свои большие темные глаза с совершенно невозмутимым выражением лица и медленно моргнула. Мне впервые пришло в голову, что Яра Горбани не та женщина, за которую я ее принимала. Я ошибочно полагала, что, поскольку она не итальянка, мафия не включит ее в механизмы своих схем. Но я должна была догадаться в тот день, когда в нас стреляли по дороге в суд. Я должна была знать, когда Яра так легко отнеслась к фамильярному обращению Данте со мной. Она не просто представляла Данте в этом деле по РИКО. Она была их consigliere [32]. Не «чужой». Она была Семьей. В этой комнате с затененными глазами я была единственной вне Семьи. Что-то свернулось в моем животе, реакция, которая удивила меня не меньше, чем пристыдила. И снова я была исключена из групповой динамики. На работе мои коллеги видели во мне угрозу. Они называли меня ледяной королевой или сукой, потому что я была ведомой и не умела, вести ничего, кроме вежливых светских бесед, когда я чувствовала их презрение, каждый раз, когда мы разговаривали. В детстве я была рыжей девочкой, играющей с чистокровными итальянцами, которые могли быть невероятно дискриминационными. Даже в моей собственной семье я была другой, отделённой. Я не была бойкой и смелой, как мои братья и сестры. Мне было нелегко и некомфортно разговаривать о любви и сексе, а также о колкостях, которые, как я логически понимала, были обычным делом между сестрами и братьями. Потом случились Жизель и Дэниел, и вся семья, казалось, узнала об этом раньше меня. Одиночка. Боже, я чертовски устала от одиночества. — Я могу уйти, — предложила я, будто не хотела оставаться здесь, в то время как в груди всё горело. Торе окинул меня оценивающим взглядом. — Мы пойдем в кабинет. Вы и Яра остаетесь с Данте и Агустосем. Доктор Краун хмыкнул. — Хорошо, вы меня отвлекаете. Если останетесь, не суетитесь. Я кивнула, с облегчением понимая, что могу остаться, чтобы проверить, все ли в порядке с Данте. Козима захочет получить отчет, сказала я себе, и это был мой сестринский долг — остаться, чтобы я могла рассказать ей всю историю. Мужчины вышли из комнаты, а тот, которого звали Якопо, посмотрел на меня, прежде чем завернуть за угол и скрыться из виду. — Не обращайте внимания на мистера Сальваторе, — мягко предложила Яра, но ее глаза пристально смотрели на мое лицо, отслаивая мою кожу с точностью, подобной скальпелю, читая то, чем я не хотела делиться. — Они зовут его Ворчун. Слабая улыбка коснулась моих губ. — Приятно знать, что это не только я. Он… кузен Данте? Яра кивнула, вздохнув, и села, переставляя длинные ноги под потрясающим черным платьем. — Он сын двоюродного брата Торе, того самого двоюродного брата, который помог им основать их… бизнес, когда они впервые приехали сюда из Италии. — Что с ним случилось? Я знала, что лучше не задавать вопросы о делах мафии, но я также была адвокатом. Мой разум формировал вопросы и искал ответы, как родезийский риджбек [33] выслеживает львов. Яра махнула рукой, наблюдая, как доктор Краун продолжает заботиться о Данте. — Его убили. Я боролась с желанием закатить глаза, потому что, очевидно, я уже пришла к такому выводу. Я хотела знать «как», что часто было гораздо интереснее, чем «почему». — А этот человек Келли? — спросила я, перенося вес на пятки, когда они впились в подошвы моих ног. Мне хотелось сесть, но я решила, что лучше не двигаться, держа в руке пакет с физиологическим раствором для Данте. — Вы не слышали его имени? — спросила она, слегка удивившись. — Томас «Стрелок» Келли лидер ирландской мафии. — У меня создалось впечатление, что такой вещи больше не существует. Я вспоминала прочитанные мною статьи об исчезновении ирландских банд в Америке, об ослабленном чувстве ирландской идентичности после стольких лет интеграции и притоке более мощных иностранных преступных группировок, таких как «Триада» и мексиканские картели. — По моему опыту, преступные группировки похожи на тараканов. — сказала она с кривой улыбкой. — Ты топчешь одного только для того, чтобы оглянуться через плечо и обнаружить другого. — А если ты не можешь их победить… — я осмелилась намекнуть, что именно поэтому Яра объединила усилия с известной преступной организацией. Яра так долго смотрела на меня, что моя кожа чесалась, и я боролась с желанием съёжиться, как девочка под укоризненным взглядом ее мамы. — Если бы все люди были чисты, Елена, не было бы законов. Когда мы становимся юристами, мы отказываемся от своего представления о добре и зле, чтобы выполнять свою работу в максимальной степени. Любой, кто приходит в юриспруденцию, ради защиты слабых и невинных, неизбежно будет убит горем и разочарован. — она сделала паузу для драматического эффекта. — Не говорите мне, что вы женщина, которую в зале суда называют гладиатором, стала адвокатом по такой бессмысленной причине. Я не ответила ей, хотя она была недалеко от истины. По правде говоря, я не знала, как выразить сложный клубок противоречий, который забивал мне горло и мешал дышать. Я могла бы сказать ей, что хочу бороться с несправедливостью, потому что всё моё детство было наполнено ею. С людьми, которые были настолько бедны, что у них не было другого выбора, кроме как обращаться к мафии за кредитами, работой и безвозмездными услугами. Я поняла, почему итальянцы почитали мафию так же сильно, как боялись. Это необходимая составляющая их жизни. Но для некоторых это ужас. Когда я росла, я хотела стать адвокатом, чтобы остановить эксплуатацию бедняков мафией. Но потом мы переехали в Америку, и я потеряла нити своей мечты и увидела общую картину. Стать адвокатом. Мой идеализм сменился реализмом и капитализмом. Яра позволила мне мариноваться в моем конфликте в течение долгого времени, прежде чем нанесла свой смертельный удар. — Некоторые люди утверждают, что адвокаты более преступны, чем их клиенты, Елена. Возможно, вам будет легче узнать, что в этой профессии больше злодеев, чем героев. Это может облегчить вам период адаптации. Люди всегда внушали мне, что я холодна, но, глядя на безнравственный взгляд Яры, я переоценила себя. — Я бы предпочла работать с хорошими людьми, — сказала я несколько неубедительно, чувствуя себя перевёрнутой с ног на голову. Тревога забурлила в крови, когда я поняла, что время, проведенное с Ярой и Данте, уже повлияло на мое восприятие добра и зла. Яра легко пожала плечами. — Я тоже. Полагаю, это зависит от вашего определения. Мистер Сальваторе, например, человек, которого я считаю одним из лучших. Он справедливый начальник, верный друг и член семьи, и он вносит свою лепту в жизнь общества. — За налоговые льготы, я уверена, — яростно пробормотала я. — То, что кто-то любит и ценит вещи отличные, чем вы, не означает, что они бессердечны, мисс Ломбарди. Данте готов и уже рисковал своей жизнью и средствами к существованию ради своих близких и тех, кто, по его мнению, нуждается в защите. Если вы этого не понимаете, возможно, вы не та женщина, за которую я вас принимала. Почему бы вам не отправиться домой? Если будут какие-либо новости о Данте, уверена, что завтра утром вы узнаете о их достаточно быстро. Я моргнула, глядя на нее должным образом, но все еще находясь в противоречии. Отвернувшись от меня, Яра вытащила телефон из клатча и принялась за работу. Я повернулась к доктору Крауну, который смотрел на меня со сжатыми губами, судя меня так же охотно, как я судила Данте и его команду. — Он будет в порядке? — тихо спросила я, мой голос был таким резким, что пульсировал уязвимой искренностью. Какими бы ни были мои чувства к его преступной деятельности, я не считала, что Данте заслуживает смерти. Фактически, эта мысль заставила меня пошатнуться. Доктор Краун устремил на меня этот бледно-голубой взгляд, и, несмотря на его классическую американскую внешность, явная апатия в его взгляде говорила о холодном сердце. Я узнала этот взгляд, потому что часто видела, как он смотрит на меня в зеркало. — Это не первый раз, когда кто-то пытается его убить, и не последний, — был его стоический ответ. Дрожь прокатилась по мне, как утренний туман над гаванью, и это было ужасно похоже на предчувствие грядущих событий.